Кавказская крепость - Сфибуба Юсуфович Сфиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Молодец Карим! — радостно произнес Мехмет. — Хорошо отблагодарил большевиков. Своего художника захотели заиметь! Не думал, что они такие наивные люди. Карим, еще будучи студентом Мюнхенской художественной академии, куда он был послан царским правительством, общался с немцами, а затем, когда началась германо-русская война, был интернирован как русскоподданный. Нельзя же было, выслав всех русскоподданных, оставить в Германии его одного. Это могло вызвать подозрение. А Советы сами бросили Карима в объятия гинденбургских разведчиков.
Хотя вначале Мехмет и обиделся на Тарлана за его болтливость, но ему приятно было услышать от Гюлибея лестные отзывы о подобранных им из числа дагестанских эмигрантов кадрах, которые он и в самом деле переправлял с помощью Тарлана в разные страны.
Гюлибей продолжал с азартом:
— Посол имама Северного Кавказа и Дагестана Гоцинского, получившего, как говорят в стране Советов, наказание по заслугам, хан Аварский вернулся в Париж. Дорога в Лигу Наций ему уже закрыта, но зато открыта дорога в питейные заведения Франции, в которых наш друг Халилов при помощи танцев с кинжалом в зубах собирает чаевые. Оба они — желанные гости русских эмигрантов всех толков, течений, направлений, объединений, блоков, союзов, братств, общее руководство которыми осуществляют бывший великий князь русской империи Николай Николаевич и К°.
— А где же наши другие друзья? — поинтересовался Мехмет, хотя знал о них больше, чем Гюлибей.
— Пшемахо Коцев, Насур, Делибей, кустарь-историк Тарейханбейли, братья Ахмед и Абдурахман Авар и другие эмигранты часто собираются у своего руководителя НПГК Тарлана в «Таксими Беледи бар», где обсуждают важнейшие вопросы, связанные с положением дел на Северном Кавказе. Они пишут труды по истории захвата их родины большевиками и статьи для журнала «Кавказ», который мои люди регулярно переправляют в СССР. Есть среди них и недовольные. Не все одобряют действия нашего Тарлана — коммерческая жилка у него сильна.
Являясь директором ресторана «Таксими Беледи бар» и членом правления турецкого Морского банка, Тарлан начал строить шинный завод. Особенно недовольны им братья Авар. Последние активно помогают начальнику второго отдела Польского генштаба Рашидову, а деньги, получаемые от него за это, Тарлан отбирает у них якобы для общего эмигрантского котла. Но вместо этого польские злотые попадают в бездонный карман Тарлана.
Беседа начальника подразделения МАХ в приморском городе Гюлибея и одного из руководящих деятелей МАХ всей страны за чашкой турецкого кофе закончилась, и Гюлибей в тот же день покинул Анкару...
2
Гюлибей вернулся в хорошем настроении. Временами ему даже не верилось, что на долю эмигранта-иностранца могли вдруг выпасть такие почести. В отличие от армии, получить воинское звание в разведке — дело не из легких. А он теперь капитан разведки. Не такой уж дурак Мехмет, чтобы присвоить внеочередное звание случайному человеку, рассуждал Гюлибей. Хитрый турок сделал это, конечно, преднамеренно, чтобы подтолкнуть его, Гюлибея, на более рискованные дела.
Тут он вспомнил о предостережениях, сделанных Мехметом. Если случится то, о чем говорил ему Мехмет, выкрутиться будет нелегко. Можно запросто попасть в подземные казематы МАХ, откуда дорога для всех одна...
Гюлибей был в кабинете один, когда ему доложили, что житель города Бербер Сулейманоглу, вызванный по его личному указанию, явился и ждет приема.
— Входи, входи, эфенди Бербер, — с подчеркнутой вежливостью обратился к посетителю Гюлибей.
— Какой я эфенди, уважаемый начальник, — заметил Сулейманоглу смущаясь.
— Дорогой Бербер, ты заслуживаешь большего уважения, — лукаво смеясь, ответил капитан турецкой разведки.
— За какие такие заслуги, высокочтимый забит? — поинтересовался посетитель.
— Только заслуживающим доверия туркам мы даем визу на выезд в страну гяуров, — ответил Гюлибей.
— Эфенди забит, в сторону, расположенную к северу от нашего вилеята[16], для встречи со своими родственниками ездят многие турки, — недоумевал Бербер Сулейманоглу.
— Ездить-то ездят, но не каждый из них достоин того, чтобы с ним беседовал офицер турецкой разведки, — вполне серьезно произнес Гюлибей, намекая на официальный характер разговора.
— За это спасибо, уважаемый забит, — сказал Бербер, ломая голову над тем, чего от него хочет сам начальник службы такой страшной организации, какой он считал МАХ.
— Слушай меня внимательно, — начал строго Гюлибей. — В стране неверных, куда ты с нашего согласия собираешься ехать, всех турок подвергают проверке. Это опасное дело для таких, как ты, неопытных в политике людей, — предупредил Гюлибей.
— Эфенди забит, я мелкий торговец и еду в Батуми для встречи со своим бедным родственником. Пусть меня сколько угодно проверяют. Что со мной могут сделать Советы? — простодушно заметил Бербер.
— Наивный ты человек, дорогой Бербер, — высокомерно произнес Гюлибей. — Твоя наивность может погубить тебя.
— Мне кажется, что вы напрасно беспокоитесь.
— Кому, как не мне, беспокоиться о наших гражданах, выезжающих в большевистский ад? — с напускной важностью продолжал дагестанский эмигрант. — Я отвечаю за тебя и за других турецких граждан, выезжающих за границу, и не намерен из-за таких простаков, как ты, рисковать своей головой перед анкарскими беюк хакимами[17]. У меня она одна, дорогой
