Пленница - Виктория Холт

— Да. Кстати, оно совсем недалеко от места, недавно попавшего в газеты.

— В самом деле? Какого же?

— Вы читали о молодом человеке, которого не удалось арестовать, потому что он исчез?

— О да, отлично помню. Саймон как-там-его? Перривейл, кажется.

— Точно. Усыновивший его человек дал ему свою фамилию. Я говорю о сэре Эдварде Перривейле. От нас до их поместья семь или восемь миль. Оно называется Перривейл-корт. Прекрасный старинный особняк. Когда-то, очень давно, я побывал там. У моего отца было какое-то дело к сэру Эдварду, и мы к нему заехали. Я вспомнил об этом, прочитав в газетах об убийстве. В семье было два родных сына и один приемный. Нас всех это глубоко шокировало. Трудно представить, что нечто подобное может произойти с твоими знакомыми.

— Как интересно. У нас в доме только и разговоров было, что об этом деле. Среди слуг, конечно. Родители об этом не говорили.

Тут мимо нас прошел уже упомянутый матрос. Он катил перед собой тележку с бутылками пива.

— Доброе утро, — окликнула его я.

Он кивнул в ответ и пошел дальше.

— Ваш друг? — спросил Лукас.

— Это тот самый матрос, который моет палубы. Помните? Он был в винном погребке.

— Ах да… Помню-помню. Неразговорчивый малый, верно?

— Да, он несколько сдержан. Возможно, им не положено общаться с пассажирами.

— Он не похож на остальных.

— Да, мне тоже так показалось. Он почти ничего не говорит, разве что «доброе утро» да несколько слов о погоде.

Мы сменили тему разговора и тут же забыли об этом парне. Лукас принялся рассказывать мне о корнуоллском имении и обитающих в нем эксцентричных людях. Я рассказала ему о своей жизни, о выступлениях мистера Долланда. Мне удалось насмешить его красочными описаниями наших кухонных собраний.

— Похоже, у вас было нескучное детство.

— О, мне очень повезло.

— А вашим родителям об этом известно?

— Их не особенно интересуют события, случившиеся после рождения Христа.

Вот так мы и общались.

На следующее утро, поднявшись на палубу, я опять увидела своего мойщика палуб, но он даже не подошел ко мне.

Корабль взял курс на Кейптаун, и погода все ухудшалась. Ветер крепчал. Я почти не видела родителей, все время проводивших в своей каюте. Отец работал над своей лекцией, пытаясь ее улучшить, а мама ему помогала. Впрочем, мы встречались за обедом, когда они взирали на меня благосклонно, но несколько рассеянно, к чему я давно привыкла. Один раз отец поинтересовался, не скучаю ли я. Если мне нечего делать, он может дать мне что-нибудь почитать. Я заверила его, что наслаждаюсь жизнью на борту корабля, мне есть что читать, и мы сдружились с мистером Лоримером. Вздохнув с облегчением, родители опять с головой окунулись в работу.

Капитан, который изредка с нами обедал, сообщил, что самые свирепые штормы, с которыми ему приходилось сталкиваться, настигали его у мыса Доброй Надежды, который еще в древности был известен среди моряков как мыс штормов. Как бы то ни было, мы не могли рассчитывать, что хорошая погода будет сопутствовать нам на протяжении всего путешествия. Но мы должны были стойко переносить превратности судьбы и морские штормы. Потому что именно это ожидало нас впереди.

Мои родители, как обычно, остались у себя в каюте, но я почувствовала потребность в свежем воздухе и поднялась на открытую палубу.

Я оказалась совершенно не готова к ярости, с которой на меня обрушился ветер. Корабль бросало по волнам, как пробку. Он так раскачивался, что казалось, мы вот-вот перевернемся. Высокие волны угрожающе вздымались со всех сторон, а затем обрушивались и заливали всю палубу. Ветер рвал мою одежду и волосы. Он как будто пытался оторвать меня от поручня, в который я вцепилась, и швырнуть за борт.

Это было жуткое, но в то же время прекрасное зрелище.

Я промокла насквозь и едва держалась на ногах. Мне было трудно дышать.

Я стояла, не решаясь ничего предпринять. Чтобы укрыться от бьющих в борт корабля волн, необходимо было пересечь скользкую палубу. И тут я увидела знакомого матроса. Он тоже вымок и бежал ко мне, хотя его швыряло из стороны в сторону. Его волосы потемнели от морской воды и напоминали черную шапку, на лице тоже блестела вода.

— Вы в порядке? — закричал он.

— Да! — закричала я в ответ.

— Вам не следует здесь находиться. Будет лучше, если вы спуститесь вниз!

— Хорошо! — крикнула я.

— Пойдемте, я помогу вам.

Качка бросила его на меня.

— И часто бывают такие бури? — выдохнула я.

— Я такое вижу впервые. Это мое первое плавание.

Он взял меня под руку и мы, шатаясь как пьяные, на подкашивающихся ногах пересекли палубу. Он открыл какую-то дверь и втолкнул в нее меня.

— Вот так, — произнес он. — И больше никогда не выходите наверх в такую погоду.

Прежде чем я успела его поблагодарить, он исчез.

Шатаясь, я добралась до своей каюты. Мэри Келпин лежала на своей нижней койке. Ей определенно было не по себе.

Я пошла взглянуть на родителей. Оба лежали пластом.

Я вернулась в свою каюту, забралась наверх и попыталась читать. Это оказалось нелегким занятием.

До самого вечера мы ждали, что шторм скоро утихнет. Корабль продолжал свой нелегкий путь, треща и стеная, как будто в предсмертной агонии.

К вечеру ветер немного стих, и мне удалось добраться до столовой, где на столах были подняты фальшбортики, предотвращающие падение посуды на пол. Людей здесь почти не было, но вскоре я увидела Лукаса.

— Ага, — воскликнул он. — Как мало смельчаков добралось до столовой.

— А вы когда-нибудь попадали в такой шторм?

— Да, однажды, когда я возвращался домой из Египта. Мы миновали Гибралтар и поднимались вверх по заливу. Я решил, что настал мой смертный час.

— Я тоже так подумала сегодня днем.

— Наш корабль выдержит этот шторм. Завтра море будет спокойным, как озеро, и мы будем удивляться, из-за чего был такой переполох. А где ваши родители?

— У себя в каюте. Они решили воздержаться от похода в столовую.

— Заодно с большинством остальных пассажиров, как я посмотрю. Я рассказала ему о том, как побывала на палубе и получила суровый выговор от нашего общего знакомого.

— Он абсолютно прав, — кивнул Лукас. — Я уверен, что это очень опасно. Вас легко могло смыть за борт. Я так понимаю, мы чуть было не угодили в ураган.

— Зато все поняли, каким опасным бывает море.

— Еще бы. Оно не терпит легкомысленного к себе отношения. Море, как и огонь, хороший друг, но опасный враг.

— Хотела бы я знать, что чувствуют люди, потерпевшие кораблекрушение.