Игра воображения. Роман - Елизавета Аистова

– Ты с ума сошел! Сейчас Лера пирожки допечет, они у нее уже в духовке. Она обидится.

– Гоша, я, в сущности, человек воображения. Я всегда живу как бы в двух измерениях. Одна жизнь – это моя работа, строительство, проекты и сметы. Это Светлана, Наташка, семейные проблемы. Другая – мои мысли перед сном, мои сны о любви… Знаешь, один сон мне снился несколько раз: я видел Ее в легком прозрачном платье. Она шла по березовой аллее, и ветер слегка волновал ее распущенные длинные волосы. Я пробовал заглянуть ей в лицо, нагнать ее, но она смеялась и шла дальше. Я словно живу двойной жизнью.

Пономарев насупился и замолчал, недовольный своей откровенностью. В комнату заглянуал Лера.

– Пироги готовы! – весело сообщила она и внесла в комнату пышущее жаром блюдо.

– Спасибо. У тебя изумительные пироги, Лера!

Пироги были и в самом деле восхитительными: блестящие, румяные, но не слишком. Но Александр Николаевич не мог отрешиться от своих мыслей, от того, что он совершенно запутался и не знает, как жить дальше.

Днем позже Гоша пришел к Пономареву на работу в час, когда Александр Николаевич его не ждал и был погружен в важные расчеты.

– Что-нибудь стряслось? – спросил Пономарев, нехотя оторвав глаза от бумаг.

Гоша помялся.

– Присаживайся. Ну, расскажи. С Лерой что-то не так?

– Да нет. С Лерой все хорошо.

Гоша стал поправлять ладонью свои всегда непослушные, стоявшие торчком кудрявые волосы. Он был небрит и, казалось, как-то осунулся и помрачнел.

– Что же тогда? Говори, не тяни. На работе проблемы? Нужны деньги? – спросил Пономарев, машинально доставая бумажник.

– Нет, нет, не то, – отмахнулся Гоша. – Я не могу вот так сразу, я должен подготовить тебя. Да и себя тоже. Это не такой простой шаг.

– Господи, Гоша, да что с тобой?! Ты нездоров?

Воцарилась многозначительная пауза. Наконец, Гоша сказал:

– Помнишь, Саша, ты говорил, что ты человек воображения?

– Да, – поморщился Пономарев и опустил глаза. Ему неприятно было сегодня вспоминать о разговоре с Гошей как о минуте своей слабости.

– У каждого из нас свои грезы. Без них наше существование было бы бессмыслицей. То, что ты сказал о себе и твоем чувстве, о твоем новом чувстве, заставило меня много думать. Я совсем не спал этой ночью.

– Тебя так взволновало мое сообщение?

– Не перебивай, Саша, иначе мне не удастся сказать тебе, ради чего я здесь.

– Александр Николаевич, звонят по городскому, – сообщила Тамара.

– Сейчас не могу, я занят, – отрезал Пономарев. – Пусть перезвонят попозже.

– Я влюблен в твою жену.

Пономарев оторопел. Он мог предположить все, что угодно, только не это! Он подошел к Гоше совсем близко, сел рядом, заглянул ему в глаза и переспросил:

– Что? Я не ослышался?

– Да, я люблю Светлану. Я понял это еще несколько лет назад, а окончательно – после нашего последнего разговора.

Александр Николаевич вытаращил на друга свои большие голубые глаза.

– Зачем ты говоришь это мне?

Гоша выдержал его взгляд.

– Ты мой лучший друг. Я ничего не могу от тебя скрывать.

– Подожди, а Светлана? Она знает? – лицо Пономарева мгновенно сделалось подозрительным и злым.

– Что ты, что ты! – замахал руками Гоша и зажмурился, словно ему дали выпить чернил. – Светлана ничего не знает. Я сначала решил сказать тебе, а уж потом…

– Будет потом?! – высокомерно переспросил Пономарев и заносчиво поднял голову, а глаза опустил.

– Это, конечно, зависит не только от меня, Саша. Но ты же сам говорил, что в последнее время у вас с женой трудные отношения.

– Да, говорил, но это ничего не значит! – раздраженно сказал Пономарев.

– То есть как это не значит? – нервничая, Гоша встал и заходил по кабинету. – Может быть, если бы она узнала, что я люблю ее, ей стало бы легче, тем более, что с тобой… У тебя другая женщина, эта Сверхлюбовь, а несчастная Светлана… Ты предал ее.

– Ты, что же, свободный мужик, что ли?! А как же Лера? Венька? – зашипел Пономарев, вспомнив: говорить громко нельзя, их могли услышать. Послушай, Гоша, у вас идеальный брак, вы с Лерой – замечательная пара!

– Любимая женщина не обязательно должна тебя нянчить, я ясно выражаюсь? На нее можно смотреть, радоваться ей и молиться.

Тут Гоша вздохнул и закрыл глаза. Его лицо выражало страдание.

– Сумасшедший! Как же музыка, твои рояли, твои звуки?

– Одно другому не помеха, – твердо сказал Гоша.

– И что же теперь будет? Ты собираешься объясняться с ней, что ли? Я правильно понял? – спросил Пономарев, и его заблестевшие от обиды глаза сделались синими-синими.

– Собираюсь, да, – неторопливо, как будто взвешивая каждое слово, – сказал Гоша. – Прости, что я так жесток с тобой, но иначе не могу. Я должен был сказать тебе все.

– Ну и денек! – Пономарев присвистнул и опустил глаза в бороду.

– Не свисти. Денег не будет, – серьезно сказал Гоша, веривший в приметы. – Мне бы не хотелось, – сказал он, помолчав, – чтобы мое признание как-то отразилось на наших отношениях. Лера обидится, если ты не придешь к ней на день рождения.

– Она обидится? На тебя она не обидится, когда узнает? – снова зашипел Пономарев. – Ничего себе подарочек любящей жене! Да ты сам ей все скажешь, что я тебя не знаю? И захочешь, чтобы она же тебя утешала!

– Я не думал, что услышу издевательства в свой адрес. Саша, я рассчитывал, что, раз ты влюблен, ты постараешься меня понять!

Несмотря на разлад с женой, страшно взволновало Пономарева Гошино признание. Его лучший друг готов увести его жену! Первая навязчивая мысль, посетившая его утром следующего дня, была о Гоше. Гошина дурацкая влюбленность в Светлану действовала Пономареву на нервы. От Гоши можно ждать чего угодно. Это он, Пономарев, не способен круто менять жизнь, принимать решения, а Гоша юродивый, он готов на все!

И Пономарев настроился на худшее. Он представил себя брошенным Светланой. Заныло где-то в области груди. «Неужели во мне говорит лишь собственническое чувство? – думал он. – Может, это значит, я люблю Светлану? А Нина? Кого же из них я люблю? Этот ненормальный и в самом деле признается Светлане в любви. И что потом? Она бросит меня и уйдет к Гошке. Нет, жить им все равно негде, не уйдет, а квартиру я им не отдам ни за что! Я не стану помогать Гошке ломать нашу со Светланой жизнь!» Пономарев без конца думал о жене, о Гоше и о Нине, о том, как он должен теперь поступить, не мог отдаться работе и новому строительному проекту. Дела отвлекли бы его от самого себя, но Александра Николаевича съедали мука ревности и чувство бешенства от собственного бессилия.

«Мама толком ничего не знает, и слава богу. Сначала у нее было много работы, потом почувствовала себя неважно. Она не видит, что происходит, не задает лишних вопросов», – вспомнил Александр Николаевич. Неведение Татьяны Павловны радовало и огорчало Пономарева. Кто, кроме матери, пожалеет его? Кто утешит?

Разрыв

Главной декабрьской новостью в строительной компании стало Тамарино замужество. Все поздравляли Тамару, желали ей счастья. Если раньше Тамара могла просиживать на работе лишние часы, то теперь торопилась домой. Пономарев, озабоченный личными переживаниями, был не в курсе Тамариных перемен.

– Ты вышла замуж?! Я не знал. Что ж, поздравляю. И кто муж? – изумился Пономарев, и его лицо приобрело какое-то дурацкое, неестественное выражение.

– Он сыщик. Ловит разную сволочь, – с удовольствием ответила Тамара.

«Я всегда так боялся за свою репутацию, – подумал Пономарев, – и совершенно напрасно!»

– Теперь ты бы могла совсем не работать? – спросил он, втайне опасаясь лишиться умного секретаря.

– Нет, что ты! Он зарабатывает меньше, чем я, – просто объяснила Тамара.

– Его это не смущает?

– Главное, это не смущает меня.

Два дня спустя Пономарев тайком по-мужски посмотрел на Тамару и подумал: «Если бы я захотел, она была бы моей любовницей. Как она прелестна сегодня! Но пока я раздумывал, Тамара нашла себе какого-то мужа.

Тамарино замужество уязвило Пономарева. Его роман с Ниной находился в кризисе. Александру Николаевичу не хватало женского тепла, любви и нежности. Пономарев ходил мрачнее тучи. Нина звонила ему на работу, видимо, ждала от него решительных шагов, а он оттягивал объяснение. Ему казалось, что правильнее вести себя именно так, чтобы не обижать Нину, оставить себе и ей надежду на встречу и радость планового свидания, в тот час, когда Пономарев отложит дела. Александр Николаевич не мог толком решить, как он относится к Нине. Для того чтобы понять свои чувства, ему нужно было время. А вот так, с бухты-барахты, Пономарев не мог ни расстаться с Ниной, ни идти дальше, к еще более тесному сближению. И чем горячее Нина говорила ему о своей любви, тем меньше Пономарева тянуло к ней. «Не может быть, что она, любовь всей моей жизни», – сомневался Пономарев, и ему становилось грустно. Значит, все кончено, некого больше ждать, «некуда больше идти», все главное уже свершилось. А вдруг это ошибка? И впереди другая – магическая встреча? Он знал, что его отношение вызывало Нинино раздражение. Ее настойчивость, попытки воздействовать на его решение охлаждали его.