Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - Эдуард Эррио

28 декабря 1933 года разразился скандал с фальшивыми байоннскими облигациями, разросшийся в дело Ставиского.

7 января 1934 года был арестован байоннский мэр депутат Гара; 8 января покончил с собой сам Ставиский, скрывавшийся, как стало известно, близ Шамони. В тот же день подал в отставку министр колоний Далимье, который в 1926 году подписывал письма, использованные Стависким.

11 января 1934 года было объявлено об аресте редактора газеты «Ла Либерте» Эймара и директора газеты «Ла Волонте» Дюбарри за укрывательство.

27 января 1934 года подал в отставку кабинет Шотана. По выражению Бонневе, это произошло «в два этапа». Сначала министр юстиции Рейнальди потребовал и получил свободу действий, дабы «ответить на нападки и инсинуации, направленные против него», вслед за чем сразу же собрался совет кабинета, принявший решение вручить президенту республики заявление об отставке всего правительства.

Утром 30 января 1934 года Даладье приступил к сформированию нового правительства. По замыслу Даладье, в кабинет должны были войти некоторые депутаты центра: г-да Пьетри (министерство финансов), Дуссен (техническое образование), Фабри (министерство вооруженных сил) и Бардон (министерство по делам искусств). Однако группа республиканского центра, возглавлявшаяся Тардье, исключила Фабри. 3 февраля начальник секретной полиции г-н Томэ, префект полиции Кьяпп[143] и прокурор республики Прессар получили новые назначения. Даладье по телефону сообщил Кьяппу о назначении его на должность генерального резидента в Марокко. Кьяпп отказался от назначения. Премьер-министр уверял, что при этом Кьяпп заявил ему по телефону: «Вечером мы встретимся на улице». Кьяпп же утверждал, что он сказал: «Вечером я окажусь на улице». Префектом полиции был назначен г-н Бонфуа-Сибур. Тем временем Фабри, Пьетри и Дуссен подали в отставку. По выражению Бонневе, дело Кьяппа «начинало разгораться». Префект департамента Сены Ренар солидаризировался с Кьяппом. 6 февраля, в день, когда правительство должно было предстать перед палатой депутатов, была организована демонстрация. Организация «Патриотическая молодежь» объявила, что настал «долгожданный час национальной революции». Состав кабинета был опубликован в прессе в среду 31 января.

В субботу, 3 февраля, в 7 часов вечера, когда я уже возвратился в Пион, Поль Бонкур сообщил мне по телефону, что Жан Фабри и Пьетри вышли в отставку и что ему предлагают портфель военного министра. На вопрос о моем мнении я ответил, что не вижу никаких причин для отказа. Я не желал вмешиваться в комбинацию, по поводу которой со мной никто не консультировался. В воскресенье утром мне позвонил Маршандо с сообщением о том, что ему предложен пост министра финансов. Я дал такой же ответ. К 10 часам Даладье сообщил мне по телефону, что он назначил господина Вилле префектом департамента Сены и господина Боллаэра – префектом департамента Роны. Он просил меня уведомить об этом господина Вилле, что я сразу же сделал.

Во вторник утром, 6 февраля, я прибыл в Париж на совещание парламентской группы радикал-социалистов. Мы были предупреждены Даладье, что он придет на совещание. Я встретил его краткой приветственной речью. Собравшиеся по-разному относились к новому правительству, которое сперва склонилось вправо, а затем круто повернуло влево, вызвав инцидент с Кьяппом. После того как Даладье выступил с короткой речью, я счел уместным в интересах единства призвать депутатов оказать доверие правительству во имя защиты республиканских учреждений. Вновь взяв слово, Даладье потребовал полного одобрения. Тогда я спросил его, удовлетворяет ли его текст, который я хочу поставить на голосование членов группы. Получив формальное согласие Даладье, я провел голосованием следующую резолюцию: «Палата выражает доверие правительству в интересах защиты республиканских учреждений и, отклоняя все дополнения, переходит к обсуждению повестки дня».

Со всех сторон надвигались грозовые тучи. Лоран Бонневе со свойственным ему беспристрастием описал заседание палаты депутатов. Как только председатель совета министров начал зачитывать свое заявление, стало ясно, что не избежать самой яростной обструкции, направленной главным образом против министра внутренних дел Фро, появление которого было встречено аплодисментами депутатов левых партий. Председательствующий Буиссон намерен был прервать заседание. Даладье с похвальным спокойствием продолжал оставаться на трибуне. Правильно ли он поступил, начав отвечать на интерпелляции по своему выбору? Во всяком случае, это смутило социалистов и даже некоторых радикалов. Я заметил, что самолюбие нескольких депутатов было задето. Даже в этот критический день были такие выступления, которые казались совершенно неприемлемыми. На деле любой инцидент мог послужить предлогом. Убедившись в невозможности восстановить спокойствие, Даладье правильно решил отвести все интерпелляции. Это было форменное сражение. Оппозиция требовала с трибуны приступить к голосованию в расчете, что к этому времени будут мобилизованы уличные силы. Из садика перед зданием палаты депутатов начал доноситься шум. Вечерние огни освещали небольшой отряд конной гвардии, защищавшей мост. Несколько коллег, отправившихся за информацией, возвратились с довольно тревожными известиями. Вооружившись тростями, к концам которых были прикреплены бритвы, демонстранты нанесли ранения лошадям. Палату охватило волнение. Председательствующий то и дело вынужден был объявлять перерыв. Я отметил спокойствие Леона Блюма. Был момент, когда демонстранты, прорвав заграждения, угрожали вторжением в здание парламента. Тон выступлений обострялся. Особенно отличился маркиз де Тасте. «Кто приказал стрелять?» – кричал он премьер-министру. В беспокойстве ряда депутатов я уловил скрытый страх. С большим трудом Буиссон закрыл заседание после того, как выступил Франклэн-Буйон, который со свойственным ему неистовством оскорблял правительство и требовал его отставки. Однако при голосовании правительство получило значительное большинство: 343 голоса против 237.

Отныне решающее слово принадлежало не палате, а улице. Навестив в медпункте палаты депутатов раненых охранников, я вышел из Бурбонского дворца в сопровождении своих друзей Кампэнки, Жюльена, Корню и Монервиля. Мы дошли пешком до площади Инвалидов. Какой-то молодой человек, узнав меня, начал выкрикивать оскорбления, собрав вокруг себя враждебно настроенную толпу. С тротуара навстречу мне бросилась маленькая женщина, принадлежавшая, по-видимому, к так называемому «хорошему обществу», и стала осыпать меня бранью. Я получил удар ногой по голени. Раздались крики: «В Сену его! В Сену!» Я почувствовал себя униженным при мысли о том, что мэр Лиона может окончить свои дни не в Роне, а в какой-то другой реке, и осмелился сказать это вслух в тот самый момент, когда имел честь претерпевать оскорбления не от «простонародного хамья», как принято говорить, а от весьма изысканных лиц, собравшихся сюда для защиты порядка. Какой-то коммунист мужественно помог мне добраться до полицейского заграждения, охранявшего министерство иностранных дел. Один из членов «Огненных крестов» приказал своим прекратить атаку. Мои коллеги проявили замечательное хладнокровие и преданность. Не могло быть и речи о том, чтобы добраться до бульвара, где я остановился. Мадам Кампенки оказала мне на несколько часов самое любезное гостеприимство. Когда я пришел к себе в номер, выяснилось, что демонстранты пытались проникнуть в него. До самой ночи до меня доносился шум происходивших неподалеку столкновений, которые были описаны господином Фро в его показаниях от 25 апреля перед комиссией по расследованию.