Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конечном счете дело региональных экспертов – решить, являются ли (1) необходимость трансформации аксиом в переменные и (2) принадлежность к другой цивилизации достаточным основанием для создания нового, независимого аналитического языка. Для нас это открытый вопрос, и мы не будем пытаться дать окончательный ответ, обладая лишь частичными сведениями. Однако мы уверены в том, что если обращать внимание только на политическую институциональную среду или предположить, что социальные сферы априори отделены друг от друга, то ни один режим в мире нельзя будет понять адекватно. В конце концов анализ, который является не всесторонним, а лишь политологическим, экономическим или социологическим, может оказаться невосприимчивым к тем элементам, которые важнейшим образом влияют на динамику этих режимов и которые сами акторы ставят во главу угла, принимая важные решения.
Технологии и климатические изменения: особенности эпохи и перспективы на будущее
Ключевым аспектом нашего представления об анатомии посткоммунистических режимов является отделение особенностей режима от особенностей страны. Хотя в литературе они часто неразличимы, их аналитическое разграничение – это важный организующий принцип для сравнительного изучения стран. Две страны могут быть патрональными автократиями, то есть могут иметь одну и ту же систему власти с общей логикой и базовыми принципами функционирования, тогда как ограничивающие их режим условия могут сильно различаться. В конце Главы 7 мы подробно разобрали третью группу, характерные особенности политики, которые обычно не определяют режим, но входят в обширный корпус литературы, посвященной социальным и экономическим последствиям государственной политики. Похожим образом представители власти, действующие в режимах одинакового типа и даже в странах с одинаковыми особенностями, могут вводить для достижения своих целей разные политические меры, а результаты этих мер могут различаться в зависимости от многих факторов. Однако что касается четвертой группы – особенностей эпохи, то есть явлений, присущих определенному периоду, – то мы пока лишь намекнули на них. Теперь, когда мы кратко изложили нашу точку зрения и основные способы того, как можно выйти за пределы посткоммунистического региона и анализировать другие географии, в заключение мы хотели бы изложить несколько идей, чтобы шагнуть из настоящего в будущее. Другими словами, мы попытаемся объяснить, как можно будет обновить нашу структуру, чтобы сделать ее более применимой для анализа политических режимов в ближайшие десятилетия.
В какой-то мере все зависит от эпохи. На протяжении большей части истории человечества ни одного из тех типов режимов, которые мы описываем, не существовало: до XX века не было коммунистических диктатур (и сейчас их тоже очень мало)[1175], а либеральных демократий, которые сегодня довольно распространены, до эпохи Просвещения (XVIII век) не существовало даже на уровне идей. Тем не менее мы хотим упомянуть два явления, которые строго привязаны к эпохе, то есть они развиваются с течением времени, и их можно довольно четко отличить от особенностей режима, страны и политики, которые мы описывали. Речь идет об информационных технологиях и климатических изменениях. По состоянию на 2021 год эти явления не привели к возникновению системообразующих различий, а их роль в функционировании режима была подчинена другим особенностям, так что они не превратились в самостоятельную силу, определяющую функционирование режима как такового. Конечно, интернет изменил характер процессов публичного обсуждения, предоставив, как мы упоминали в Главе 4, новые пространства для общения, источники информации и возможности для манипулирования. Facebook, Twitter и другие средства массовой информации поставили перед автократами новые задачи и открыли новые возможности для оппозиционных движений. Однако мы полагаем, что именно в контексте двух вышеупомянутых особенностей мы находимся в шаге от важного поворотного момента, в результате которого облик посткоммунистических режимов, какими мы их знаем, может кардинально измениться в предстоящие несколько десятилетий.
Если говорить о режимах и их правящих элитах, то развитие информационных технологий меняет методы контроля и угнетения. Лучший тому пример – Китай, который уже называют «жандармским государством» и «цифровым тоталитарным государством»[1176] из-за своих новейших систем интернет-контроля, использующих супермассивы данных, а также из-за так называемой системы социального кредита. В специальном выпуске Journal of Democracy, озаглавленном «Путь к цифровой несвободе», Сяо Чен объясняет, что китайское государство «создало ряд механизмов, направленных на утверждение своего господства в киберпространстве. Кроме того, они все чаще сочетают в себе разветвленную инфраструктуру наблюдения, принуждения и передовых цифровых технологий. ‹…› Государственные органы и компании, которые с ними сотрудничают, посредством максимального использования информации и ресурсов, могут превратить эти инновационные технологии в инструменты для манипулирования обычными гражданами. Например, большие массивы данных – это бесценный ресурс для прогнозирования. Чиновники могут использовать этот потенциал, чтобы предвидеть протесты и даже серьезные всплески общественного мнения в сети, что при подавлении оппозиции позволяет им действовать на опережение. В другом примере авторитарного использования больших объемов данных [китайские] власти работают над интеграцией информации из широкого спектра источников в общенациональную систему социального кредита, которая будет оценивать поведение каждого человека в стране – инновация, достойная пера Джорджа Оруэлла и его романа „1984“. По меткому выражению журнала Wired, в Китае в ходе операций по слежке нового поколения „большие данные встречаются с Большим братом“»[1177]. Хотя современные автократии и диктатуры уже покончили с кровавыми репрессивными методами, такая эффективность больших данных и информационных технологий открывает совершенно новый простор для применения дискреционных наказаний на пути от прямого насилия к экзистенциальной уязвимости.
Мы можем наблюдать, как в ответ на потенциал информационных технологий в расширении человеческих возможностей и противодействии угнетению[1178], авторитарные режимы с имперскими амбициями пытаются добиться своего рода «цифровой автаркии», например с помощью «Великого китайского файрвола» и ужесточения правил пользования интернетом в России. В конце 2019 года российский режим успешно протестировал национальную альтернативу глобальному интернету, отключив страну от всемирной паутины[1179], а Путин даже предложил создать «надежную» русскую версию Википедии, заменив сайт, редактируемый пользователями, новой Большой российской энциклопедией за 1,7 млрд рублей налоговых денег (около 24 млн евро)[1180]. В XXI веке вопрос о том, будут ли информационные технологии служить целям освобождения или угнетения, остается открытым. Мы можем только предполагать, что поскольку автократы учатся друг у друга[1181], новые технологии угнетения будут распространяться и в будущем. Так, борьба освободительных тенденций с репрессивными становится не только еще более глобальной, но и в целом меняет наши представления о возможностях автократических правителей.
Другое специфическое для эпохи явление, которое может иметь фундаментальные последствия для посткоммунистических режимов в будущем, это климатические изменения. Оно отличается от других внешних проблем: экономические кризисы могут быть случайными или циклическими, а изменение климата –
