Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя» - Николай Дубровин

С уходом войск на речку Альму, в Севастополе оставлено было для защиты города четыре резервных батальона пехоты, разные морские команды и флотские экипажи, из которых были сформированы пехотные батальоны.

Неприступный и отлично защищенный с моря, Севастополь с сухого пути не только не был защищен, но даже и не окопан. Теперь, в ожидании скорого приближения неприятеля, в городе закипела необыкновенная деятельность по приведению города в оборонительное положение. Необходимо было опоясать город целой линией укреплений. По распоряжению генерал-адъютанта Корнилова, было немедленно приступлено к исправлению старых и возведению новых укреплений. Решено было производить работу по всей линии, чтобы, куда ни пришел неприятель, можно было бы везде дать ему отпор. Надо было работать так, чтобы укрепление, сегодня насыпаемое, завтра могло попотчевать непрошеного гостя и оказать сопротивление при его нападении. Необходимо было с этой целью поставить по всей линии орудия, которые приходилось брать с кораблей, свозить на берег и тащить на себе несколько верст, чтобы поставить их на батарее. Работы было много, но не задумывались над ней защитники города. Все рабочие, какие только были в городе, отправлены с инструментами на земляные работы: писаря, вахтеры, музыканты, певчие и рота карантинной стражи – все были высланы на работу. Такого-то люду насчитывалось не более 800 человек. Часть из них была отделена для конвоирования арестантов, также высланных на работу. Арестанты работали неутомимо; трудясь до кровавого пота, они вместе с конвойными насыпали 5-й и 6-й бастионы. Жители города – старый и малый, богатый и бедный, чиновный и простой, – все спешили туда, где строились укрепления, где устанавливались преграды неприятелю. Телеги, лошади и волы, тачки и носилки, принадлежащие частным людям, без всякого требования, по доброй воле – все употреблено было для переноски и перевозки различных предметов. Полиция, обходя дома, приглашала обывателей на работу и, случалось, долго стучалась в дверь для того, чтобы услышать от ребенка, что отец и мать давно ушли туда без всякого приглашения. Таких работников разного звания, пола и возраста собралось около 5000 человек.

Работа кипела; шум и всеобщее движение заметно усилились в Севастополе. Звуки медных рогов и бой барабанов в разных частях города призывали рабочих к деятельности после кратковременного отдыха, звучно гремели якорные цепи кораблей, переводимых с места на место для лучшего поражения подступающего к городу неприятеля. Склянки, или морские часы, через каждые полчаса указывали время бесчисленным звоном, но за ними некогда было следить, да и некому, исключая часовых.

Объезжая работы по нескольку раз в день, адмирал Корнилов радовался успеху, видя, что в неделю сделано столько, сколько в другой раз не сделаешь в целый год. И действительно, в самое короткое время перед глазами неприятеля вырастали твердыни севастопольские, мощные не толщиной и крепостью своих стен, а силой духа русского, безусталью народа православного. Выше всякой похвалы и достойно всякого уважения та необыкновенная деятельность, которую выказали севастопольцы, как мужчины, так и женщины. Батареи и укрепления насыпались по всей линии, тянувшейся верст на девять, и повсюду кипела работа с одинаковым успехом: мужчины долбили каменистый грунт, а женщины таскали, иногда издали, землю в своих подолах. Появилась и такая батарея, которая без участия мужчин насыпана была только одними женщинами. Батарея эта до конца осады Севастополя сохранила название Девичьей и осталась свидетельницей их любви к родной стране и неутомимой посильной деятельности.

Лишь только укрепление приходило к концу, как оставшиеся в городе матросы стаскивали с кораблей свои огромные орудия и перевозили их на батареи. Люди, человек по сто, впрягались в тяжелую пушку и где с припевом дубинушки, а где и просто с криком «Ура!» встаскивали ее на гору и ставили на батарею. Из порта тащили на укрепления станки под орудия, орудийную принадлежность, снаряды и мешки от провианта для насыпки их землей и ускорения устройства амбразур. Под руководством инженер-подполковника Тотлебена работа кипела день и ночь. Тысяч пять человек с рассветом начинали работу по укреплениям и продолжали ее без перерыва целый день. Ночью работали при свете факелов и фонарей. Всякий работал от души, понимая ясно, что работа эта необходима и что он должен работать. Многие батареи были уже насыпаны и на них поставлены пушки, когда вдали города показались наши войска, отступавшие после сражения на реке Альме. С огромным транспортом раненых тянулись они 9 сентября по направлению к Севастополю. Около полудня полки наши подошли к Бельбеку. Здесь они расположились на привале, который необходим был людям, уставшим после горячего боя и измученным южным жаром. За войсками следовали и жители деревень, лежавших на пути отступления армии. Покидая свои жилища, они с огромными узлами на спине тянулись длинной вереницей к Севастополю, где надеялись найти приют и защиту.

Главнокомандующий князь Меншиков, приехав в Севастополь, удивлялся быстроте, с которой росли укрепления. По ходатайству неутомимого распорядителя обороны вице-адмирала Корнилова князь Меншиков разрешил выдавать по две чарки водки всем работавшим на укреплениях.

Утром 9 сентября Корнилов собрал военный совет из адмиралов и капитанов. Он объявил им, что армия отступает и что неприятель, подойдя к городу и расположившись на Северной стороне, может открыть огонь по кораблям, защищающим вход в севастопольский рейд, или сжечь их, или заставить отойти на другое место. С удалением кораблей рейд не имел бы столь сильной защиты, и доступ союзному флоту к Севастополю значительно облегчался. Генерал-адъютант Корнилов предлагал выйти в море и атаковать союзный флот. При удаче мы могли уничтожить неприятельские корабли и лишить союзников продовольствия и подкреплений, а при неудаче Корнилов предлагал взорвать себя и часть неприятельского флота на воздух и умереть со славой. Члены совета не согласились с предложением вице-адмирала Корнилова как с совершенно не обещающим никакого успеха. Число наших кораблей было вдвое менее, чем неприятельских; наши суда все были парусные, и движение их вполне зависело от ветра, тогда как неприятель, имея много судов на паровой тяге, мог располагать движениями по произволу. Даже если бы часть союзного флота при удаче и была взорвана на воздух, то и это немного бы помогло делу, так как другая его часть могла ворваться в Севастополь и погибель флота все-таки не спасла бы города.

На основании всех этих соображений капитан 1 ранга Зарин предложил затопить несколько старых кораблей на фарватере, а людей с них и прочих кораблей обратить на усиление гарнизона. Прискорбно было представителям славного Черноморского флота выслушать подобное предложение, и у многих из них навернулись на глазах слезы. Запрудить порт и запереться в нем безвыходно значило отказаться от славной встречи нашего флота с неприятельским в открытом море, значило отказаться от звания моряка, столь высоко чтимого черноморцами.

Своей любовью к делу, своим единодушным стремлением на общую пользу черноморцы довели свои корабли до того высокого совершенства, которому завидовали иностранные державы. Теперь, когда они могли справедливо гордиться своим созданием, приходилось собственными руками потопить эти корабли в волнах родимого моря. Решаясь на такую меру, моряки отважились уничтожить сразу то, к чему они стремились более полувека, в чем видели свое призвание, свою будущность. Громкий говор, оживлявший совет, перешел теперь в безмолвие. Все молчали, но Корнилов видел, что большинство одобряет предложение Зарина и согласно с ним он видел, что все члены совета затопление кораблей признают единственным средством к спасению Севастополя, но что ни один из них не решился произвести этого рокового слова.

Не соглашаясь с таким мнением совета, Корнилов вызвал тем самые оживленные споры. В это время ему доложили, что приехал главнокомандующий, князь Меншиков, и находится на четвертом номере (так называлась одна из батарей Северной стороны). Корнилов, распустив совет, отправился к главнокомандующему.

– Готовьтесь к выходу, – сказал он, уходя, членам совета, – будет дан сигнал, что кому делать.

Явившись к главнокомандующему, Корнилов изложил ему мнение совета и объяснил свое намерение выйти в море. Меншиков согласился с советом и приказал затопить корабли на фарватере. Корнилов отказывался исполнить это приказание.

– Ну так поезжайте в Николаев к своему месту службы, – сказал Меншиков, рассерженный таким упорством Корнилова, и приказал своему ординарцу позвать к себе вице-адмирала Станюковича.

– Остановитесь, – вскричал Корнилов, – это самоубийство… То, к чему вы меня принуждаете… Но чтобы я оставил Севастополь, окруженный неприятелем, невозможно! Я готов повиноваться вам.