Дневник. 2009 год. - Сергей Есин

Что касается самого спектакля на Малой сцене, то я еще раз поразился академической чистоте игры и самого представления. К шести актерам, играющим на сцене, нет никаких претензий, все хороши. Особенно бы я выделил Т. Миронову, играющую Феону, и совсем молодого Зайцева, лихо справившегося с ролью Ипполита. Но какая тяжелая профессия, не оставляющая человеку времени на личную жизнь!

7 ноября, суббота. В рифму ко Дню милиции и моему мимолетному появлению на концерте сегодняшняя передача по «Эху Москвы», которую услышал дома, перед тем как бежать в тот же МХАТ на «Синюю птицу». Денек сегодня непростой, после одного спектакля, вечером, еще и «Тщетная предосторожность» в Большом. Считается, что это новая постановка Григоровича, исполненная силами Хореографического училища. Отказываться нельзя – другой возможности побывать в Большом у меня нет. Кстати, забегая вперед, должен сказать, что каким-то образом подпись Церетели на потолочной фреске, выполненной по мотивам Л. Бакста, как мне показалось, исчезла. Но о заявлении милиционера, майора в Новороссийском ведомстве. Он говорил – радио передало его устное выступление, находящееся в блогах Интернета – о невероятной коррупции, о «заказных» посадках, о взяточничестве, о бесправии рядовых милиционеров перед начальством. Среди прочего майор требует встречи с Путиным.

Москва почти пустая, долетел до театра почти за двадцать минут. В зрительном зале, невероятно полном, как банка с только что сваренным вареньем, было шумно. Многие ребятишки и родители были в марлевых масках, за которыми хотели бы спрятаться от гриппа. Школы уже две недели на карантине, и, кажется, карантин будет продолжен еще. Я сам, правда, тоже по поводу гриппа очень беспокоюсь, тем более с моей астмой. Умирать, пока не сделаю книгу о Вале, мне нельзя, а еще больше – болеть. Одинокий беспомощный старик, это ужасно. Здесь одна надежда, что приедет из Германии Елена.

В каком-то смысле мне повезло, что не видел классику, «Синюю птицу» Метерлинка, в детстве. Тем острее было сегодняшнее удовольствие. Честно говоря, я ждал чего-то старомодного, в пыльных декорациях начала века. Сентиментальная встречал с покойными бабушкой и дедушкой, да вдобавок еще театральные «чудеса». Брр…

Станиславский, оказывается, действительно был не дурак, и в пьесе заложено многое из того, над чем мучается и взрослый человек, а потому хорошо обо всем этом, хотя бы намеком, узнать пораньше. Смерть и наша память о покойных – это вещи очень серьезные. Еще раз поразился тому, насколько театр сильнее, чем телевидение. В театре ты находишься в событии происходящем, с телевидением же ты договариваешься быть рядом, глядеть через стекло. А вот что меня окончательно сразило, так это восприятие детьми, искушенными по части чудес телевизионных, театральных превращений и чудесного. Если можно так выразиться, здесь они чудеснее, в театре как бы все без обмана, без техники, и если люди по-настоящему плачут, так значит и настоящий гремит гром. Вчерашний парнишка Зайцев, который играл Ипполита в пьесе Островского, сегодня играл Кота, и тоже очень выразительно. Я помню, как в детстве и ранней юности переживал, когда в театре видел какие-то «обломы»: наклейку, небрежный парик, старую тетку, которая играет мальчика, вот здесь я как-то все ощутил взаправду – и Огонь и Пса, и Молоко, и даже царицу Ночи, играющую своими крыльями, нанизанными на палки. Может быть, старость еще доверчивее юности?

В Большой театр из дома поехал уже на метро. По дороге дочитывал роман в «Знамени». Атмосфера в театре праздничная, и хотя спектакль как бы учебный, много иностранцев и парадной балетной публики. «Тщетная предосторожность» мне всегда казалась балетом скучноватым, хотя спектакль и держится в мировом балетном репертуаре более двух сотен лет. Но на этот раз Григорович с невероятным искусством раскрасил рисунок множеством прелестных драматических нюансов, и старое полотно заиграло. Молодежь танцевала хорошо. Она станцевала юность, а что еще было надо! Еще более сильным оказалась атмосфера закулисья, куда я попал благодаря помощи Саши Колесникова. Раздетая сцена, на которой кучкой стоят артисты-ребята, недоумевая, куда делась золотая сказка, опустошенность после еще минуту назад радости. Усталые до бесчувствия «звезды». А ведь завтра надо начинать сначала.

Удалось несколькими словами перекинуться с Ю. Н. Григоровичем. Я сказал ему о страсти нашей публики, подмеченной еще Стендалем, оценить трагическое, но пройти мимо изящного. В театре видел Андрея Золотова, он познакомил меня с Фалиным, которого по старинке очень опекает. Поздравил с удачей Марину Константиновну Леонову, директора училища.

8 ноября, воскресенье. Утром радио опять вернулось к выступлению милиционера. Его уже посмотрело в Интернете 150 тысяч пользователей. Милиция, конечно, все отрицает и, думаю, попытается майора сделать сумасшедшим.

Все-таки добил роман Бенигсена «ГенАцид». Он скучноват, потому что, как в советское время, построен на некой фигуре правительственного умолчания, т. е. против власти, которая, в отличие от советской, по этому поводу и не чешется. Ей наплевать, были бы в ее руках деньги. А мне было скучно вдвойне, ибо построен на одном приеме, да вдобавок прием этот до боли в сердце напомнил мне повесть Владимира Крупина, которая печаталась в «Новом мире» – там тоже искусственное допущение: в неком селе начал бить источник с живой водой – водкой. У Всеволода Бенигсена несколько по-другому, но, повторяю, прием тот же, искусственный, литературный. ГЕНАЦИД – это Государственная Единая Национальная Идея. В качестве идеи – сохранение и поддержание культурного (а конкретно, литературного) наследия нашей Родины. Все население должно было выучить ряд литературных классических текстов. В качестве объекта повествования – одно из далеких русских сел. Дальше все можно было предвидеть. Постепенные скандалы, драки, пьянки, крушения, даже убийство, потом выяснилось, что это старт одного из национальных проектов, его экспериментальная часть.

Написано все абсолютно грамотно, чисто, вторично, с неплохим известным по литературе языком. Сам Бенигсен человек культурного слоя – это журнальная аннотация: литературная семья, два года на актерском во ВГИКе, окончил факультет киноведения, жил в Америке и Германии. На чужой почве гречиха не растет.

Ко всему этому надо бы добавить и другое чтение. Если жизнь стала бедна событиями, то что-то надо восполнять чтением. Во-первых, меня удивил старый знакомый Вали Валера Кичин, позволивший себе в «Российской газете» вдребезги разнести новый фильм Павла Лунгина «Царь». Еще когда Лунгин поставил свой «Остров» с Петром Мамоновым, даже не смотря фильм, а просто немножко зная творчество Лунгина и его генезис, я уже тогда почувствовал конъюнктуру. Здесь Лунгин взялся за Ивана Грозного, т. е. опять и за тоталитаризм, и за Эйзенштейна. Вот мы этому классику нос утрем! Петр Мамонов играет царя Ивана IV. Филиппа играет Олег Янковский. Не могу утерпеть, аплодируя Валерию: «Мамонов Лунгину нужен лишь в качестве натурщика: во всех фильмах он предстает лишь какой есть, лишь меняя рубища, но не расставаясь с единственным чем-то дорогим ему зубом». И дальше еще одна цитата, которая и про фильм, и про его оценку.

«Отсутствие внутренней динамики режиссер компенсирует зрелищностью. Нам предъявляют полный набор кровавых аттракционов. Они должны, с одной стороны, соответствовать новейшим тенденциям гиньольного кино образца 2009 года, с другой – поддержать вечный образ России как страны варварски жестокой. Это именно аттракционы, компонент чисто коммерческий: они выглядят вставными концертными номерами, которые простейшим образом иллюстрируют расчеловеченную природу царской власти, в противовес духовной – церковной. Аттракционы новенькие, с иголочки: стоп-кадры московской толпы с развевающимися по ветру льняными волосами могли бы стать волнующей рекламой шампуня, костюмы словно взяты из гардеробных Большого театра…».

Не тут-то было и с Эйзенштейном.

«Знаменитый Том Стерн, обычно снимающий для Клинта Иствуда, предлагает свой… подход к материалу. Он трепетно воспроизводит прославленные композиции из фильма Эйзенштейна, окончательно лишая нас возможности абстрагироваться от шедевра 30-40-х годов и воспринимать ленту Лунгина по предложенным ею, пусть куцым, но правилам… Между тем, умение слепить из компонентов целое, из инструментов создать оркестр – и есть показатель режиссерского мастерства».

Что меня в этой кинокритике восхитило: ведь это своих бьют. Не по демократическим правилам!

Второе, что меня тоже привело в хорошее состояние, это чтение повести Сергея Юрского «Вырвавшийся из круга». Когда я только начал чтение, то подумал, что здесь опять, как и у Бенигсена, придуманный повод для развертывания сюжета, и приготовился к раздражению и брюзжанию. Все действительно странновато: в поселке миллионеров начинают странную процедуру – соскабливание особого зубного камня, в котором как бы заключены наши грехи, мешающие жить библейскими сроками. Повествование ведется от имени героя, некого богатого человека Анатолия Евтихиевича. Но сделано это с огромным мастерством, здесь прекрасный сочный язык героя и времени, и в первую очередь язык-то и создает самое трудное в литературе – характер. Вот тебе и всенародно любимый актер!.