На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич

Далее события стали развиваться в стремительном темпе. Поздним вечером 14 сентября 1979 года по приказу начальника Генерального штаба генерала М. Якуба войска Кабульского гарнизона вошли в центр столицы и, взяв под свой контроль правительственные объекты, фактически блокировали резиденцию Н. М. Тараки. Одновременно Х.Амин провел заседание Политбюро ЦК НДПА, а уже утром 15 сентября под председательством министра иностранных дел и секретаря ЦК Шах Вали прошел чрезвычайный Пленум ЦК, на котором Н. М. Тараки и все его соратники из «банды четырех», которых к тому времени срочно эвакуировали в Москву, были сняты со своих министерских постов и исключены из партии. Сам Н. М. Тараки был обвинен в организации покушения на X. Амина, отправлен в отставку и заключен под домашний арест, а новым генсеком ЦК, председателем Революционного совета и премьер-министром ДРА стал Хафизулла Амин.

Между тем в тот же день, 15 сентября, советским представителям в Кабуле за подписью А. А. Громыко была направлена шифровка, в которой прямо говорилось, что «признано целесообразным, считаясь с реальным положением дел, как оно сейчас складывается в Афганистане, не отказываться иметь дело с X. Амином и возглавляемым им руководством. При этом необходимо всячески удерживать X. Амина от репрессий против сторонников Н. М. Тараки и других неугодных ему лиц, не являющихся врагами революции. Одновременно необходимо использовать контакты с X. Амином для дальнейшего выявления его политического лица и намерений»[1080].

Однако уже 9 октября 1979 года Н. М. Тараки был задушен в своем дворце, где он находился под домашним арестом. Судя по материалам следствия, эту акцию по приказу X. Амина и М. Якуба осуществили несколько офицеров из их окружения, в частности начальник президентской гвардии майор Джандад, руководитель службы безопасности капитан Абдул Хадуд и командир роты охраны старший лейтенант Мохаммад Экбаль. Как только известие об этой трагедии пришло в Москву, то, по свидетельству А. А. Громыко, «этот кровавый акт произвел потрясающее впечатление на все советское руководство» и прежде всего на Л. И. Брежнева, который «особенно тяжело переживал его гибель»[1081]. Об этом же позднее в своих мемуарах писал и В. Жискар д'Эстен, поведавший о том, что в мае 1980 года во время приватной беседы Л. И. Брежнев сообщил ему: «Президент Тараки был моим другом. Он приезжал ко мне в сентябре. После возвращения Амин его убил. Это настоящая провокация. Это я ему не мог простить»[1082].

Естественно, сам Х. Амин об этом ничего не знал и, всячески стараясь доказать свою лояльность Москве, слал туда телеграмму за телеграммой, в которых просил Л. И. Брежнева принять его. Однако отныне X. Амин стал рассматриваться в Кремле не как «товарищ по совместной борьбе за торжество социализма», а как коварный убийца, способный на любое преступление. Более того, целый ряд авторов говорят о том, что именно убийство Н. М. Тараки «спровоцировало перелом, который в конечном итоге привел к принятию решения о вводе войск в Афганистан»[1083]. Вероятно, именно тогда органы госбезопасности стали срочно искать доказательства связи X. Амина с зарубежными спецслужбами, прежде всего с ЦРУ, тем более что еще в студенческие годы он обучался в колледже при Колумбийском университете, а затем вторично ездил в США для получения степени доктора философии[1084]. Хотя генералы Л. Н. Горелов и В. П. Заплатин, которые неплохо знали X. Амина и не раз лично встречались с ним, убеждены в том, что он был абсолютно просоветским человеком. А все байки о его давнишних связях с ЦРУ были сочинены, в том числе не без участия Б. Кармаля, по личному указанию Ю. В. Андропова, которому нужно было найти очень веский повод для ввода советских войск в Афганистан. Вся эта «грязная» работа была поручена первому заместителю начальника ПГУ генерал-лейтенанту Борису Семеновичу Иванову, который еще в марте 1979 года был назначен руководителем Оперативной группы КГБ в ДРА[1085].

Таким образом, можно предположить, что уже в середине октября 1979 года Ю. В. Андропов стал готовить почву для нужного ему решения. Хотя, как уверяет Г. М. Корниенко, «мучительные размышления “тройки” (то есть А. А. Громыко, Ю. В. Андропова и Д. Ф. Устинова — Е.С.) над проблемой, вводить или не вводить войска, продолжались в течение октября, ноября и первой декады декабря»[1086]. Так, 29 октября в ответ на послание X. Амина от 22 октября с его очередной просьбой о визите в Москву для личных встреч и переговоров с Л. И. Брежневым и А. Н. Косыгиным, «четверка» (Ю. В. Андропов, Д. Ф. Устинов, А. А. Громыко и Б. Н. Пономарев) направила в Политбюро ЦК совместную записку, в которой было сказано, что, «исходя из необходимости сделать все возможное, чтобы не допустить победы контрреволюции в политической ориентации Амина на Запад, представляется целесообразным придерживаться следующей линии: 1) Продолжить активно работать с Амином и в целом с нынешним руководством НДПА и ДРА, не давая Амину поводов считать, что мы не доверяем ему и не желаем иметь с ним дело. Использовать контакты с Амином для оказания на него соответствующего влияния и одновременно для раскрытия его истинных намерений; 2) Всем находящимся в Афганистане советским воинским подразделениям (узел связи, парашютно-десантный батальон, транспортно-авиационные эскадрильи самолетов и вертолетов), а также отряду по охране советских учреждений продолжать выполнять поставленные задачи; 3) При наличии фактов, свидетельствующих о начале поворота X. Амина в антисоветском направлении, внести дополнительные предложения о мерах с нашей стороны». Причем, судя по дневнику Л. И. Брежнева, он трижды (30 октября, 11 и 22 ноября) лично встречался с Ю. В. Андроповым, А. А. Громыко и Д. Ф. Устиновым для «обмена мнением о положении в Афганистане», где «Амин расстреливает много кадров»[1087].

Между тем тот же Г. М. Корниенко отмечает, что вскоре Ю. В. Андропов все же «пошел на поводу у своего аппарата, преувеличивавшего, с одной стороны, опасность пребывания у власти X. Амина, которого стали открыто изображать американским агентом», а с другой — возможности Москвы «по изменению ситуации там в желательном для него плане». Кроме того, «над Андроповым, Громыко, Устиновым и, думаю, в еще большей мере над Сусловым довлело нечто большее», чем забота о безопасности страны «в связи с их опасениями относительно возможностей замены просоветского режима в Кабуле проамериканским». Роковую роль здесь сыграло идеологически обусловленное, по сути своей ложное представление, будто речь шла об опасности «потерять» не просто соседнюю, а «почти социалистическую» страну» Корниенко Г.М. Как принималось решение о вводе войск в Афганистан и об их выводе // Новая и новейшая история. 1993. № 3; Корниенко Г.М. Холодная война. Свидетельство ее участника. М., 2001.. Именно тогда, как явствует из мемуаров многих авторов (В. Жискар д'Эстен, Ю. М. Воронцов, В. А. Меримский[1088]), под влиянием огромного потока разной информации, идущей прежде всего от спецслужб, у Л. И. Брежнева сложилась твердая убежденность, что X. Амин — враг, который обязательно переметнется к США, и «уже в январе Афганистан превратился бы во враждебный для Советского Союза плацдарм».

Тогда же, в конце октября 1979 года, было принято решение послать в Кабул нового посла и нового главного военного советника, чьи кандидатуры Л. И. Брежнев лично обсуждал с М. А. Сусловым[1089]. И уже в конце ноября в кресло А. М. Пузанова сел многолетний первый секретарь Татарского обкома Фихрият Ахмеджанович Табеев, а в кресло Л. Н. Горелова — заместитель командующего Забайкальским округом генерал-полковник Султан Кекезович Магометов, которого перед отлетом в Кабул лично инструктировал Ю. В. Андропов.