Роковые иллюзии - Олег Царев

«В конце нашей встречи Орлов дал мне экземпляры своих книг и спросил, следует ли ему их подписать», — вспоминал Феоктистов, добавив, что они решили в интересах безопасности не делать этого. Они договорились также, что посещение Феоктистова не следует держать в тайне от ФБР, если вдруг окажется, что это могло бы скомпрометировать Орлова, но что необходимо скрыть истинное содержание их беседы, придумав для прикрытия какую-нибудь подходящую историю. Перед уходом Феоктистов сказал, что он уполномочен Центром спросить Орлова относительно документа, который предположительно все еще находится у него. Речь, очевидно, шла о списке агентов и операций, который Орлов приложил к своему письму с угрозой разоблачения, написанному им в 1938 году Ежову[859].

Орлов сказал, что у него нет такого документа, а есть только зашифрованные заметки, которые человек непосвященный не сможет понять и которые к тому же хранятся в безопасном тайнике. «Вам нечего бояться в этом отношении», — сказал Орлов Феоктистову, добавив в доказательство своей истинной преданности, что он «приготовил кое-что интересное» для Центра. Он сделал кое-какие записи, а также продиктовал агенту КГБ длинный список фамилий и должностей американских официальных лиц, которые, по его словам, «могли бы представлять интерес для советской разведслужбы»[860].

Прежде чем уйти от Орловых, вспоминал Феоктистов, он еще раз предложил организовать их безопасное возвращение в Советский Союз. Он официально передал предложение Центра принять их назад, если потребуется, сохранив это в тайне. Он сказал, что «суть предложения» сводится к тому, что Орловы вернутся к генеральской пенсии в размере 300 рублей в месяц и просторной двухкомнатной квартире в Москве. Предложение включало гарантию их возвращения в Соединенные Штаты в том случае, если супруги передумают. Орловы ответили, что очень признательны за это предложение, но что принять его им мешает целый ряд факторов. Во-первых, их дочь похоронена в Соединенных Штатах, а они будут слишком стары, чтобы когда-нибудь навестить ее могилу. Во-вторых, они считают, что им слишком поздно начинать новую жизнь, а именно это им придется делать, если они вернутся в Россию[861]. «Я сказал им, что выбор за ними, но что предложение остается в силе», — рассказывал Феоктистов. Он заверил Орлова, что «ему нечего бояться, поскольку он все еще является советским гражданином и больше не считается перебежчиком».

«Наше расставание было трогательным», — утверждал Феоктистов, вспоминая, как разволновались супруги, когда он прощался с ними в надежде скоро снова увидеть их. Мария, провожая его до лифта, вдруг сжала его руку. «Будьте верны себе и никогда, ни за какие миллионы, не предавайте свою страну. Родина — это все», — сказала она, и глаза ее наполнились слезами[862].

Феоктистов не знал в то время, что, закрывая дверь лифта, он прерывал последнюю связь КГБ с этой супружеской четой. С неподдельной скорбью узнал он через три месяца после своего посещения, что Мария Орлова умерла от сердечного приступа 16 ноября 1971 г Лишившись своего преданного друга, Александр Орлов продолжал работу над книгой личных воспоминаний, когда 25 марта 1973 г. у него случился сердечный приступ. Его увезли в кливлендскую благотворительную больницу Сент-Винсент, где он в течение двух недель поражал врача упорством, с которым боролся за жизнь и которое проявлял в течение всех семидесяти восьми лет своей жизни[863].

Последние страницы дела Орлова, хранящегося в КГБ, содержат письмо, написанное им одной из своих родственниц, — первое и последнее письмо, написанное им в Советский Союз за тридцать пять лет. Это письмо, датированное 2 декабря 1972 г., он написал Вере Владиславовне, младшей сестре своей покойной жены Марии. Это был первый и последний его контакт с кем-либо из родственников в СССР после бегства из Испании в 1938 году. Он рассказывал ей, что недавно его посетил один советский дипломат, который дал ему ее адрес. Письмо было личное: он вспоминал в нем, как виделся в последний раз в 1920 году со своими свояченицами, когда служил в 12-й армии в городе Ровно. Он представился ей как Лев Никольский, «писатель», использовавший имя Александр Орлов. Расспрашивая о жизни в Советском Союзе, он попросил родственницу сообщить ему, как поживают те из его родных, кто еще жив, и дал ей адрес своего адвоката на Мэдисон-авеню, куда она могла прислать ответ. Он хотел знать, в частности, хорошо ли ухаживают за могилой матери Марии, Екатерины Ивановны, и предлагал заказать и послать в СССР «могильную плиту из польского гранита» с соответствующей надписью[864]. Даже если он когда-либо получил ответ, в архивных документах КГБ об Этом нет сведений. Маловероятно, что ответ на эту его последнюю попытку связаться со своими родственниками в Советском Союзе обнаружится где-нибудь среди личных бумаг Орлова. Личные документы, так же как и некоторые другие неоконченные записи, были опечатаны после его смерти по постановлению федерального суда и отправлены на хранение в национальные архивы с указанием не предавать их гласности до 1999 года. Но даже когда они будут открыты, весьма сомнительно, что они должным образом объяснят, чем оправдывал сам Орлов свою загадочную роль, или ответят на вопрос: почему Александр Орлов остался преданным слугой революции, как считали в КГБ, и так и не стал самым высокопоставленным офицером из всех когда-либо бежавших из рядов советской разведки, как это долго утверждали его американские хозяева?

Нет сомнения в том, что до 1938 года Орлов верно служил интересам своих хозяев в Кремле. Он сыграл известную роль в разработке как теории, так и практики создания тайных агентурных сетей, подобных кембриджской. Он во многом способствовал тому, что за КГБ упрочилась репутация органа, настойчиво внедряющего своих агентов в правительства западных стран. Документы из архивов российской разведки разоблачают миф о том, что Орлов, сбежав на Запад для спасения своей жизни, передал американцам «бесценное наследство», вооружившее их в борьбе с коммунизмом.

Как теперь выяснилось, Орлов скрывал самую ценную часть своего наследства, отказавшись разоблачить Филби и других членов оскбриджской сети. Таким образом, хотя активная карьера Орлова как оперативного офицера советской разведки, возможно, и закончилась в 1938 году, он продолжал вносить реальный, пусть даже и пассивный, вклад в операции КГБ периода «холодной войны», не раскрывая американцам всего, что было ему известно. Именно поэтому то, что приспешники Сталина попытались бы ликвидировать Орлова, если бы не его успешный шантаж, представляет собой нечто вроде исторического парадокса. В то же самое время сам успех его шантажа стал основанием для того, чтобы этот сложный человек не выдал советские агентурные сети, которые он помог создать.