Роковые иллюзии - Олег Царев

Когда Феоктистов сказал Орлову о состоянии жены, он немедленно позвал Марию. Оба они настаивали на том, чтобы жена и дочь поднялись к ним, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Феоктистов объяснил, что это противоречит разумной оперативной практике, и Орлов согласился с ним без возражений, чего нельзя было сказать о его жене. Феоктистов вспоминал, что ему было нелегко уговорить Марию не спускаться к его машине и что в это самое время раздался звонок в дверь. Это доставили торт, заказанный Орловыми. Мария принесла его в кухню и заявила, что Феоктистов должен немедленно отнести торт своей жене и дочери, а также захватить пакетик молока и немного яблок. Феоктистов провел в обществе Орловых еще два часа. В ходе этой части беседы они рассказали Феоктистову о каждом этапе своей жизни в Соединенных Штатах и точно перечислили, что они раскрыли и что не раскрыли ФБР и ЦРУ. Все эти подробности Феоктистов передал в Центр в отчете на семнадцати страницах, который составляет последний раздел дела Орлова.

По словам Феоктистова, Орлов, с любовью вспоминавший Эйтингона, своего заместителя в Испании, спросил также о Льве Миронове, бывшем коллеге по Экономическому отделу, который, как он утверждал в своей книге, пал жертвой сталинской чистки. Поэтому он был очень удивлен, узнав, что Миронов не только выжил, но и до 1964 года возглавлял Административный отдел ЦК КПСС.

«Не может быть, чтобы его не расстреляли, — прервал Феоктистова Орлов, воздев руки в полном замешательстве. — Не верю, что его не ликвидировали. Я был уверен, что его расстреляли. Он, вроде меня, слишком любил говорить правду. А Ежов любил льстить Сталину и сообщал ему только то, что «Хозяин» хотел услышать»[856].

Орлов признался, что с момента своего разрыва с Москвой и до первого посещения Феоктистовым они с женой жили в страхе, что когда-нибудь КГБ отыщет их для того лишь, чтобы ликвидировать. Именно по этой причине они никогда не покупали машину, поскольку ее регистрация позволяла обнаружить хозяина, к тому же, как сказал Орлов, он боялся, что в нее можно было бы без труда подложить бомбу.

Орлов обратился к Феоктистову с просьбой попытаться найти и прислать ему экземпляр фотографии, которая была напечатана на обложке журнала Института права Академии наук, выпущенного к пятой годовщине Верховного суда СССР. Орлов объяснил, что на групповой фотографии был и он и что ему хотелось бы иметь ее на память о былых временах. Он несколько раз заверил Феоктистова, что ни ФБР, ни ЦРУ так и не удалось получить от него никакой существенной информации о советских «нелегальных» агентурных сетях, хотя ему было невозможно показаться им совершенно не желающим сотрудничать. Орлов сказал, что дал следователям только безобидную историческую информацию, чтобы показать, что ничего намеренно не скрывал от них. Ничего из того, что он мог неумышленно раскрыть, заверил Орлов, не могло бы нанести ущерб оперативной стороне советской разведывательной деятельности. Он стремился ограничить свою информацию теми аспектами, которые имеют чисто историческую ценность, как это было в случае его показаний перед сенатским подкомитетом по внутренней безопасности в 1955 и 1956 годах.

Орлов с гордостью заявил, что овладел искусством ловко соединять факты с вводящим в заблуждение вымыслом. Этот способ он усвоил еще в самом начале своей карьеры, когда узнал, что дезинформация может быть весьма эффективным оружием — как наступательным, так и оборонительным. По словам Орлова, ему было сравнительно легко провести ФБР и сенат, поскольку его американских следователей, по-видимому, больше интересовало получение общей картины, чем подробный анализ. По этой причине, как он понял, следователи ФБР и ЦРУ были заранее настроены верить ему на слово из-за того, что он написал о Сталине.

Если у Центра оставались какие-нибудь сомнения по этому поводу, сказал Орлов Феоктистову, то лакмусовой бумажкой при проверке его лояльности наверняка является тот факт, что он не сделал ни единого намека и не раскрыл ничего относительно своей роли в создании «нелегальных» сетей НКВД в Европе и Великобритании перед второй мировой войной. На оборотной стороне своего официального отчета Центру Феоктистов от руки написал, что Орлов назвал ему пять британских агентов из кембриджской группы, и это доказывает, что он продолжал следить за расширением сети после того, как уехал из Лондона в 1935 году.

Феоктистов в своих первоначальных отчетах и в ходе беседы с авторами настоящей книги утверждал, что он был полностью убежден в том, что Орлов сохранил верность клятве, которую он дал как советский офицер разведки и которую, как показывают записи в его деле, он подписал 1 апреля 1924 г.:

«Я, нижеподписавшийся сотрудник Экономического управления ГПУ Никольский Лев Лазаревич, состоя на службе или будучи уволен, обязуюсь хранить в строжайшем секрете все сведения и данные о работе ГПУ и его органов, и ни под каким видом их не разглашать и не делиться даже со своими ближайшими родственниками и друзьями. Неисполнение настоящего грозит мне ответственностью по 117 статье Уголовного кодекса.

(Подпись) Л. Никольский

1 апреля 1924 года»[857].

В отношении КГБ Орлов никогда не нарушил своей клятвы и не предал своей родины во время своей продолжительной «битвы умов» с ФБР, а затем и с ЦРУ. Старый генерал неоднократно напоминал Феоктистову, что, будь он настоящим перебежчиком, каким его считали американцы, и выдай он все свои секреты об аппарате советской разведки сразу же по прибытии в Соединенные Штаты, с ним обошлись бы гораздо лучше[858].

Профессиональный разведчик, сказал Орлов Феоктистову во время одного из своих эмоциональных всплесков, случавшихся несколько раз во время их длительного разговора, имеет священную обязанность молчать, для того чтобы защитить тех, кто доверил ему свою жизнь. Услышав это, Феоктистов понял, что перед ним находится один из замечательных представителей большевистской старой гвардии, который сохранил верность своим убеждениям, выкованным в горниле ленинской революций. Но Орлов также не оставил сомнений в том, что он никогда не смог бы возвратиться в СССР, поскольку Сталин предал идеалы, за которые он боролся и за которые многие из его близких товарищей по НКВД поплатились жизнью во время чисток. К концу их продолжительной беседы Орлов с сожалением заметил, что, читая советскую печать, он обратил внимание, что государство после Сталина управлялось его бывшими приверженцами, людьми с нечистой совестью. Их поддержало поколение партаппаратчиков, которые играли вспомогательные роли в больших преступлениях, предавших революцию. Теперь сама судьба требует, чтобы он лучше уж прожил свои последние годы в ссылке, чем рискнул утратить иллюзии относительно Советского Союза, не сохранившего верность тем идеалам, служению которым он посвятил свою жизнь.