Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако подробный анализ стран за пределами посткоммунистического региона выходит за рамки нашей компетенции, и мы убеждены, что некоторые явления, характерные для других регионов, невозможно адекватно интерпретировать с помощью нашей структуры. Другими словами, необходимо отказаться от некоторых из наших аксиом и осознать, что некоторые факторы, не являющиеся системообразующими в посткоммунистическом регионе, вполне могут быть таковыми в других географиях. Нам кажется, что наиболее неадекватными для анализа непосткоммунистических гибридных режимов можно считать следующие пять аксиом[1172]:
• Аксиома генезиса: становление режима начинается с разрушения монополии государственной собственности. На схемах в Главе 7 каждая смоделированная траектория проанализированных нами стран начиналась в одном и том же «Квадрате № 1», то есть с коммунистической диктатуры. После ликвидации этого типа режима во всех посткоммунистических странах, независимо от их первичной траектории, монополия на государственную собственность была упразднена. В Главе 5 мы писали, что развитие института собственности шло рука об руку с политической властью, поскольку коммунистическая национализация и приватизация при смене режима были последовательными шагами по политической реорганизации структуры собственности. Данную точку можно считать генезисом этих режимов, который оказал долгосрочное влияние на характер собственности, ее слияние с властью, а также на экономическую и политическую культуру региона. Впрочем, во множестве стран никогда не было монополии на государственную собственность, а значит, не происходило и коммунистической национализации, ровно как и приватизации при смене режима. Мы вкратце рассмотрели права собственности западного типа, но наша концепция может оказаться непригодной в режимах с другим происхождением, другой отправной точкой и другой историей формирования собственности. Примером здесь могут служить постколониальные страны.
• Аксиома государственности: центром режима является государство как стабильное образование, которое способно поддерживать монополию на легитимное применение насилия. Хотя мы определяем режим только как «центр политической власти», мы тут же отмечаем, что это выражение описывает именно государство в регионе. За исключением олигархической анархии, которая была в отдельных странах переходным периодом, мы не рассматривали режимы, для которых государственная несостоятельность стала постоянно присущей чертой. Иначе говоря, мы не рассматривали гражданские войны или страны, где (a) государство настолько слабое, что оно перестает быть центром политической власти, либо где (b) нет какого бы то ни было государства, а вместо него действует ряд вооруженных групп и полевых командиров, ни один из которых не способен занять доминирующее положение и создать полноценное государство. Измерение силы государства не учитывается в нашей треугольной структуре, поэтому страны, в которых это свойство является отличительной чертой системы, нельзя корректно описать при помощи наших режимов идеального типа.
• Аксиома секуляризма: правящие элиты секулярны, а в государстве доминирует светская власть. В нашей структуре религия появляется (1) в контексте цивилизаций как знак разделения сфер социального действия и (2) как общинный феномен, представленный церквями как общинными акторами. Сейчас даже в Центральной Азии светская власть доминирует над религиозной. Руководящие государством правящие элиты действуют не как религиозные экстремисты, а как светские акторы. В этой книге мы не рассматриваем религию ни как объединяющую силу общества, ни как основной принцип функционирования государства. Из этого следует, что теократии и другие виды режимов, где доминирует религиозная власть, открывают новое измерение для разграничения режимов.
• Партийная аксиома: высшие формальные должности занимают политики из политических партий (не военные или монарх). В рассматриваемом нами посткоммунистическом регионе к власти не приходили военные хунты, как не было и государственных переворотов, а военные находятся в подчиненном положении по отношению к лицам, занимающим высшие формальные должности. Эти должности занимают не монархи, а законные президенты, премьер-министры или генеральные секретари партии, формально являющиеся политиками из политических партий. Доминирование этих акторов в политической сфере является аксиомой в нашей книге, но, на самом деле, если посмотреть на другие страны мира, то это лишь один из возможных вариантов. Для описания военных диктатур, а также королевств и наследственных монархий требуются понятия другого рода, которых нет в нашей структуре, включая такие разновидности правящей элиты, как вооруженные силы и аристократия.
• Аксиома опеки: де-факто сильнейший политический деятель режима является политическим актором и де-юре. Хотя фактических политических деятелей в патрональных режимах следует рассматривать через их неформальные титулы, между формальными и неформальными носителями власти всегда имеются существенные совпадения. В частности, верховным патроном является, как правило, президент или премьер-министр. Но даже когда он занимает другой пост, как, например, Плахотнюк в Молдове, формально он все равно является политическим актором. При этом в гибридологии существуют так называемые режимы-опекуны, в которых формальные политические акторы на деле становятся политическими подставными лицами невыборных религиозных (например, Иран) или военных (например, Пакистан) властей, и при этом не являются явными теократиями или военными хунтами[1173]. Кроме того, мы не рассматривали режимы, подвергшиеся военному вторжению или так называемые марионеточные государства, где формально суверенное правительство не имеет реальной власти в стране и подчиняется иностранному государству.
Помимо этого, мы рассматривали цивилизационную принадлежность как переменную, но в ограниченном масштабе. Хантингтон перечисляет восемь основных мировых цивилизаций: синскую, японскую, индуистскую, исламскую, православную, западную, латиноамериканскую и (возможно) африканскую[1174]. Мы рассмотрели только четыре из них, проследив их взаимосвязи с уровнем разделения социальных сфер. Эта взаимосвязь стала отправной точкой аргумента о жестких структурах и нашего общего понимания того, почему в определенных странах формируются определенные режимы и как их можно интерпретировать. Таким образом, чтобы разработать для этих стран подходящие типы режимов и аналитическую структуру, необходимо оценить уровень разделения сфер социального действия в
