Когда отцовы усы еще были рыжими - Вольфдитрих Шнурре

- Насилие, - возразил отец, - тут неуместно. И дело вовсе не в том, чтобы наказать Эде, а в том, чтобы дать Паулю возможность заработать.

- Моя мама тоже ничего не зарабатывает, - в ярости произнес Эхнатон, и это тоже его вина. Он давно заслуживает наказания.

- Твоя мать добрая и мужественная женщина, - сказал Пауль несколько не к месту, - если бы мой промысел процветал, я бы не задумываясь предложил ей вступить в дело.

Глаза Эхнатона за стеклами очков перебегали от Пауля к Францу, но когда он заговорил, можно было заметить, что предпочтение он отдает Францу.

- Разговоры, - сказал он, - ничего не стоят.

Отец засмеялся деланным смехом.

- Ну вот! - воскликнул он с такой фальшивой радостью, что у меня по спине побежали мурашки. - Тогда ничего другого не остается, как сейчас же пойти к фрау Фетге и сделать ей предложение..

Пауль сказал, что он совсем не это имел в виду, но что всегда полезно побеседовать с умной, честной и деловой женщиной.

- Здесь же я ничего не теряю, - со вздохом присовокупил он.

С этими словами он запер карусель на замок, взял Франца за недоуздок, и мы стали протискиваться сквозь толпу.

Сама судьба вела нас этим путем.

Не прошло и пяти минут, как нас остановила укутанная в меха дама и спросила Пауля, сколько будет стоить, если ее доченька прокатится на Франце.

Пауль был так измучен, что только пожал плечами.

- Пятьдесят пфеннигов, - быстро ответил Эхнатон.

- Это же просто даром, - сказала дама. А не будет ли отец так любезен подсадить ее доченьку?

Отец пробормотал, что он с удовольствием, подсадил доченьку, и мы, раздосадованные, поплелись по дорожкам, пропахшим пряниками.

Поистине прекрасная идея, - обратилась к Паулю словоохотливая дама, оживить рождественскую ярмарку таким библейским животным, как осел!

Пауль слушал ее болтовню.

- Ну, - сказала дама доченьке, яростно колотившей каблуками по брюху Франца, - - как чувствует себя мой младенец-Христос на пути в Египет?

При слове "Египет" Эхнатон резко вскинул голову.

Но и отец, казалось, тоже как-то насторожился.

- Красивое сравнение, - сказал он рассеянно.

- Вы согласны? - воскликнула дама. - Какая глупость, что у меня нет с собою фотоаппарата. Моя мышка верхом на осле, которого ведет Иосиф, - это был бы снимок на всю жизнь.

- Меня зовут Пауль, - сердито поправил он.

- Господи! - простонал отец и хлопнул себя ладонью по лбу.

- Прошу прощения... - отчужденно проговорила дама.

Но тут отец повернулся и бросился бежать в сторону Пергамского музея.

- Странный человек, - удивленно сказала дама, - сначала он мне показался похожим на одного из волхвов.

Она сняла свою доченьку с Франца, который облегченно вздохнул, заплатила Паулю пятьдесят пфеннигов и холодно поблагодарила.

Эхнатон знал, куда помчался отец - к фрау Фетге. Мы застали ее в крайнем волнении.

- Я? - кричала она, когда мы подходили, - Я - Мария?

- Да, - повелительным тоном отвечал отец, - кто же еще?

- Минутку! - охнул Пауль. - Сперва я должен зваться Иосифом, а теперь еще и фрау Фетге - Марией?

- Пауль! - завопил отец и встряхнул его. - Да ты понимаешь, кого мы встретили в этой даме?

- Скажи уж сразу, инспектрису из налогового управления, - прохрипел Пауль.

Отец смерил его уничтожающим взглядом.

- Ангела! - торжественно произнес он.

Пауль и фрау Фетге в испуге разом глянули на собор, в позеленевшем куполе которого тускло отражалось море ярмарочных огней. Но все каменные ангелы по-прежнему трубили на своих карнизах.

- - Я понимаю вас, - сказал вдруг Эхнатон, в задумчивости расчесывая челку Франца, - дама напомнила о Библии.

- Так-то оно так, - кивнул отец, - а о чем еще?

- О самой рождественской истории, - быстро вставил я, потому что мне хотелось опередить Эхнатона, который был умнее меня.

- Вот именно, - торжествующе произнес отец, - а теперь - внимание. - Он ткнул пальцем во Франца. - Осел, - объявил он, что, впрочем, было совершенно излишне. И указывая на фрау Фетге: - Мария. - Затем на Пауля. - Иосиф.

- А вы, - разволновался Эхнатон, - дама сказала, что вы похожи на одного из волхвов.

Отец самоуверенно кивнул.

- Она ангел, я это знаю. А вы, - сказал он, указывая на нас с Эхнатоном, - вы два других волхва.

Пауль застонал, он просто ничего не мог уразуметь.

- Пауль, - терпеливо проговорил отец и снял с тумбы фотоаппарат фрау Фетге, который она держала - как возможный главный выигрыш. - Что это такое?

- Фотоаппарат, - вполне правильно ответил Пауль.

- Наконец-то вы поняли! - заорал Эхнатон. - Дама же специально...

- Пссст! - сказал Пауль и напряженно сощурился. - Теперь я начинаю понимать: нам придется фотографироваться.

- Только в качестве фона, так сказать, - вставил отец.

- Но ведь нет самого главного! - завопил я. - Какой толк от Иосифа и Марии, если...

- Бруно, мальчик мой, - резко перебил меня отец, - о том-то и речь: за Христом-младенцем дело не станет. Их будут приводить матери!

Мы застыли в благоговейном молчании; у всех нас перед глазами довольно отчетливо возникали картины, порожденные величием этой мысли.

Потом фрау Фетге все-таки коснулась деловой стороны вопроса. Действительно ли это ей будет выгоднее, чем игральный павильон?

Отец ее успокоил; а кроме того, она в любой момент может вернуться к своим игральным костям.

Эхнатон заявил, что о подобном возвращении не может быть и речи.

Тогда и он согласен, пылко сказал Пауль и деловито взглянул на фрау Фетге; ему бы такое и в голову не взбрело.

Теперь оставалось только выяснить, где же следует фотографироваться.

Тогда-то, собственно, и родилась у отца лучшая из его идей.

- То есть как это где? - вскричал он, ликуя. - В ослепительном кино-свете прожекторов Эде-пагоды, разумеется!

Уже на следующий день мы приступили к работе. Пауль демонтировал свою карусель, оставив лишь помост, и принялся рисовать задник: пальму на фоне сверкающего пустынного ландшафта. Нарисовал он ее очень натурально, могла бы получиться сказочная реклама пива: глядя на нее, нестерпимо хотелось пить. Фрау Фетге тем временем раздобывала парики, накладные бороды и величественные одеяния; тут ей весьма кстати пришлось то, что в лучшие свои времена она была костюмершей в "Зимнем саду" и знала там всех и каждого.

Отцу выпала самая важная миссия: найти человека, умеющего фотографировать. Естественно, что он вспомнил об Оскаре, который давно жаловался, что в такой холод не то что быстро, а и медленно-то рисовать не может.

Оскар обещал пораскинуть мозгами, и правда, уже на другой день он появился, чертыхаясь, и, потирая посиневшие руки, сказал, что после долгих колебаний решил переквалифицироваться в фотографа.

Пауль, настроенный несколько недоверчиво, расщедрился на пробную пленку, однако снимки, которые сделал Оскар, оказались вполне приличными. И он получил из театрального источника фрау Фетге весьма подходящую к его художественной бороде черную шляпу, деньги на пленки, блокнот для записи адресов заказчиков. Теперь у нас был полный комплект.

В прекрасный, бархатно-седой декабрьский вечер, когда падал густой пушистый снег, заглушавший всякий шум, мы в новых одеяниях вышли из павильончика фрау Фетге и размеренным шагом отправились в наш первый рекламный поход по рождественской ярмарке.

Фрау Фетге Пауль посадил на Франца, и, хотя Пауль так и не снял своей капитанской фуражки, они все трое выглядели совсем как настоящие. За ними следовал Эхнатон. На нем был развевающийся грубошерстный плащ, в руках он нес жезл с жестяной звездой. Он должен был идти вплотную за Францем, потому что отец сделал ему из картона колпак, похожий на те, что носили египетские фараоны, а так как никелированные очки испортили бы его египетский профиль, ему пришлось их снять, и он теперь плохо видел. Меня вымазали жженой пробкой, приклеили курчавую, ужасно щекотную бороду, а вокруг головы обернули красное махровое полотенце в виде тюрбана.

Отец оставался в общем-то самим собой, только на голову надел медную корону и, кроме своих собственных усов, еще приделал себе бородку клинышком. Но основная тяжесть вновь легла на его плечи. Ибо он приветливо и так, чтобы это не выглядело похищением, брал у очередной матери ее малыша, сажал на Франца впереди фрау Фетге и при, этом громко, так, чтобы мать наверняка услышала, говорил: "Приди, младенец Христос". Оскар же кричал "Какая Прелесть!" или "Очаровательно!" или "Восторг!" и каждый раз, правда еще не щелкая, подносил аппарат к глазам.

Успех, который принесла нам эта выработанная отцом метода, не поддавался описанию.

Когда мы, приблизительно через час, добрались до старой карусели Пауля, за нами тянулся такой хвост матерей и отцов с детьми, что когда он обвился вокруг нашего украшенного еловыми ветками помоста, то уже вполне мог соперничать с толпой перед выставкой уродов Эде-пагоды. Но и там все сразу же оглянулись на нас, и мы с великим удовлетворением заметили, что Эде все труднее становилось зазывать к себе людей с помощью рупора.