Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

– Вперед, – приказал гусарский офицер.

Два солдата взяли Хорнблауэра под локти, чтобы вести в дом, и вновь его ноги не пошли. Мышцы отказывались сокращаться, волдыри не давали на них ступить. Он попытался сделать шаг, но колени подогнулись. Гусары подняли его, он попытался снова – бесполезно. Ноги заплетались, как у изможденной лошади, и по той же самой причине.

– Живей! – прикрикнул адъютант.

Гусары потащили Хорнблауэра, волочащего ноги, по широкой мраморной лестнице, через вестибюль, в обшитое деревом помещение, где за столом сидел генерал Клаузен – дородный краснощекий эльзасец с голубыми глазами навыкате и щеткой рыжих усов. Голубые глаза вытаращились еще сильнее при виде трех несчастных, которых привели гусары. Генерал, не в силах скрыть изумление, переводил взгляд с одного на другого. Щеголеватый адъютант, который опустился на соседний с ним стул и придвинул к себе бумагу и перья, старательно проявлял сдержанность.

– Кто вы? – спросил генерал.

Через мгновение граф заговорил первым.

– Луи Антуан Эктор Савиньен де Ладон, граф де Грасай, – произнес он, чуть задрав подбородок.

Круглые голубые глаза устремились на Брауна.

– А вы?

– Моя фамилия Браун.

– Слуга одного из главарей, ясно. А вы?

– Горацио, лорд Хорнблауэр. – Горло у Хорнблауэра пересохло, голос хрипел.

– Лорд Орнблор. Граф де Грасай, – повторил генерал, поочередно их оглядывая.

Он ничего не сказал, но этот взгляд сам по себе был достаточно красноречив. Глава древнейшего французского рода и самый прославленный капитан британского флота – два измученных оборванца.

– Трибунал соберется сегодня вечером, – продолжал он. – У вас есть день на то, чтобы приготовить свою защиту.

Он не добавил: «Если вам есть что сказать».

Хорнблауэру пришла в голову мысль, и он заставил себя заговорить:

– Этот человек – Браун. Он военнопленный, мсье.

Изогнутые светлые брови выгнулись еще больше.

– Он – моряк флота его британского величества и выполнял свой долг по моему приказу как старшего по званию, а следовательно, не подлежит трибуналу.

– Он сражался на стороне бунтовщиков.

– В данном случае это несущественно, мсье. Он – служащий вооруженных сил британской короны в звании… э…

Даже ради спасения своей жизни Хорнблауэр не вспомнил бы, как по-французски «старшина», поэтому за неимением лучшего употребил английское слово.

Голубые глаза Клаузена сузились.

– Тот же довод вы будете выдвигать в свою защиту на трибунале. Вам он не поможет.

– Я не думал о своей защите. – Это было сказано так чистосердечно, что прозвучало убедительно. – Я думал только о Брауне. Вам не в чем его обвинить. Вы сами солдат и должны понять.

За мыслями о том, как выгородить Брауна, он забыл про усталость, забыл, что ему грозит смерть. Искренняя забота о подчиненном со стороны человека, которому так мало осталось жить, тронула генерала. В голубых глазах блеснуло что-то вроде восхищения, но Хорнблауэр, при всей своей обычной проницательности, этого не заметил. Для него вступиться за Брауна было настолько естественно, что он не видел никаких поводов восхищаться.

– Я рассмотрю этот вопрос, – сказал Клаузен и добавил, обращаясь к эскорту: – Уведите пленных.

Щеголеватый адъютант что-то быстро зашептал ему на ухо, и генерал с эльзасской суховатой важностью кивнул.

– Примите те меры, какие сочтете нужными, – сказал он. – Ответственность возлагаю на вас.

Адъютант встал и вслед за солдатами, которые вели Хорнблауэра, вышел в коридор. Здесь он сразу принялся отдавать приказы.

– Этого, – он указал на Брауна, – в кордегардию. Этого, – указывая на графа, – в комнату. Сержант, вы будете его стеречь. Лейтенант, за арестанта Орнблора отвечаете вы лично. Возьмите двух рядовых и ни на секунду не спускайте с него глаз. Ни на секунду. Под замком есть подземелье. Отведите его туда и оставайтесь с ним. Я буду иногда заходить и проверять. Четыре года назад он бежал от жандармов и уже заочно приговорен к смерти. Он хитер и готов на все.

– Есть, сэр, – отвечал лейтенант.

Каменная лестница вела в подземелье – пережиток времен, когда владетель поместья самолично вершил суд над своими вассалами. Лейтенант отодвинул тяжелый железный засов. Все свидетельствовало, что люди давно здесь не бывали. Подземелье оказалось не сырым; напротив, в воздухе висела сухая пыль. Через высокое зарешеченное окошко падал узкий сноп света. Лейтенант оглядел голые стены: всю мебель составляли две тяжелые цепи, прикрепленные к полу большим кольцом.

– Принеси стулья, – сказал он одному из своих людей, потом глянул на арестанта. – И какой-нибудь матрас или хотя бы мешок с соломой.

В подземелье было зябко, но у Хорнблауэра на лбу выступил пот. Ноги подгибались, перед глазами плыло. Едва тюфяк принесли, он рухнул на солому. Все было на время позабыто, даже тоска о Мари. Не осталось места для горя, для страха перед будущим. Он лежал ничком в полузабытьи, между сном и бодрствованием: жжение в ногах, гул в ушах, боль в плече, уныние в сердце – все отступило.

Когда грохот засова возвестил о приходе адъютанта, Хорнблауэр немного пришел в себя. Он по-прежнему лежал ничком, но испытывал почти радость оттого, что не надо двигаться или думать.

– Говорил ли арестованный? – донесся до него голос адъютанта.

– Ни слова, – ответил лейтенант.

– Бездна отчаяния, – нравоучительным тоном произнес адъютант.

Слова эти разозлили Хорнблауэра, а еще больше разозлило, что его застали в таком недостойном виде. Он повернулся, сел и