Земля надежды - Филиппа Грегори

— Его будут судить за измену, а он думает о том, чтобы посадить дыни, — подивилась Эстер.

Джон кивнул.

— Да уж, король себе не изменяет.

— А где ты будешь сажать их? — спросил Джонни.

Джон взглянул на напряженное лицо сына, на тени под глазами и постоянную гримасу боли.

— Хочешь помочь мне? — деликатно предложил он. — Мы могли бы заложить неплохую грядку для дынь в Уимблдоне. Мой отец научил меня, как это делается. А его научил лорд Вуттон из Кентербери. Мы жили там, когда я был маленький. Давай я тебя научу, Джонни. Когда придет весна, ты снова будешь здоров.

— Хорошо, — сказал Джонни. — Я буду счастлив посадить дыни для короля.

Он минутку помолчал.

— Ты думаешь, он увидит, как они растут?

Январь 1649 года

Джон упаковал свой мешок. Эстер, наблюдавшая за ним с порога, знала, что она не в силах остановить его.

— Я должен быть там, — сказал он. — Я не могу сидеть дома, зная, что его могут осудить на казнь. Я должен его увидеть. Я не могу сидеть тут и не знать, что происходит.

— Александр мог бы писать тебе каждый день и рассказывать, что там происходит, — предложила Эстер.

— Я должен быть там, — повторил Джон. — Это господин моего отца и мой тоже. Я был там, когда все начиналось. Я должен увидеть конец.

— Кто знает, когда начнется процесс, — сказала Эстер. — Все должно было начаться еще в этом месяце, но дата все переносится и переносится. Может, они и вовсе не собираются судить его, а просто хотят запугать, чтобы он на все согласился.

— Я должен быть там, — настаивал Джон. — Если суда не будет, тогда я должен сам в этом убедиться. Я буду ждать, пока ситуация прояснится — если она вообще прояснится.

Она кивнула, смирившись.

— Тогда сообщи нам, — сказала она. — Джонни просто болен от беспокойства.

Джон перекинул плащ через плечо и поднял свой походный мешок.

— Он молод, он поправится.

— Он все еще думает, что они должны были продержаться в Колчестере подольше или выйти оттуда с боем, — сказала она. — Когда я думаю о том, что эта война сделала с Джонни, я желаю, чтобы короля обвинили в измене. Он разбил много сердец по всей стране.

— Джонни поправится, — сказал Джон. — В пятнадцать лет сердца не разбиваются.

— Ты прав, — сказала она. — Но когда он должен был ходить в школу и бегать по полям, страна воевала, и мне пришлось держать его дома. Когда тебе следовало быть дома, учить и наставлять его, тебя с нами не было, потому что ты знал, что король призовет тебя на службу, куда бы эта служба тебя ни завела. И потом, когда он должен был учиться у тебя ремеслу, сажать прекрасные сады или путешествовать вместе с тобой, собирая растения, он голодал в осажденном Колчестере и участвовал в битве, в которой так и не оказалось ни побежденных, ни победителей. У Джонни никогда не было шанса жить свободным от короля и королевских войн.

— Может, мы все в конце концов освободимся от короля, — мрачно заключил Джон.

Джон ни за какие деньги не мог найти комнаты в гостинице вблизи Вестминстера. Он не смог снять даже койку. Он не нашел даже койку на двоих. В Лондоне сдавали места для ночлега в стойлах и на сеновалах, потому что в город стекались сотни и тысячи жаждущих посмотреть на то, как будут судить короля.

Если бы в народе действительно существовала хотя бы половина той симпатии, на которую король с такой уверенностью рассчитывал, то начался бы бунт, или, по крайней мере, членов суда запугивали бы. Но среди мужчин и женщин, которые набивались в город как селедки в бочку, не было гнева. Царило ощущение того, что они стали зрителями необычайного, примечательного события, что они в полной безопасности расположились в первых рядах перед сценой, чтобы наблюдать за катаклизмом. Они были птичками, порхающими над землетрясением. Они были рыбами, плещущимися в водах потопа. Происходило самое худшее из того, что могло случиться в королевстве, и они наблюдали за происходящим.

Как только толпа почуяла вкус истории, не осталось ни малейшего шанса на то, что они смогут противостоять искушению. Они собрались увидеть самое примечательное событие за самое необычное десятилетие и хотели разойтись по домам только после того, как увидят это. Поворот симпатий в сторону короля, что могло бы привести к соглашению с парламентом и возможности для Карла снова спокойно почивать в своей постели, оставил бы у толпы, даже у роялистов, ощущение того, что их обманули. Они съехались посмотреть, как будут судить короля. Большая часть из собравшихся даже готовы были признать, что они приехали посмотреть, как королю отрубят голову. Меньшее стало бы разочарованием.

Джон дошел до Тауэра и постучал в дверь Френсис, восхищаясь черным морозником, который она посадила у входа.

— Мой? — спросил он, когда она открыла дверь.

Френсис обняла его.

— Конечно. А ты разве не заметил, что тебя ограбили?

— Я не так часто бываю теперь в саду, — ответил он.

Это утверждение свидетельствовало о глубоком расстройстве, в котором он пребывал, и она сразу же прочитала эти признаки.

— Король?

— Я приехал, чтобы быть на процессе.

— Лучше бы ты не приезжал, — откровенно сказала она, заводя отца в маленький холл, а потом в гостиную, где в камине пылал небольшой костерок из угля.

— Я должен, — коротко сказал Джон.

— Ты переночуешь у нас?

Он кивнул.

— Если можно. В Сити не найти ночлега, а я не хочу возвращаться домой.

— Александр тоже собирается идти, а я не хочу этого видеть. Я помню тот день, когда король приехал к нам в Ковчег и я увидела его и королеву. Они оба были тогда такими молодыми и такими богатыми. Они были укутаны в шелка и меха горностая.

Джон улыбнулся, вспоминая маленькую девочку, упорно сидевшую на стене, пока пальцы у нее не посинели от холода.

— И ты хотела, чтобы он назначил тебя следующим садовником Традескантом.

Она наклонилась и поворошила угли, пока они не вспыхнули.

— Просто не верится, как все изменилось. Я уже не собираюсь становиться садовником, но мне невозможно поверить в то, что короля может не быть.

— Сейчас ты могла бы стать садовником, — предложил Джон. — Похоже, в эти странные времена все возможно. Есть женщины-проповедники, и в армии были женщины. Сотни женщин занимались делами своих мужей и отцов, пока те были на войне, а многие работают и до сих пор, потому что их мужчины так и не вернутся домой.

Френсис серьезно кивнула.

— Я благодарю Господа, что работа Александра была здесь и что Джонни был слишком молод и попал на войну только в самом конце.