Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

Бывает ужас такой большой и, даже сказать, лишний для простой гибели, как бывает жар такой сильный, что вода на добела раскаленном железе остается в виде дрожащих шариков. И мы, люди, распределяя свою мгновенную жизнь на дни, часто по-своему долго живем в виде таких безумных шариков, да притом еще успеваем выучиваться, делать личины и маски такими убедительными, что никто и не подумает о свернутой в шарик душе над раскаленным металлом. Ключ к такому бытию это — что сам тоже человек с перегретой душой, раз увидев нечто такое, никогда больше не смотрит туда, и личина, которую он показывает людям, совершенно искренняя: он ее создал сам для себя и в это по необходимости верит.

Вот жизнерадостный охотник отправляется в лес, и находит дичь, и целится, но выстрела не следует. Охотник переменяет осекнувшийся патрон{72}, собака его опять делает стойку, и опять улетает невредимая птица. Осекнувшись два раза, охотник вспоминает, что, переснаряжая патроны, он плохо прижал пистоны.

В этот момент случилось после многих лет ему оглянуться назад, и то большое, достаточное в одном проценте для <1 нрзб.> показалось ему не все, конечно (все невозможно), а в количестве около одного процента. И он закладывает третий патрон с плохо прижатым пистоном, скоро устраивается с ремешком, направляет ствол себе в рот и тянет. Третий патрон осекается.

Но после того охотник продолжает охоту, вылетает дупель, и четвертым патроном он его убивает, и пятым потом, и шестым. Случилось много дупелей, он возвращается радостный с полной сумкой. Он будет еще много охотиться, и в этом роде с ним больше ничего не случится на охоте: один процент своей основной беды он пережил, а там дальше годы подведут и к другому, и к третьему… Да, бывает иногда долгая интересная жизнь, проходящая как бы только для рассеивания одного основного события, бывает жизнь, как вода в сфероидальном состоянии, дрожащая каплей над раскаленным металлом.

И что особенно замечательно, причина основного испуга, если ее прямо высказать, ничтожна в сравнении с тем, например, представлением, какое вызывает рассказ об осечке, так она обычна до смешного, так банальна и так часто со всеми бывает это, что рассказать никому невозможно. Вот то и ужасно, и весь ужас, наверно, в том, что со всеми бывает — и ничего, а со мной было — и весь мир перевернулся, и, значит, я существо как бы неугодное всему миру, неспособное, полугорбатое, с килой{73}, и это так внутри о себе, а снаружи человек этот стройный, красивый и сильный.

30 Августа. Удачные находки дупелей так меня настроили, что родилось много планов большой охоты с Кентой. Я выбрался один и вышел при звездах. План был начать искать дупелей на лугах, начиная с Ясникова краем болотных кустов и до Константинова, в 7 утра зайти в Чистый мох на тетеревей. Но место для дупелей оказалось неподходящим, я ничего не нашел и в 5 утра свернул на тропу в Чистый мох.

Тропа повела меня далеко и вдруг там растеклась в огромных кочках, увенчанных чахлыми березками и погруженных в черную топь. Проходя по этой тропе, я заметил другую, ее пересекающую, вернулся к ней и пошел. С этой тропой вышло то же самое. Но мне не хотелось терять время и возвращаться, и начинать все сначала. Я разыскал намек на третью тропу и по ней упрямо все шел, шел и так, в конце концов, потерял все утро и совершенно истощился.

Таких болотных кустарников возле Дубны много тысяч десятин, переходящих иногда в совершенно неприступные джунгли, березняк мешается с ольшаником, обвитым хмелем, качающимся на трясине. Все-таки, в конце концов, я разыскал Чистый мох для того, чтобы издали увидать там тетерку и убить коростеля.

Последним усилием хотел наверстать на нашем болоте бекасами, но жара была уже (в десять утра) такая сильная, что я не мог следовать за собакой, она делала стойки, бекас вылетал, и я смотрел почти равнодушно. Перед этим меня извел бекас-бегунок, который долго бежал по трясучке, собака напрягалась до крайности, а он ухитрился так, что с насмешливым своим криком вылетел вне выстрела.

И еще был один трудный — бежал, бежал, а двигался по такой трясине, что впереди меня вздымалась гора. С большим трудом я, наконец, достиг собаки так близко, что моя гора подняла и ее, потом, когда я достиг ее, новая гора подняла бекаса, он вылетел, и я стрельнул зря два раза. Вот после того я и достиг того, что не мог идти за собакой и равнодушно смотрел, как вылетали бекасы.

<Запись на полях> Сами кочки качались… Докачнулось до бекаса, и он вылетел. Бекас бежал. Седая зелень.

<Запись на полях> Долгий просек.

<Запись на полях> Чистый мох с каплей росы.

К рассказу о шалаше Федора Ивановича на вечернем утином перелете… Когда туман закрывал внизу деревья, в моей душе, напротив, открывались таинственные зеленые тенистые леса, те же самые, как и на земле, с той же самой их географией, с мысами в поля и с еланями внутрь, но только совсем живые, свои леса. И когда над упавшим на землю небом виднелось только несколько темных точек от вершин самых высоких деревьев, вся исчезнувшая земля с ее географией стала своей собственной душой.

Круглое моховое место-чистик. Под ногами до колена то вереск, то можжевельник, то березки высотой в папоротник, и между ними там и тут кочки, покрытые краснеющей клюквой. Я люблю такие чистики среди болотных лесов, ведь это место было дном озера, и теперь это дно, как руины, поросшие мохом. Вон там на чистике островок темных высоких тростников, я знаю, тростники растут на последних каплях прежнего прекрасного озера. Тетерева кормились на кочках, заслышав шум, вытягивали шеи, и так рассмотрев поверх березок мое приближение, взлетали не в меру. Солнце сверкало всей силой на безоблачном небе, но роса еще не сошла, и зелень была совершенно седая. Вдруг мне что-то сверкнуло впереди в островке тростников. Я понял, что это сверкнула на солнце большая скопленная капля росы. Она сверкнула еще и еще: огонек как будто перебегал с тростинки на тростинку. Было совершенно безветренно, и я догадался, что тростинки шевелит бегущая птица. Смекнув, я свистнул собаку, направил, она скоро причуяла и повела в тростники.

31 Августа. Проверял дупелей на своих местах с Ромкой, ни одного не нашел, убил пару бекасов, в девятом вернулся домой.

Бекасы стали выдерживать стойку, западая под носом собаки или удирая от нее. Вот когда удирает бекас между кочками, поиск собаки становится совершенно таким же, как по дупелям и тетеревам, и, следовательно, поиск и стойки надо характеризовать не птицей, «по дупелю» или «по бекасу», а по характеру местности. Бекасы теперь иногда пересаживаются так же близко, как дупеля. Один пересел всего в нескольких саженях от места взлета, Ромка видел и опять стал. Я убил этого бекаса, он был очень жирен.