Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спешу, мне надо в два места, — завтра еще на завтрак, потом за Париж.
Начали топить, но это только насмешка, в комнате 9 Ц.
Ты прислала мне себя — фото, _н_е_ _д_л_я_ меня сделанный, — «непринятый» (— и я знаю — почему непринятый). Прислала, зная, что родной писатель примет _ч_у_ж_о_й_ портрет. В первую минуту, узнав, _к_а_к_ родился этот портрет, я задумался… было движение — вернуть. И жаль мне стало нежной, чудесной девушки русской, так оскорбленной, так заторканной жесткой и темной жизнью… — и я поцеловал эти нежные, эти девичьи чистые черты, эти столько слез пролившие глаза — и мысленно прижал к сердцу ее, бедняжку… всю ее в сердце принял. И сохраню, — пусть в боли… И кусочек платья… _т_о_г_о, неведомого мне, зачем-то мне присланный. Я и его принял: это же _т_в_о_е, _т_у_т, в этом ты — вся _ж_е_н_щ_и_н_а: «Смотри, вот в _э_т_о_м_ я тогда… прощалась». Да — _ж_е_н_щ_и_н_а.
Целую твои глаза. Твой Ваня, голубка моя!
[На полях: ] Ты подвергла меня «рассказом» пытке, но… я перегорел, _п_р_е_о_д_о_л_е_л_ темное в себе. Мне дорога Оля — светлая, _м_о_я. И — та, 10-летка!
Молю: хотя бы в снах была ты — _б_л_и_з_к_о! вся _м_о_я.
Можешь забыть меня, но во мне ты — _б_у_д_е_ш_ь! Только для тебя — перепишу «Куликово поле».
Ольга, получила книгу? Оль, а «ландыш», а из — Гааги? Напиши.
Доктор посылает тебе письмо. Это — подвиг, для меня это. Он страдает письмо[фобией].
127
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
12. I.42, 5 ч. дня
Светлянка лучистая моя, Олёлик, — как и назвать — не знаю, так во мне светишься, так тобой полон я, так тобой сердце искрится, все слова погасила ты, все пред тобою меркнет — для меня! Сегодня мороз, но я весел-светел от твоих писем, от _т_е_б_я_ в них. Целую твои цветы снежные, живы они, тобой сияют. Сирень нежная — ты, царевна, и гиацинты — все ты, _в_с_я_ ты, и мотыльки окрыляются с каждым днем, все новые бутоны — все ты, _в_с_я_ Ты! Оля, радость, свет, жизнь, сила, надежда моя, — любовь моя! Ласковая-прелестная. Слышу твое дыханье, дышу цветами. Олель, дай же мне чудо, приди! явись, чаровница, — все закружилось передо мной от твоей открытки 31 — от твоего слова — «хочешь..?» Если бы это чудо, весной..! Оля, я тебе всю правду, всегда, пишу. Ты поймешь меня: столько меня смущает… я же странный, я не мог бы взглянуть в глаза Сереже… ну, мне все казалось бы, все меня осудят, _з_а_ч_е_м_ я здесь. Не осуждения я страшусь, а му-ки своей страшусь, — она все во мне придавит, все оцепенит, погасит. Ты понимаешь это во мне, ну… будто я все еще стыдливое дитя… не знаю, как объяснить тебе. Я буду ждать весны, ранней, м. б. многое другое будет. Сейчас я не могу и в Берлин ехать, получил сегодня извещение: мне не разрешат публичные чтения, а о лагерях и думать нечего. Я не боюсь и тифус экзантематик[230], безразлично, поехал бы, но… непреодолимо. Знай, если ты не совершишь _ч_у_д_а, я все равно пересилю в себе _с_в_о_е_ и добьюсь — увидеть тебя. Молю: будь покойна, будь здоровой, детка, следи за собой, веруй — _в_с_е_ сбудется. Как и для тебя, для меня встреча с тобой — свет, без него не могу жить. Не слова это, Оля, — правда это моя, — нет мига, когда бы ты не была со мной, во мне, вся. О, я всю бы вы-пил тебя, влил тебя всю, всего бы себя отдал тебе! — и тогда пусть бы конец. Но только тогда. Я буду жить только во имя тебя, во имя увенчания любви нашей. Олёк, сегодня письмо из Гааги, как я рад: тебе посланы ландыши! Конфет шоколадных нельзя, нет их, только 100 г можно бы — пишут мне друзья. Но я тебе послал немного сам, и теперь жалею, что так мало, надеялся на Гаагу. А теперь — посылки отменены, всякие. Счастлив, что успел послать тебе — что хотел. «Пути Небесные» — подари от меня маме, если можешь, — надеюсь, что ты нашла в них мое сердце. Ах, да… все это так неудачно, _м_е_н_я_ все же нет, все мягко, слабо — чувствую, вижу.
Письма твои чудесны. Описала «праздники» — «зеленый ужас-скуку» — мастерски. Ты — _в_с_е_ можешь! Ты вся — дар, умна, зорка, сердце мое чудесное! — так бы и обнял всю, всю… до крика, до боли, до… помрачения. «На море» — очень метко, сочно, живо (страстно), верно… — только «напевно»… — бери _п_р_о_щ_е, меньше возбуждения, покойней. Понимаю, что это как бы «стихотворение в прозе», но много давать так — трудно и для автора, и длят читателя. Не бойся, у тебя на все хватит силы-умения, — ты же дала труднейшее — сжатое изложение событий жизни, — и — одолела! А подробнее давать, со сценами, — легче, поверь, больше _с_в_о_б_о_д_ы! Пиши — что хочешь. Но лучше: _н_е_ о своем, а «через свое», — через свой душевный опыт: описывай и «выдумывай» — о других. _Т_в_о_р_и. И — рисуй, рисуй, но уходи в творчество, — и сохранишь себя. Не долго ждать, встретимся, и — _в_с_е_ найдем, верь, Ольга моя милая. Обо мне не тревожься, я здоров, бодр, надеюсь, — и твой, весь твой, во всем, всегда, _в_е_р_н_ы_й. Доктор534 ответил тебе. Только, глупый, помянул обо мне — «увлекающийся». Я его не поправил — он читал мне письмо, — но этим словом он хотел сказать, конечно, — «пылкий», страстный во всем, горячий, восприимчивый, стремительный. Не пойми превратно. Я ни _к_е_м_ не увлекаюсь: я увлекаюсь _ч_е_м-нибудь, меня захватившим: работой своей, планами, мыслями, вопросами, цветами — твоими!!! — когда-то — «бегами», игрой в винт, — играл тонко, но когда играл во Владимире на Клязьме, памятные 10 дней, уходя от соблазна, играл безумно, проваливая верные «шлемы». Любил винт чистый-классический. Я _в_с_е_м_ увлекался, что захватывало чувства, и… ни-когда не изменял Оле. Теперь — было бы
