Земля надежды - Филиппа Грегори

— Господин Традескант?

Она говорила с сильным акцентом.

Джей круто повернулся, услышав свое имя, и отшатнулся, рассмотрев горькое выражение ее лица. Она смотрела мимо него, на девочку, и говорила, выдавая целую тираду, быстро произнося слова, напевные и бессмысленные, как птичий щебет.

Девочка отвечала так же многословно, выразительно тряся головой, потом показала на Джея и на растения в каноэ.

Женщина снова повернулась к Джею.

— Она говорит, вы не причинили ей вреда.

— Конечно, нет!

— Не насиловали ее.

— Нет!

Тугая линия плеч, как натянутый лук, вдруг разогнулась, и женщина издала короткий всхлип, похожий на кашель при рвоте.

— Когда мне сказали, что вы увезли ее в лес, я решила, что никогда больше не увижу ее.

— Я собираю растения, — устало сказал Джей. — Вот, видите. Вот растения. Она была проводником. Она разбила лагерь. Она охотилась и ловила рыбу для нас обоих. Она была очень, очень хорошей девочкой.

Он взглянул на нее, и девочка подбодрила его быстрой поощряющей улыбкой.

— Она мне очень помогла, и я у нее в долгу.

Индианка не вслушивалась в слова, но заметила обмен взглядами и правильно прочитала в них взаимную привязанность и доверие.

— Вы — ее мать? — спросил Джей. — Вас только что… выпустили?

Женщина кивнула.

— Господин Джозеф сказал мне, что отдал ее вам на месяц. Я думала, что никогда больше ее не увижу. Я думала, вы взяли ее в лес, чтобы попользоваться и закопать ее там.

— Простите, — неловко сказал Джей. — Я здесь чужеземец.

Она посмотрела на него, и горькие линии вокруг рта стали еще заметнее.

— Мы все здесь чужеземцы, — заметила она.

— Она может говорить? — осторожно поинтересовался Джей, думая, что бы это могло значить.

Женщина кивнула, не давая себе труда предложить более подробное объяснение.

Девочка закончила разгружать каноэ. Она посмотрела на Джея и жестом спросила у него, что теперь делать с растениями.

Джей повернулся к женщине:

— Я должен сбегать принести несколько бочек и приготовить растения, чтобы отвезти их домой. Возможно, я поплыву как раз на этом корабле. Может она остаться и помочь мне?

— Мы обе поможем, — коротко сказала женщина. — Я ее одну в этом городе не оставляю.

Она подоткнула юбки и пошла к кромке воды. Джей наблюдал за матерью и дочерью. Они не обнимались, но остановились на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга и смотрели друг другу в лицо так, как будто за один взгляд могли прочитать все, что им нужно было знать. Потом мать коротко кивнула, они обернулись и рядышком, так близко, что плечи у них соприкасались, вместе склонились над растениями.

Джей отправился к своему жилищу раздобыть бочки для упаковки растений.

Они работали до темноты. На следующий день работа продолжилась.

Они оборачивали черенки влажной тканью и обкладывали их землей, затем слоями укладывали в бочки, перекладывая мокрыми тряпками и листьями, упаковывали семена в сухой песок и запечатывали крышку.

Когда все было сделано, у Джея в итоге оказалось четыре бочки, наполовину заполненные растениями, которые он будет держать открытыми, чтобы туда попадал свежий воздух и можно было поливать их пресной водой, плюс одна запечатанная бочка с семенами. Он крикнул на корабль, пара матросов спустилась на берег и погрузила бочки. По крайней мере, у него будет достаточно места, чтобы заботиться о своем грузе по пути домой. Обратно в Англию собирались только несколько пассажиров. Все остальное место было занято под груз табака.

— Мы отплываем утром, при первом свете дня, — предупредил его капитан. — Вы лучше погрузите свои вещи на борт уже сегодня и сами переночуйте на корабле. Я не могу ждать пассажиров. Когда начнется отлив, мы уйдем вместе с ним.

Джей кивнул.

— Хорошо.

У него не было ни малейшего желания возвращаться в гостиницу и встречаться с озлобленной хозяйкой. Он подумал, что, если та в его присутствии назовет девочку животным, он вступится за ребенка, и тогда получится ссора, а то и что-нибудь похуже.

Он повернулся к обеим женщинам.

— Как ее зовут? — спросил он у матери.

— Мэри.

— Мэри?

Она кивнула.

— Ее отняли у меня совсем ребенком и окрестили Мэри.

— Вы называете ее этим именем?

Она запнулась, как будто не была уверена, что может доверять ему. Но тут что-то пробормотала девочка, стоявшая рядом.

— Ее зовут Сакаханна.

— Сакаханна? — переспросил Джей.

Девочка улыбнулась и кивнула.

— Это значит «вода».

Джей кивнул, и тут до него вдруг дошло, что она говорит на его языке.

— Ты говоришь по-английски?

Она кивнула.

Его охватило мгновенное чувство глубочайшего горестного замешательства.

— Тогда почему ты… ни разу… Ни разу… Я не знал! Все это время, что мы путешествовали вместе, ты была немая!

— Я приказала ей никогда не разговаривать с белым человеком, — вмешалась мать. — Я думала, она будет в большей безопасности, если не будет отвечать.

Джей хотел возразить, что было бы вернее, если бы она могла заговорить, защитить себя.

Но мать резким движением руки запретила ему говорить.

— Я сама только что вышла из тюрьмы за то, что сказала не то, что надо, — заметила она. — Иногда лучше вообще ничего не говорить.

Джей посмотрел на корабль, высившийся за ними. Внезапно его посетила мысль, что он не хочет уезжать. Неожиданное открытие, что у девочки есть имя и что она может понимать его, делало ее ужасно интересной. Что она думала все эти дни их молчаливого товарищества? Что она могла бы сказать ему, но не говорила? Она как будто была заколдованной принцессой из сказки, которая вдруг обрела дар речи. Когда он исповедовался перед ней и рассказывал о своих чувствах, о доме, о детях, о растениях, она выслушивала его признания с безмятежным лицом. Но она понимала его, понимала все, что он говорил. Получалось, что она знала его лучше, чем любая другая женщина, когда-либо знавшая его раньше. И получалось, что она знает, что только вчера утром он боролся с искушением остаться здесь, на этой новой земле, остаться с ней.

— Я должен ехать. Я обещал вернуться в Англию, — сказал он, надеясь, что они смогут возразить ему, сказать, что ему не нужно ехать.

Как будто он тоже освободился, когда с нее спали чары, которые заставляли ее молчать.

Женщины ничего не сказали, они просто наблюдали за тем, как на его лице менялись выражения нерешительности и отвращения к самому себе.

— А что станется теперь с вами? — спросил он, как будто их планы могли каким-то образом повлиять на него.