Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

Вечером мы с Петей ходили на утиную вечерку возле Иванкова. Я устроился у плеса Кубжи, к которому пригонят скот. Уток было мало, но все-таки можно было понять прелесть этой охоты, когда в хороший вечер постепенно все переменяется, погружается в мрак, и все эти днем молчаливые, неподвижные большие птицы начинают свою таинственную жизнь. Соблазнясь, вероятно, растоптанной возле прудов скотом грязью, бекасы стремились сюда, кружили над плесом, как летучие мыши, или вдруг так стремительно падали, что воздух гудел, — как только они не разбивались! Да, понять жизнь болот можно только ночью, да и вообще болото, — ночная стихия.

<Приписка на полях> Изюмово: круговая подсадная утка: крикуша.

20 Августа. Проходили все утро в Поддубовском и убили только одного тетеревенка. Жара сухая. Туманы почти перестали. Охотиться стало плохо. Дома заела муха.

Федор Ив. рассказывал, как он ходит на Дубну за утками: провалился в полынью, а голова попала в петлю хмеля, так что не успей ухватиться руками, то и удавился бы. Ночь сидел мокрый на пне.

«Дрожал?» — «Дрожал немного». (При случае расспросить его подробности пути). Я дал ему 11 зарядов, он с вечера истратил 10, оставался 1, из-за одного выстрела он просидел всю ночь мокрый и дрожал на пне, утром убил крякву. Дома сварил крякву и радовался, что суп получился с глазком утиного жира. «Трудно, конечно, трудно, — сказал Федор, — да уж знаю твердо, что этот плес никто у меня не отымет» («Плес Федора Ивановича». Разодрать плес. Борьба за свой плес).

Федор говорил, что на Дубне уток меньше, чем в прошлом году, кто убивал 40 пар, теперь убивает 20; и утиные гнезда померзли.

21 Августа. Утром с Кентой прошелся в Поддубовском болоте, чтобы вернуть Кенте прежний, осторожный поиск в лесу. И такая эта умная собака! Сразу поняла и стала ходить, как и раньше. Вообще эта собака если плохо работает, то на себя надо принимать: я упускаю.

Жаркий день был разделен грозой. После дождя я вышел с Кентой на Вытравку проверить бекасов. И оказалось, что их там множество. Так, значит, надо установить, что в это время они возле речных бочагов, у грязи. Первый бекас из-под далекой стойки полетел прямо на штык, я, конечно, промахнулся. Второго убил, в третьего и четвертого промахнулся, потому что заходила вторая гроза, бекасы летели на темное, вечерело, и нельзя было точно стрелять. И обилие бекасов, и работа Кенты меня сильно обрадовали. Так, один раз она стала очень далеко от меня, и я стал ее отманивать. Но она не послушалась, бекас взлетел. Я позвал ее и сделал сильный выговор. Вскоре после этого Кента опять взяла бекаса и начала наступать. Я крикнул ей: «Подожди!» Она остановилась, оглянулась, и хвостик ее, выпрямленный перед этим, быстро завертелся. Я нарочно очень медленно приблизился, и она все стояла, оглядываясь, а вместо движения, как полагалось бы, двигала хвостиком, кружила им часто, и очень похоже было все на неподвижный мотор на холостом ходу. Так она меня дожидалась, и бекас вылетел в 40 шагах. В следующий раз я просто отозвал ее.

Вот правило: нет собак законченных, как механизм, собаку надо всегда учить. Еще надо помнить, что удовольствие убить бекаса происходит в меньшей степени от счастливой стрельбы, чем от хорошей работы собаки. И обязанность охотника не только стрелять, а также искусно управлять полетом.

Вечером пришел Петя от ветеринара, сказал, что рана у Ромки пустяки, но что тик (у Кенты) болезнь неизлечимая, если он постоянно в одном положении, то ничего, но если прогрессирует, то все может кончиться параличом. Это омрачило меня, едва ли когда-нибудь я наживу такую собаку.

<Приписка на полях> Собаку всегда учат.

Ночью опять явился призрак моей старой любовной болезни, и потом я раздумывал об этом, главное о том, что все было совершенно впустую, как у Дон-Кихота с Альдонсой. Чего-то в этом замечательном романе не хватает, скажу: психологии. Ведь совсем непонятно психологически, каким образом произошло превращение Альдонсы в Дульцинею.

22 Августа. Ночью был еще дождь, и потому день вышел довольно прохладный. Я охотился утром с Кентой на бекасов, начал с грязной канавки по Вытравке и потом обошел все наше болото, бывшее когда-то Ромке школой 2-й ступени. Бекасов тут появилось так много, что Кента почти непрерывно подводила. Я стрелял сегодня плохо, многих пропускал и всех, которые вылетали не из-под стойки. И все-таки принес домой семь штук.

1-й бекас был взят первым выстрелом, не доходя до канавки. Я ударил его, когда он делал зигзаг вбок, взял немного вперед, и он свалился в тростники.

2-й бекас наделал много хлопот Кенте, которая достигла его долгим розыском по бродку. Она встала против ветра и как раз против меня, удивляясь, почему я не наступаю. А я провалился и был в таком положении, что не до стрельбы. Долго я выбивался из трясины, пока, наконец, не утвердился на кочке, взял ружье наизготовку, и Кента сделала шаг и два вперед. Бекас полетел вбок, и взять его было легко.

3-й бекас вылетел над куртиной тростников и упал по ту сторону в недоступную мне топь, покрытую кувшинками. Пришлось велеть Кенте принести его, и она мне очень скоро доставила и притом живого с перебитым крылом.

4-й бекас слетел очень далеко от собаки на скошенной полосе и тоже был подстрелен. Кенте пришлось аппортировать его из тростников, погруженных в воду. Принесла живого. Вместе с этим бекасом и особенно после выстрела поднялись и справа, и слева, и спереди.

5-й бекас взят был по той же скошенной полосе, что и 4-й. Кента, не обращая большого внимания на слетающих по сторонам, вела по-своему, сделала мертвую стойку, и так я стрелял бекаса в угол, как тетерева.

6-й и 7-й взяты были в суматохе охоты, которая была непрерывной от потяжки к потяжке со взлетом множества по сторонам.

<Приписка на полях> Бекасы срывались со всех сторон во время подводки «кэрк!», и Кента поворачивала голову, а потом она, как бы сказав: «не тот», ведет дальше и опять «кэрк!» и опять: не тот и, наконец, вот тот, и я, удержавшись от близких, стрелял не в меру…

Так я совсем потерял голову, Кента перестала мне верить и не подводит. Вот я теперь с политых водой стогов высматриваю невысокий стог, забираюсь наверх, раскидываю сырое до сухого, Кента укладывается, а я считаю, сколько же у меня еще осталось патронов. Посмотреть бы со стороны: там ястреб <1 нрзб.> тут человек.

Из промахов были настоящие, когда стрелял как будто и верно, а бекас улетал. Особенно досадный промах был под конец, Кента, схватив далеко рядом сидящих на скошенном двух бекасов, подвела к ним так близко, что сама не верила даже, что никогда не бывало с ней, немного прыгнула. И все пока они сидели. Наконец, она ощупала их точно и уставилась. А когда я и по таким бекасам промахнулся, то слегка взвизгнула и бросилась искать неупавшего.