Небо Одессы, 1941-й - Алексей Череватенко

- Пират, вот я кто теперь... - на глазу он носил черную повязку.

А через несколько дней после ранения Верянского нас постигла новая беда: возвращаясь на базу после штурмовки в западном секторе обороны, первая эскадрилья была атакована из-за облаков "Мессершмиттами". Удар пришелся по Пискунову, который шел замыкающим. Машина загорелась и стала стремительно падать. Николай Алексеевич не выбросился с парашютом, очевидно, был тяжело ранен.

Так полк потерял замечательного воздушного бойца, комиссара первой эскадрильи.

Произошло это в полдень восьмого августа. А девятого в воздушном бою под хутором Карповка был сбит лейтенант Андрей Ольховский. На следующий день неподалеку от Дофиновки эскадрилья потеряла старшего лейтенанта Ивана Семенова.

Потери не только тяжело отражались на моральном состоянии личного состава, они затрудняли выполнение задач, поставленных командованием оборонительного района. Пополнения не было, и летчикам приходилось нести двойную и тройную нагрузку. Особенно ощутимы были потери в нашей, четвертой эскадрилье. Хоть мы и числились ночниками, но летали и днем после ночных полетов. Единственная привилегия: командир разрешит поспать во второй половине дня. Просыпаешься после захода солнца, наскоро поешь и бегом в кабину самолета, пока не раздастся сигнал на вылет. Сидишь, прислушиваешься напряженно. Вот со стороны Днестра доносится характерный гул: завывает и словно захлебывается. Это "Хейнкель". А если легкий звон с переливами - то "Юнкерс". Прислушавшись, пытаюсь разгадать, куда направляется гитлеровский разбойник. Южный небосклон, откуда доносится монотонное завывание, вдруг озаряется яркими вспышками. Это противник навешивает "фонари". Они почти тотчас гаснут. Сразу после этого дружно ухают зенитки. Гул отдаляется и вскоре совсем замирает.

Техник Алексей Филиппов всю ночь дежурит на аэродроме. Выбравшись из кустов, где у него оборудована постель, он вглядывается в ту сторону, что и я, и говорит:

- Там капитан Елохин работает...

- Знаю, знаю!

Комэск в паре с лейтенантом Михаилом Таракановым ходил сейчас над городом, видимо, они и отогнали "Хейнкеля". Аггей Александрович - мастер ночного воздушного боя, у него необычайно остро развито ощущение пространства, он отлично ориентируется в темноте. Совсем недавно, патрулируя над Одессой в два часа ночи да еще и при низкой облачности, капитан сбил вражеский бомбардировщик. Самолет упал на городском кладбище. Мы горячо поздравляли комэска: это была первая победа ночью, Может, и сегодня нашему дорогому Аггею повезет?

По краям летного поля вспыхивают красные огоньки, показывая место посадки. И вскоре Филиппов торжественно сообщает:

- Пор-рядок, наши дома!

Мне положено взлетать, дежурство над городом установлено непрерывное. Жду сигнала. С юга доносится легкое жужжание, потом за леском вспыхивают прожектора, рассекая темное небо. В скрещении лучей мечется, словно хищник в капкане, "Хейнкель". Я взлетаю, набираю высоту. Прожектора погасли, осталось черное небо, звезды - хоть руками греби... Но вот впереди и ниже описывают параболы трассирующие пули. Там передний край. Но мой участок здесь. Описываю круги, захватывая и пространство над морем. Противника нет, пустынное небо, тишина...

Приземлившись, гляжу на часы: три ноль-ноль. В голове шумит, днем отдохнуть не удалось. Теперь, кажется, смогу вздремнуть до утра. Филиппов намостил сухого сена, расстелил сверху плащ-палатку. Я кладу под голову куртку и с наслаждением вытягиваюсь. Алексей заботливо накрывает меня шинелью.

- Отдыхайте, товарищ старший лейтенант, я вам сейчас свежей водички принесу...

Но сон вдруг пропал. Переворачиваюсь с боку на бок, курю, вздыхаю. Тревожные мысли одолевают меня. Благополучно ли дошел переполненный танкер в Новороссийск?

В короткие минуты полудремоты мерещится мне бомбежка в порту, крики детей, грохот прибоя. Скорей бы получить хоть какие-нибудь известия...

Утром, выйдя из столовой, встречаю сержанта Николаева, писаря штаба. К нему обычно шли за новостями.

- Что слышно о танкере "Ворошилов"? - с ходу набрасываюсь на него.

- Понимаете, это пока не проверено... - начал он робко.

- Да не томи ты душу, говори! - сердце мое едва не выскочит из груди.

- Говорят, что под Севастополем пароход попал под бомбежку... Но точно ничего не известно, - торопливо добавляет он, заметив мое состояние.

Спешу к комиссару полка Николаю Андреевичу Верховцу, уж ему-то, наверное, доподлинно известно, что с танкером.

Но, оказывается, комиссар на боевом задании - под Визиркой штурмует вражеские танки. Ждать? Нет, я должен знать сейчас же! Кто еще может быть информирован?

На душе у меня по-прежнему неспокойно, и я хожу как неприкаянный. В таком состоянии меня находит Аггей Елохин.

- Будешь тут мрачным, - сердито отвечаю ему на вопрос, что со мной. - А никто ничего определенного сказать не может...

- Терпение, терпение, дружище! - успокаивает он меня. - На войне, конечно, всякое может случиться, но надо надеяться на лучшее, паниковать не следует!

Эти добрые слова оборачиваются в моей душе черным подозрением: утешает - значит, готовит к худшему, что-то знает...

- С какой стати ты меня подбадриваешь, Аггей Александрович, говори уж прямо!

- А это моя обязанность, - отвечает, - поддерживать высокое морально-политическое состояние личного состава. Возьми себя в руки! Расклеился совершенно, а если сейчас на задание вылетать?

Надо бы отдохнуть перед ночным патрулированием. Направляемся к своим "сеновалам" в лесопосадке. Навстречу нам бежит запыхавшийся техник Николай Лысенко.

- Алексей Тихонович, - обращается он ко мне, - вас там разыскивают...

От посадки по тропинке нам навстречу идут двое мужчин. Гости представились: корреспондент армейской газеты "За Родину" капитан Феодосии Саввич Ревенко и редактор областной газеты "Большевистское знамя" Василий Иванович Беримец. Неожиданный визит журналистов не особенно радует. Делать, однако, нечего, будем беседовать.

Располагаемся под крылом самолета на брезенте, отвечаем на вопросы. Журналисты буквально продыху не дают, оба готовят срочно статьи о ночных воздушных боях.

Капитан Ревенко, оказывается, уже побывал на месте падения "Хейнкеля", сбитого Елохиным ночью во время патрулирования над городом. Он также разговаривал с теми, кто наблюдал этот поединок с земли. Теперь его интересовали ощущения самого летчика, психология, детали.

- Видите ли, - подмигнув мне, начал Елохин. - Ночной бой - дело темное... Я даже затрудняюсь вам сказать, кто именно сбил самолет противника. Правильно было бы разделить победу пополам - половина лейтенанту Ивану Королеву, а половина мне. Ведь мы оба вели огонь, - уже серьезно закончил Аггей,