Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв. - В. Королюк

Конечно, главным правилом критики источников остается правило придерживаться точно написания сохранившегося текста, не прибегая, по возможности, к исправлению его. Однако правило это не может распространяться на все случаи исследования. Историк не

может не считаться с вероятностью описки. Правило это ничем не помогает ему и в том случае, когда сохранившийся текст не поддается приемлемому объяснению в связи с явным искажением его позднейшими переписчиками или редакторами. Поэтому вполне естественно оно не может распространяться на такой многослойный и по составу и по редакциям источник, как русская летопись, прожившая долгую и сложную жизнь в качестве инструмента политической борьбы. А помимо всего прочего, в данном конкретном случае речь вовсе не идет об исправлении текста. Речь идет о попытке реконструкции на основе сохранившегося более позднего первоначального текста летописи.

Итак, формальное по существу возражение Г. Роде легко отводится, тем более, что оно не открывает никаких новых перспектив для исследования вопроса.

Большего внимания, бесспорно, заслуживают возражения и собственные конструкции польских исследователей С. М. Кучинского и А. Поппе. Последний, отвергая основной вывод исследования, опубликованного автором этой работы в 1952 г., а именно тот вывод, что для X в. нет оснований предполагать каких-либо военных столкновений между Русью и Польшей, вместе с тем возразил и против реконструкции летописной статьи 981 г., предположив, что в первоначальном тексте, если бы он зависел от летописных статей 1018 и 1031 гг., скорее могло бы читаться не о походе Владимира на Пере-мышль и Червень, а на “грады Червенские”, т. е. так же, как в летописных статьях 1018 и 1031 гг.61

Однако при реконструкции летописного текста под 981 г. речь шла не о механическом перенесении летописцем формул XI в. на X в., а лишь о взаимном влиянии друг на друга летописных статей 981 г., 1018 г., 1031 г. Формула “Червенские города” существенным образом сокращает размер территории, упоминаемой летописью под 981 г., ведь Перемышль находится от так .называемых Червенских городов приблизительно на расстоянии 150 км. Поэтому южнорусские завоевания Владимира отнюдь не соответствовали тем территориям, из-за которых при Болеславе Храбром и его преемнике шла борьба между Русью и Польшей.

Кроме того, если термин “Червенские грады” для определения известного территориального комплекса действительно зафиксирован для XI в., то нет абсолютно никаких оснований утверждать, что он применялся во второй половине X в. Зато есть некоторые основания предполагать, что и в XI в. названия “Червень” и “Чер-венские грады” могли употребляться альтернативно. Об этом свидетельствует поздний (XV в.) чудовский список жития Бориса и Глеба, где вместо “грады Чер-венские” читается “Червень”: “Болеслав же побеже ис Киева... и город Червен заяша и приде в свою землю” 62.

Возвращаясь к традиционному чтению летописной статьи 981 г., А Полпе явно вырывает ее из круга других летописных статей о походах Владимира (на вятичей, радимичей, хорватов). Итак, точка зрения А. Поппе безусловно несостоятельна.

С иных позиций подошел к летописной заметке 981 г. С. М. Кучмнский, давший ей свое, во многом отличное от предшествующих исследователей, толкование. Взгляды его довольно интересны и заслуживают внимательного рассмотрения.

Комбинируя свидетельство Константина Багрянородного, упомянувшего в своем сочинении, что некие “ленценинои” являются данниками Руси63, с именем также неизвестного князя Владислава, посол которого участвовал в заключении договора Руси с греками в 944 г.64, С. М. Кучинский выдвигает гипотезу о существовании особого княжества лендзян, находившегося в зависимости от Киева в первой половине X в. Княжение лендзян охватывало территорию Сандомир-ской земли и Червенских городов. Между 945 — 980 гг. лендзяне были включены в состав Древнепольского государства.

Что касается самой летописной статьи 981 г., то С. М. Кучинский полагает, что под Перемышлем следует понимать близко расположенный к Червеню Перемиль, поход Владимира датировать 1012 г. Попутно делается заключение, что никаких дулебов на Волыни вообще не было65.

Близкая к гипотезе С. М. Кучинского точка зрения на судьбу Червенских городов в X в. высказана была и в первом томе “Истории Польши”, изданном Институтом истории Польской Академии наук. Автор соответствующего раздела А. Гейштор, тоже ссылаясь на Багрянородного, предполагает, что в первой половине X в. гроды Червенские, в которых находились отряды ляхов-лендзян, платили дань киевским князьям. Затем зависимость от Руси была ликвидирована. Некоторое время территория эта существовала самостоятельно или была временно подчинена Пястам, либо Пшемыслидам, пока в 981 г. ею не овладел Владимир Святославич66.

О невероятности появления в Червенских городах военных сил чешского князя говорилось уже выше, и к этому вопросу возвращаться нет нужды. Более существенно, что как С. М. Кучинский, так и А. Гейштор стремятся ограничить, вопреки точному смыслу слов летописи, размер территории, присоединенной Владимиром. А. Гейштор говорит только о Червенских городах, а С. М. Кучинский подменяет даже летописный Пере-мышль Перемилем. Между тем, в русской летописной традиции поход 981 г. Владимира представлялся отнюдь не как скромное военное мероприятие. В памяти русских летописцев он безусловно связывался не только с Черве-нем, но и Перемышлем. Здесь достаточно напомнить слова Ипатьевской летописи, сказанные по поводу удачного похода 1229 г. Даниила Галицкого под Калиш: “иныи бо князь не входил бе в землю Лядьскоу толь глубоко, проче Володимера Великаго”67. Это, конечно, преувеличенное и, как показано выше, неверное представление о характере похода Владимира, но оно определено именно летописной статьей 981 г. в ее позднейшей сохранившейся редакции. Кроме того, остается совершенно неясной судьба Перемышля в XI в., безусловно входившего в состав Древнерусского государства68.

С лингвистической точки зрения, ряд ленценинои — лендзяне —ляхи, кажется, не вызывает никаких возражений69. Однако это еще не дает оснований предполагать в ляхах летописной статьи 981 г. лендзян, овладевших будто бы Червенскими городами. Дело в том, что в летописи имя “ляхи” не применяется по отношению к отдельным польским племенам, а употребляется только в двух значениях:

1. В значении страны, государства Польши, о чем свидетельствует текст летописи под 1030 г.: “В се же время умре Болеслав Великыи в Лясех, и бысть мятежь в земли Лядьске”70.

2. В значении широкого этнического понятия, обнимающего целую ветвь родственных западнославянских племен или племенных княжеств: “Словени же ови при-шедше седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася Поляне, Ляхове друзии Лутичи, ини Мазовшане, ини Поморяне”71. Поэтому, когда Ярослав Мудрый оказывал .помощь Казимиру в борьбе против восставших мазовшан, летопись говорит не о походах Ярослава на “Ляхов”, а об его походах против мазовшан: “Иде Ярослав на Мазовшаны в лодьях” под 1041 г. и “Ярослав иде на Мазовшаны” под 1047 г. в “Повести временных лет”72. Последняя фраза читается и в Новгородской Первой летописи под 1047 г.73

В статье 981 г. в том виде, как она сохранилась, “Ляхи” означают Польшу — страну, государство, что и нашло столь яркое отражение в процитированном выше отрывке из Ипатьевской летописи.

Итак, на основании источников летописного происхождения нет никаких оснований говорить о присутствии в 981 г. каких-то отрядов лендзян на территории Червен-ских городов. Любопытно, к тому же, что летопись вообще не упоминает о лендзянах, говоря о ляшских племенах.

Думается, что неправомерно на основании имени Владислава и ленцениноях Константина Багрянородного судить о размерах Киевского государства лри Игоре. В договоре Руси с греками 944 г. названо много нерусских имен. Кроме того, в русских княжеских семьях могли пользоваться и польскими именами. Один из сыновей Владимира носил польское имя Станислав74. Польское имя Владислав неоднократно встречалось в среде новгородского боярства начала XIII в.75

Выше уже говорилось, что характеристика размеров державы Рюриковичей, данная в летописи под 907 г., была заимствована из историко-этнографического введения к “Повести временных лет”. Она отражает, следовательно, не реальные условия политического развития Киевской Руси начала X в., а представления летописца начала XII в. об Олеге как собирателе древнерусских племен. В то же время до решения древлянской проблемы в середине X в. киевские князья не могли, очевидно, вести активную политику в восточнославянских землях, расположенных еще далее на запад.

Что касается ленцениноев-ляхов византийского источника, то не вернее ли в его показаниях усматривать какие-то дошедшие до Цареграда из Руси воспоминания о древних племенных передвижениях в Восточной Европе, подобных сохранившемуся в летописи преданию о ляшском происхождении радимичей и вятичей. Ведь говорит же летопись, что “Радимичи... и Вятичи от Ляхов, бяста бо 2 брата в Лясех — Радим, а другому Вят-ко, и пришедъша седоста Радим на Съжю и прозвашася Радимичи, а Вятъко седе с родом своим по Оце, от него же прозвашася вятичи”76. Очень знаменательно, что Константин Багрянородный, перечисляя племена, платившие дань русскому князю (древляне, дреговичи, кривичи, северяне, уличи), обходит молчанием как радимичей, 'так и вятичей. Любопытно, что эти воспоминания о ляшском происхождении радимичей и вятичей не помешали русскому летописцу, в полном соответствии с современными взглядами историков, антропологов, археологов77, .поместить их среди восточнославянских, а не западнославянских или еще уже — лехитских -племен.