Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль

Стабилизация королевства побудила вестготов вновь искать свое место в средиземноморской дипломатии и снова войти в контакт с византийцами, который повлечет для них роковые последствия. А ведь с тех пор, как император Анастасий в 507 г. поддержал франков, готы не доверяли империи. Поэтому у них было искушение принять предложение о союзе, сделанное в 533 г. королем вандалов Гелимером, который искал поддержки, чтобы отразить натиск армии Юстиниана. Тем не менее король Тевдис предпочел отказать, поскольку положение вандальской Африки выглядело безнадежным{48}. Дальнейшие события подтвердили его правоту. Однако, когда имперцы заняли крепость Сеуту, охранявшую южный берег Гибралтара, византийское отвоевание начало беспокоить вестготов{49}. Нет ли у Юстиниана видов на Испанию? Тевдис предпочел ударить первым, отправив военную экспедицию, чтобы захватить Сеуту и обеспечить себе эффективный контроль над входом в пролив{50}.[5] Империя не отреагировала, но отношения остались напряженными.

Однако вестготские короли могли тратить силы в чужих землях крайне экономно, поскольку им требовалось немало сил, чтобы удерживать собственный трон. Так, в 548 г. Тевдис был убит заговорщиками, а его преемник Теудегизел сумел продержаться немногим более года, прежде чем его постигла та же судьба. Королевской власти в свою очередь добился некий Агила, но всеобщей поддержки не получил. Похоже, католические испано-римляне упрекали его в некотором пренебрежении к местам отправления их культа. К тому же новый король, вероятно, запретил проведение соборов. По этой или по иной причине Кордова решила отпасть от короны. Пытаясь вернуть город, Агила потерпел тяжелое поражение и потерял на поле боя как сына, так и казну.

В Испании трения между римлянами и варварами сами по себе были незначительными по сравнению с борьбой группировок вестготской аристократии. Так, отойдя в Мериду, король Агила в 550 или 551 г. узнал о восстании некоего Атанагильда, который выдвинул притязания на трон и вовлек в свой мятеж город Севилью{51}.[6] Однако этому человеку не хватало средств для успеха узурпации. Не найдя поддержки в Испании, Атанагильд решился просить финансовой и военной помощи у Византии. Этот призыв не мог не прельстить императора Юстиниана, потому что предоставлял идеальный повод для высадки войск в Испании. Действительно, Византия могла, как в Африке, сослаться на «преследования» католиков в оправдание своего вмешательства, и, как в Италии, ее армии воспользовались междоусобной войной местных варваров, чтобы совершить отвоевание.

Итак, в 552 г. имперские войска высадились на испанском побережье и заняли прибрежную полосу между Картахеной и Малагой вместе с несколькими укрепленными пунктами в глубине материка. Как всегда, первыми, кто пострадал от отвоевания, были римские сенаторы. Так, во время оккупации Картахены некий Севериан был вынужден бежать вглубь материка; в свое время его сын, Исидор Севильский, станет последним из отцов церкви{52}. Что касается вестготов из регулярной армии, они не смогли сдержать наступления византийцев и возложили ответственность за эту неудачу на своего короля. В 554 г. Агила был убит собственными солдатами, и вместо него они возвели на трон Атанагильда.

Атанагильд — король, нелюбимый испанскими хронистами, как древними, так и новыми. Все упрекают его в том, что к уже сотрясавшей страну междоусобной войне он подключил императора, уступил земли византийцам и пожертвовал вестготской честью ради совершения жалкого государственного переворота. Исидор Севильский, хоть и не любил Агилу, о его преемнике Атанагильде высказался очень сурово: по его словам, это был tyrannus, то есть «узурпатор», скорее захвативший королевскую власть, чем получивший ее.

На самом деле о личности Атанагильда мы знаем мало. О его роде или начале карьеры неизвестно вообще ничего. Известно только, что до вступления на престол он женился на некой Гоисвинте, пользовавшейся у вестготов большим авторитетом. Иногда говорят, что она имела родственные связи с королевской династией Балтов, но старинные авторы несомненно не забыли бы упомянуть о таком родстве, если бы оно было очевидным. По существу Атанагильд и Гоисвинта остались бы нам совершенно неведомы, если бы они не были родителями двух дочерей: старшей, которую звали Галсвинта, и младшей по имени Брунгильда.

ЮНОСТЬ БРУНГИЛЬДЫ

Дату рождения Брунгильды не приводит ни один автор, но для девочек наличие такой даты — редкость. Однако если оценивать — как побуждают нас источники — ее возраст во время бракосочетания в пятнадцать лет, Брунгильда, конечно, появилась на свет около 550 г., когда ее отец был еще только одним из претендентов на титул короля вестготов.

Малоизвестная принцесса

Почему Атанагильд и Гоисвинта назвали вторую дочь Брунгильдой? У германских народов правила образования имен играли существенную социальную роль. Действительно, имя ребенка составлялось из двух корней, которые родители выбирали в собственном ономастическом наследии. Например, супружеская пара из мужа по имени Бернегарий и жены по имени Фраменгильда могла иметь сына и дочь, которых звали соответственно Фрамен/гарий и Берне/гильда. Однако в аристократических семьях родители были склонны передавать корни не своих имен, а имен родственников, предков или союзников, считавшиеся особо престижными. В качестве исключения могли воспроизвести даже целое имя, ассоциировавшееся с великим деятелем прошлого: так, в 470-х гг., когда вестготский король Эврих вступил в войну с империей, он назвал сына Аларихом в честь Алариха I, взявшего Рим. Наконец, добавим: каким бы ни был метод формирования, теоретически имя индивида должно было иметь смысл. Бернегарий, например, можно перевести как «копье на медведей». Однако отмечено, что принцип варьирования элементов вскоре вытеснил осмысленность их соединения. С VI в. у варваров были антропонимы, никакого логичного значения не имевшие.

Что можно сказать о ребенке, которого звали, согласно принятой транскрипции, Bruni hilda или Brune / hildis? В целом, как мы видели, такое имя можно перевести как «Панцирь Войны». Это несомненно звучит неплохо для дочери фрондирующего аристократа, но большого политического значения здесь не найти. Непохоже, чтобы тот или другой элемент имени свидетельствовал о принадлежности к особо выдающемуся роду. Ни у одной готской королевы, насколько нам известно, в имени не было корня brun(e)-; что касается окончания -hild («война»), оно было крайне распространено в германской ономастике на всех уровнях общества.

В то же время не стоит предполагать, что имя Brunehildis связано с гипотетическим божеством германского пантеона. Все-таки к 550 г. вестготы уже более полутораста лет как обратились в христианство, и последние очаги язычества встречались только в простонародной среде. Трудно представить, чтобы Атанагильд, амбициозный аристократ и романофил, выбрал дочери имя, компрометировавшее его связью с народными верованиями.

Наконец, имя «Брунгильда» столь невыразительно, что, пойдя на некоторый риск, можно допустить: этот ребенок родился в период, когда Атанагильд еще не объявил о восстании против Агилы. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить скромный характер этого ономастического выбора с теми грандиозными изысками, которые выбирал для дочерей в подобных обстоятельствах Теодорих Великий. В начале 490-х гг., когда король остготов был союзником византийского императора Зенона, он назвал старшую дочь Арианой — в честь жены константинопольского властителя. Потом, в период, когда он обосновался в Италии как самостоятельный германский король, Теодорих назвал младшую дочь Амаласунтой («Славой Амалов») в знак независимости остготского королевского рода. Если бы Атанагильд и Гоисвинта родили дочь между 552 и 554 гг., когда они жили за счет империи, им было бы трудно воздержаться от того, чтобы не дать ей византийского имени. А если бы ребенок появился на свет после 554 г., королевская чета, конечно, обратилась бы к ономастическому запасу вестготских государей, чтобы придать узурпации легитимный вид.

Короче говоря, в середине VI в. имя «Брунгильда» не давало никаких особых козырей при вступлении в жизнь. Тем не менее Атанагильд оказался достаточно ловок, чтобы удерживать толедский трон четырнадцать лет. Таким образом, детство Брунгильды было детством принцессы, и, поскольку вестготская монархия всегда пыталась сблизиться с испано-римскими элитами, девочку старательно обучали. Как большинство дам VI в., ее учили чтению и письму на латыни. А поскольку в дальнейшем Брунгильда проявила способность ценить ученую поэзию, есть основание предположить, что она обучалась грамматике и риторике. В вестготской Испании сохранилось достаточно превосходных умов, чтобы с выбором наставника не возникло трудностей[7]. В любом случае Гоисвинта, вероятно, играла значительную роль в воспитании дочери, коль скоро в последующие годы обе женщины вели переписку, отражающую их высокий культурный уровень[8]. В этом нет ничего по-настоящему удивительного: у аристократов раннего средневековья супруга часто была образованнее мужа и обеспечивала обучение детей всем искусствам, кроме военного.