История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции - Виктор Петелин

А. Борщаговский, полемизируя с П. Палиевским, сказал, что если послушаться его призывов, «то в качестве идеального мира предстанет мир мёртвый». А между тем мы знаем, говорил А. Борщаговский, что Герцен и Тургенев по-разному воспринимали «Гамлета» Шекспира, МХАТ Станиславского и МХАТ сегодняшний – это во многом разные театры. Но разве мы откажемся от журнала «Мир искусства», от Шостаковича и Прокофьева – а ведь это авангард. Вот почему он не принимает «мрачный, пессимистический, как бы вызывающий уже этот некий «SOS», такой философско-литературоведческий «SOS», брошенный в зал» (Там же. № 2. С. 170).

Остро и ярко говорил Вадим Кожинов, он хотел выступить «академически», но только что прочитал в книге Бориса Анашенкова «Литература и НТР» фразу Леонида Жуховицкого, сказавшего в какой-то дискуссии, «что каждая вторая десятиклассница чувствует во сто раз богаче, чем пушкинская Татьяна». И тут В. Кожинов не удержался в рамках «академической дискуссии» и сказал, что это «плод чудовищного невежества» прежде всего. Потому что конечно же пушкинская Татьяна – это грандиозное творение Пушкина… Достоевский в своей знаменитой Пушкинской речи значительную часть посвятил выяснению глубочайшего смысла этого образа, в котором он увидел «чуть ли не вселенский смысл русской жизни…». В. Кожинов вспомнил о Мейерхольде, вокруг которого шла полемика, а Мейерхольд ненавидел русскую классику, в своих постановках так переиначивал её содержание, что пьесу «Лес» Островского невозможно было узнать.

В дискуссии, кроме того, принимали участие Ф. Кузнецов, А. Битов, И. Золотусский, С. Ломинадзе, С. Машинский, М. Лобанов, И. Ростовцева, И. Роднянская. В дискуссии затрагивались многие проблемы того времени, была острая полемика, шум в зале, когда зрители порывались принять участие в дискуссии. Но этот вечер оставил больше неразрешённых вопросов, которые пытались решить в последующие годы и которые и сегодня остаются в повестке дня.

Вопросы, поднятые в дискуссии, попытались расшифровать в своих записках авторы многих воспоминаний.

Среди многочисленных мемуарных книг, вышедших в последнее время, обратили на себя внимание и читателей, и общественности мемуары Станислава Куняева «Поэзия. Судьба. Россия» в двух книгах (М.: Наш современник, 1999. № 1—9, 11, 12; 2000. № 1, 3, 11; 2001. № 2; Наш современник, 2001).

Проще и легче всего похвалить эту книгу, как это сделали десятки читателей журнала «Наш современник», где печатались мемуары, наградить Большой литературной премией, как это сделал Валерий Ганичев от имени Союза писателей России, желчно отозваться в газетах и журналах, где чаще всего по-прежнему господствуют однобокие в своей убогости пристрастные отзывы и оценки, и гораздо труднее дать этой книге объективную и беспристрастную оценку, настолько сложен, противоречив, многопланов и многомерен тот мир, который здесь умно и талантливо воплощен, мир, который «объемлет более шестидесяти лет сегодняшней истории России», как говорится в издательской аннотации…

В воспоминаниях С. Куняева много интересного и значительного – университетские годы, вхождение в литературу, бытование в ней, симпатии, антипатии, литературные адреса, журналы, издательства, символы времени, любимые писатели-классики… Сложный, извилистый творческий путь писателя предопределило прежде его происхождение – Станислав Куняев выходец из интеллигентской семьи врачей не одного поколения. Вернувшись в Москву после журналистской практики в Сибири, он в 1961 году поступил на работу в редакцию журнала «Знамя».

Книга Станислава Куняева заставила многое вспомнить… как наяву возникли давние картины, во всей их многомерности, сложной и противоречивой борьбы известных деятелей, устремлённых к разным целям: одни, быстро усвоив идеологические задачи и трафареты своего времени, легко и просто входили во властные литературные органы, получали премии и ордена, дачи и квартиры, в свою очередь начинали диктовать свою волю в журналах, газетах, издательствах, выдвигая и издавая только тех, кто усвоил принципы социалистического реализма; другие, ощутив в себе потребность высказаться, писали то, что думали и чувствовали, поступали так, как повелевала им совесть, что, естественно, оставляло их на обочине официального литературного движения, их не упоминали в докладах на литературных съездах, не жаловала официальная критика, а самых неугодливых время от времени подвергали разносной травле, чтобы неповадно было выделяться нестандартностью своего художественного мышления из общего литературного потока, привычно управляемого сверху.

Удачно сложилась судьба Станислава Куняева в Москве под «крылышком» авторитетной редакции журнала «Знамя», он сразу стал заметной фигурой в московской поэтической среде. И долгие годы был под опекой влиятельного в литературных кругах Бориса Слуцкого, сблизился с Александром Межировым, Евгением Винокуровым, вошёл в круг своих сверстников. Судьба Станислава Куняева полностью ук ладывалась в прокрустово ложе, уготованное временем для всех талантливых писателей, входящих в ту пору в русскую литературу. В редакции «Знамени» друзья и единомышленники, столь же благополучно вписавшиеся в своё время прозаики и поэты, научили молодого поэта зарабатывать, то есть публиковать свои стихи в газетах и журналах, издавать книги, а главное – наладить связи с поэтами братских республик, приезжавшими в Москву в поисках переводчиков на русский язык, – опубликованные переводы открывали широкие возможности для безбедного существования, уж не говоря о поездках, как правило, в столицы республик, царские приёмы у них и пр. Уже в 1962 году – поездка в Швецию, пусть и «за свой счёт», немалые деньги для только что приехавшего из провинциальной газеты. Это и другие факты уже свидетельствуют о том, что Станислав Куняев успешно встроился в Систему, заинтересованную, естественно, в благоприобретении своих сторонников и певцов. И действительно, творчество Станислава Куняева вполне соответствует духу своего времени, прославляя то лучшее, что действительно было, воплощалось в жизнь, в том числе и знаменитое «добро должно быть с кулаками». В своих сочинениях автор мемуаров остаётся в рамках дозволенного, а без этого не сделаешь карьеры… А судя по всему, о карьере и мечтал молодой поэт. После первого сборника стихов «Землепроходцы», вышедшего в Калуге в 1960 году, был принят в Союз писателей. Один за другим выходили сборники его стихов и прозы, за один из сборников – «Огонь, мерцающий в сосуде» – С. Куняев получил звание лауреата Государственной премии России. Как секретарь Московского союза писателей, С. Куняев принимал участие в дискуссии «Классика и мы», в острых дискуссиях о «Метрополе».

С удивлением можно прочитать в мемуарах Станислава Куняева о том, что одним из источников формирующейся русской партии был отдел поэзии журнала «Знамя», естественно только с приходом нашего героя и под его руководством. О других источниках он сообщает весьма снисходительно, как о чём-то малозначащем и не сыгравшем своей роли: «…в 1961—1963 годах, за моим столом и на диване, что стоял в дальней половине нашей журнальной комнаты, сложился некий небольшой, но очень любопытный духовный центр того, что позже стало называться Русской партией, такие очаги были во многих уголках Москвы», были в так называемом Русском клубе, в журналах «Октябрь» и «Молодая гвардия». «Но нас не устраивали «молодогвардейский» или «октябрьский» кружки, поскольку и тот и другой находились под мощным присмотром государственной денационализированной идеологии – «Октябрь» опекался цековскими чиновниками, а «Молодая гвардия» – комсомольской верхушкой; нам же хотелось жить в атмосфере чистого русского воздуха, полного свободы, и некоего лицейского царскосельского патриотического и поэтического содружества…» (Там же. С. 116—117).

Понятно желание мемуариста предстать перед читателем – перед сегодняшним, а особенно перед будущим – в облике несгибаемого и последовательного защитника светлых национальных ценностей, организатора «патриотического содружества». Но факты, даже извлечённые из его собственной книги, не подтверждают этих заявлений.

В начале 60-х годов в издательство «Советский писатель» пришли талантливые писатели-фронтовики Егор Исаев, Гарольд Регистан, Николай Родичев, Владимир Туркин, Василий Росляков, конструктивную позицию заняли руководители издательства Николай Лесючевский, Валентина Карпова, Борис Соловьёв, и в издательство хлынули настоящие русские писатели, преимущественно из провинции, – Михаил Алексеев, Иван Стаднюк, Анатолий Иванов, Григорий Коновалов, Николай Шундик, Пётр Проскурин, Василий Шукшин, Василий Белов, Виктор Астафьев, Евгений Носов… Здесь при участии патриотически настроенных сотрудников издательства возникло новое литературное направление, с явлением которого приходилось считаться всем идеологическим центрам. Конечно, рукописи названных писателей приходилось «пробивать» в план, спорить и доказывать, но процесс уже невозможно было остановить.