Земля надежды - Филиппа Грегори

Джон кивнул. Как только он увидел короля, одетого, точно мученик, в черное, со сверкающим взрывом бриллиантов на плече, он понял, что присутствует на величайшем маскараде, в котором Карлу когда-либо доводилось играть свою роль. Это не было легкомысленной интерлюдией, это была полновесная трагедия. И обе стороны — и Карл, и суд — будут играть до конца.

— По этим причинам, — заключил Кук, — от имени народа Англии я требую призвать к ответу вышеупомянутого Карла Стюарта как тирана, изменника, публичного и беспощадного врага английского государства.

В зале суда наступила мертвая тишина, в которой присутствующие постигали суть предъявленных обвинений, понимая при этом, что Кромвель и его суд требовали высшей меры наказания — обезглавить короля. Молчание было нарушено взрывом абсолютно правдоподобного хохота. Король в своем кресле затрясся от смеха, как будто услышал прелестную, остроумнейшую шутку. Он откинул голову и потряс кудрями. Смех длился и длился, ужасающе долго, сверх пределов реального веселья, это был уже не смех, а жесткий шум, издаваемый человеком, бросающим вызов собственному страху.

— Сэр, — решительно произнес Брэдшоу. — Вы выслушали обвинения, и суд ожидает от вас ответа.

Все находившиеся в зале качнулись вперед. Замерли даже веера леди, сидевших на галерее. Все затаили дыхание, чтобы слышать голос короля.

— Я хотел бы знать, какой властью я призван сюда? — спросил он. — Я хотел бы знать, чьей властью… я имею в виду, какой законной властью?

Остальная часть его ответа потонула в нарастающем шуме голосов.

— Он собирается бросать им вызов на каждой стадии! — Александр обратился к Джону, стараясь перекричать шум.

— О Боже, только не это! Если бы он просто согласился, если бы он просто попросил о милосердии…

Король все еще продолжал говорить, но голос его не был слышен за криком толпы.

Брэдшоу постучал молотком, призывая к порядку, и ответил королю. Джон увидел, что король покачал головой и снова что-то сказал.

Брэдшоу показал жестом, что короля нужно вывести из зала суда. Когда король встал, солдаты в зале вдруг начали кричать: «Правосудия! Правосудия!», и Джон увидел, как король отпрянул на мгновение, и понял, что больше всего он боится умереть сейчас, в свалке и побоище.

— Он хочет взойти на эшафот, — Джон вдруг понял все. — Так, чтобы он мог в целости и сохранности передать корону принцу Карлу. Чтобы умереть мучеником, пострадавшим за свою веру. Ставка в его игре — уже даже не собственная жизнь, а судьба монархии.

Карл замедлил шаги перед столом судей.

— У вас нет никаких законных полномочий, которые удовлетворили бы любого более-менее разумного человека, — строго сказал он, обращаясь к Брэдшоу.

— Нас они удовлетворяют.

— Это-то мне как раз понятно, — издевательски заметил король.

Он повернулся и едва заметно улыбнулся публике, как мог бы улыбнуться актер, понимающий, что прекрасно отыграл сцену.

— Боже, храни короля! — крикнул кто-то, и его тут же поддержали: — Боже, храни короля!!

Услышав крики, король улыбнулся и в сопровождении вооруженного эскорта спокойно вышел в лабиринты коридоров Вестминстера. Толпа начала покидать зал. Джон и Александр остановились на улице, редкие снежинки слетали с крыш и серого неба.

— Я поеду домой, — решил Джон. — Все равно до понедельника ничего не будет.

— В понедельник я пойду снова, — согласился Александр. — Если бы я не видел своими собственными глазами, я бы не поверил, что такое может быть.

Джон покачал головой:

— Я так до сих пор и не верю.

Эстер и Джонни набросились на Джона, как только он переступил порог.

— Какие новости?

— Ничего пока не ясно, — сказал он. — Слушания начались, но король не признает суд, и они всего-навсего зачитали ему обвинения.

— Не признает суд? — переспросила Эстер. — Чего он надеется этим добиться?

Джон бросил плащ на сундук, стоявший у подножья лестницы.

— Одному Богу известно. Я весь промерз, погода гнуснейшая, как раз для такого паршивого занятия.

— Сейчас принесу горячего эля, — сказала Эстер. — Пошли в кухню, все мне расскажешь.

Джон пошел за женой, Джонни следовал за ними по пятам.

Джон уселся на скамью перед выскобленным столом, Эстер налила подогретое пиво с пряностями, поставила перед ним горячий суп и поднос с мясом и сыром.

— Как он выглядел? — тихонько спросил Джонни.

— Он выглядел хорошо, — задумчиво ответил Джон. — Он оделся специально для своей роли. Он был весь в черном, но на плече у него сверкал Георгий. Он нес трость — и этой тростью он ткнул в прокурора.

— Он ударил его? — спросила Эстер.

— Ну, это был не сильный удар, но момент был напряженный, — признался Джон.

Глаза Джонни на бледном лице стали огромными.

— И никто ничего даже не крикнул в его защиту?

— Какая-то женщина выкрикнула что-то с галереи, и еще были пару человек, которые кричали «Боже, храни короля!», но солдаты быстро заглушили их выкриками с требованием правосудия, — сказал Джон.

— Как жаль, что меня там не было! — жарко сказал Джонни. — Я бы заступился за него!

— Вот поэтому ты туда и не поедешь, — твердо заявил Джон. — Там я держу голову опущенной, а свои мысли при себе. Они искали свидетелей того, как поднимали королевский штандарт.

— Кто-нибудь узнал тебя? — потребовала ответа Эстер.

Джон покачал головой.

— Я вел себя тихо, как сытая мышка, — сказал он. — У меня нет ни малейшего желания быть свидетелем с любой стороны. Единственное, чего я хочу, это увидеть, чем все кончится.

— Но он же король! — страстно выпалил Джонни.

— Так точно, — ответил Джон. — Но если бы он согласился быть чуточку поскромнее, то еще мог бы, пожалуй, выпутаться из всей этой истории. Или если бы он мог предложить править не собственной волей, а с их согласия… но он желает оставаться королем! Он скорее будет мертвым королем, чем живым разумным человеком.

— А кто судьи? — спросила Эстер. — Кто-нибудь там был из тех, кого мы знаем?

— Знакомых лиц было мало, — сказал Джон. — Ведь только половина из тех, кого назвали и вызвали в суд, набрались храбрости судить своего короля. У многих оказались срочные дела где-то в другом месте.

— А Джон Ламберт? — спросила она с нарочитой небрежностью.

— В армии, на севере, — ответил он. — Но его имя в списке комиссаров. А почему ты спрашиваешь?

— Мне было бы очень неприятно узнать, что он в этом участвует.

— Он бы никогда так не поступил, — заявил Джонни. — Он ведь понимает, что это неправильно.