Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

<Запись на полях> Стайка чибисов и свист кроншнепов: все еще здесь!

В первое время охоты в облаках вылетающие бекасы нам представлялись такими большими, что мы принимали их за дупелей и даже чирков. Я так было обрадовался, что в ранний утренний час подсмотрел ночные прогулки дупелей, но когда вместо дупеля попал в мои руки бекас, стал очень сомневаться в виденном: туман страшно все преувеличивает. Удивительными были в тумане большие остроконечные крылья бекасов, когда они, перемещаясь, садились в траву.

Мы убили в тумане трех бекасов, и охота по ним в топком болоте была, как на лосей. Собака ведет за речку, прыгает туда, там подводит, останавливается, а мы, утопая в болоте, ищем переправу, уговариваем издали собаку: «Подожди, ради Бога!» И вот когда все выполнено, бекас убит, и мы, потные и от волнения, и от труда, окутанные опасным мозглым туманом, закуриваем папиросы, и в самом деле кажется, будто лося убили.

В то время, когда с гор на болото потянул ветерок, вероятно, от движения тумана и начали показываться признаки неба, мы вошли в Чистый мох, где было, как в Лапландии: мельчайшие в папоротниках березки, кусты вереска и можжевельника, кое-где разбросаны карликовые сосны, краснеющие клюквой кочки. Площадь моха круглая, как всегда в чистиках и вся кругом защищенная непроходимыми зарослями. Тетерев с клюквенных кочек видел нас и не <1 нрзб.> улетел в крепь. Но одного старого черныша мы все-таки взяли.

На возвратном пути, когда явилось солнце и стало невозможно жарко, мы, увлеченные превосходной работой Кенты, вернулись к бекасам и взяли только трех, потому что, измученные жарой, не могли верно стрелять. Когда нервное напряжение, передаваемое нам работой собаки, кончилось и мы вышли на сухой берег, с Яловецким сделался сердечный припадок.

29 Августа.

Сегодня был на болоте небольшой туман и поднялся незаметно, не мешая ясному свету солнца на синем небе.

Я завернул к своему болоту проверить тех двух птиц, которых мы вчера сочли за дупелей. Ромка нашел одного у тех же березок, и он, спугнутый, пересел на несколько шагов, как дупель. К сожалению, Ромка спихнул его далеко от меня, и выстрел мой не удался. Недалеко от этого слетел бекас, так что я думаю, и 1-й был тоже бекас, а летел он низко и пересел близко, потому что в тумане с утра бекасы тоже низко летят и близко пересаживаются.

Я взял Ромку на сворку и перевел в Ясниковское дупелиное болото, и тут мы ничего не нашли, хотя раза два Ромка ползал по наброду, значит, ночью гостил тут бекас.

Бекас. На угловом болотце, где никогда не обходится без бекасов и дупелей, Ромка по ветру привел к бекасу на мертвую стойку. Я взял его в угол и после выстрела уложил Ромку.

1-й дупель. Вскоре после бекаса Ромка прихватил еще какой-то след, и я любовался, как он страстно полз и, казалось, прочно стал. Подходя, я на всякий случай сказал «тубо», после чего Ромка, вероятно, желая угодить моему голосу, сделал еще рискованный шаг, пригнулся, повернул голову утюгом, и это было так близко от птицы, что глаза его стали рассматривать траву впереди носа. Я увидел, вылетел дупель и, сраженный, упал. Ромка лег по приказанию. Я зарядил ружье и велел тихо идти и опять лечь, когда он причуял и потом увидел убитого дупеля.

2-й дупель. Это было на том самом месте, на той самой точке даже скошенной полосы с короткой отавой, где одно время у меня тут был «привязанный» дупель, и мы убили его с Петей «облавой». Находка нового дупеля на том же самом месте, хотя вокруг было множество мест на глаз совершенно одинаковых, служит примером привязанности дупеля к одним и тем же местам, вероятно, более других обеспеченных кормом. Вот и угловое болотце величиной с десятину оказывается прямо неистощимым дупелями. Ромка подводит ко второму дупелю так же, как к первому, рядом коротких стоек и, казалось, очень рискованных движений, пока, наконец, не уставился носом в точку и не стал туда запускать «глазенапы». Этому дупелю попало только в крыло, и так мне представился случай уложить Ромку возле живого дупеля и потом отозвать его. В следующий раз отзову его, уведу на долгое расстояние и заставлю тихо подводить.

3-й дупель неожиданно нашелся там, где дупелей еще никогда не бывало, недалеко от тропы Берендея, почти против Ромкиной школы 1-й ступени. Этот дупель обрадовал меня больше других, обозначая собой наступление нового «овсяного» времени. Овсы, впрочем, еще не совсем скошены.

В эту охоту были промахи и у Ромки, и у меня по стрельбе. На угловом болоте он прошел бекаса и потом его спихнул, — это раз. Второе было в том, что развивал слишком уж бешеный поиск, так что приходилось постоянно свистеть. Мне кажется, такой кавалерийский пойнтеровый поиск не совсем идет к такой тяжелой собаке и невыгоден, слишком расходуется. Ромка, легавый по матери и пойнтер по отцу, чутьистый, разумный и послушный, при таком поиске похож на артиллериста в кавалеристе.

Я промахнулся по коростелю, и это был промах, который я делаю постоянно: птица летит на меня, я примериваюсь к стрельбе, пропускаю, ловлю на мушку, не могу поймать и стреляю зря. Бекаса пропустил по другому и тоже типично для себя. Вылетел близко, мне не удалось схватить его, как нужно, и стал поправляться, а он дальше и так улетает без выстрела, если же стрельнуть, то будет мимо. Словом, это бывает какое-то замешательство, нерешительность, тупость — бекасиная афазия. Вообще в бекаса нельзя целиться, примериваться, а стрелять сразу. Огромное большинство промахов бывает у меня в состоянии, похожем на «засмысленность» в писании или разговоре, когда слово или сравнение не являются и говоришь: как… как… как… Хороший выстрел по бекасу, и он, падая, белеет обрамленным брюшком, как блестит удачно сказанное слово.

Яловецкий говорил мне, что страх войны заставляет деревню запасаться товарами, и это является как бы беспроцентной ссудой, и, значит, страх войны — мощный рычаг для выколачивания денег. К этому тема: когда нет сахару, покупают соль: форма бессознательного сотрудничества. А еще раздумье: есть циники-физиологи (напр., мозг мужской весит больше женского, и потому… любовь — абстракция полового чувства — и потому…) и есть циники-экономисты: гуманизм есть надстройка над экономическими отношениями. И еще, покупка соли крестьянами означает дорогое страхование своей жизни от социальных переворотов.

Стрелять дупеля так просто, что и для среднего стрелка значит почти что рукой брать. Работа собаки по дупелю некрасива в сравнении с бекасиной, потому что запах крепко заседающего между кочками дупеля не относится далеко по ветру: собака причуивает в большинстве случаев по наброду и продолжает вести к нему, помещая нос низко между кочками, ловя в обманчивых сквозняках запах. Вся работа в сравнении с бекасной какая-то в полном смысле принижающая собаку. Там и стрельба, и работа собаки малоинтересны, а между тем дупелиная охота увлекает до того, что ради нее временно бросаются все виды охоты. Это происходит потому, что дупель редок, что он среди других охотничьих птиц все равно как белый гриб среди березовиков. Да, охота на дупелей во многом напоминает охоту по белым грибам: при находке дупеля ищешь настойчиво рядом другого, и тоже сегодня нашел дупеля и убил, а завтра часто на том же самом месте, на том же пеньке, у того же куста находишь другого. В особенности интересно ходить на дупелей с молодой собакой, подающей большие надежды по части розыска и развития чутья.