Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль

Итак, учеба Брунгильды не сводилась к работе иглой, но получила ли она все-таки то, что следовало бы назвать политической подготовкой? Таланты, которые она проявила впоследствии, показывают, что она была знакома по меньшей мере с азами права, географии и богословия. Король Атанагильд, не имевший наследника мужского пола, вероятно, должен был позаботиться, чтобы обе его дочери обладали необходимой компетентностью, позволявшей возглавить государство — самостоятельно или наряду с супругом. В свое время Теодорих Великий, у которого тоже не было сына, дал своей дочери Амаласунте образование высокого уровня: благодаря приобретенной компетенции эта принцесса смогла управлять королевством Италией в течение восьми лет регентства.

Но были еще политические знания, которым учили без учителей и которые можно было усвоить, лишь с ранних лет окунувшись в придворную среду. Привычка понимать с первого взгляда, каков социальный уровень индивида, знание титулов и званий, умение оценить стоимость убранства или качество пира — вот какие таланты были важнейшими при варварском дворе. Подобной социальной компетентности было достаточно знатному человеку, чтобы отличаться от простолюдина. В состав властных ритуалов входили также жесты, позволяющие выказать собеседнику уважение, почтить его или унизить, и с ними властители знакомились в ранней юности. Эти навыки, приобретенные при толедском дворе, всегда будут отличать Брунгильду.

Первая встреча с империей

Что касается европейской истории, у Брунгильды не было никакой необходимости в книге или наставнике, чтобы ее изучить. При толедском дворе в 550-е гг. еще было можно обсуждать великую авантюру варварских народов с живыми ее свидетелями, будь то могильщики Западной империи или лица, причастные к возрождению римского могущества.

Немного пофантазируем. Главнокомандующего византийской экспедицией, которая высадилась в Испании в 552 г., звали Либерием{53}. Поскольку он пришел на помощь Атанагильду против Агилы, вероятно, он встретился со своим союзником; может быть, он видел, как вокруг того вертелась девчушка трех-пяти лет по имени Брунгильда. А ведь Либерии не был заурядным человеком: ему было за восемьдесят, и он прожил жизнь настоящего римлянина — западного римлянина, который разрывался между ностальгией по императорскому Риму и надеждами на варварские королевства.

Римский сенатор из высокого рода, Либерии родился во времена, когда в Риме еще были императоры. В молодости он в качестве офицера служил Одоакру, потом, когда в 493 г. Италию захватил Теодорих Великий, Либерии, естественно, оказался среди тех молодых просвещенных италийцев, которые поверили в звезду остгота. Префект претория Италии в 493 г., патриций в 500 г., потом префект претория Галлии в 510 г., Либерии прошел все ступени cursus honorum [карьеры], возможность которого дал равеннский король. И какой послужной список! Смелый воин, он был ранен на Дюрансе, когда остготы брали под контроль Прованс. Пылкий католик, он окружил почтением святого епископа Арльского Цезария и даже позволил ему навязать свое решение вопроса о благодати и свободной воле, мучившего западных богословов. Ради этого Либерии организовал созыв собора в Оранже в 529 г.; вероучение, сформулированное на этом соборе, станет основой ортодоксальных воззрений на предопределение вплоть до Тридентского собора. Потом, в 535 г., стареющий патриций, безупречный слуга остготских государей, был отправлен королем Теодахадом к Юстиниану с нелегкой миссией — оправдать убийство Амаласунты. Там в Либерии вновь пробудилась старая римская идентичность, заглушив укоры совести; сознательно саботируя свою миссию, он дал Юстиниану casus belli, в котором тот нуждался для завоевания Италии. Словно затем, чтобы отомстить за Боэция и папу Иоанна I, Либерии во время готской войны примкнул к византийскому лагерю. В 550 г. силуэт этого старика еще можно было увидеть на Сицилии, где император поручил ему защитить остров от набега короля Тотилы. В 552 г. Либерии получил свое последнее задание — воспользоваться внутренним конфликтом между двумя претендентами на вестготский престол, чтобы вновь водрузить на испанских берегах римские штандарты. Через некоторое время он умрет в возрасте восьмидесяти девяти лет и будет погребен в Римини, в той римской Италии, которую он так нежно любил и разорению которой тем не менее поспособствовал.

Встреча между маленькой вестготской принцессой и последним из великих римских полководцев — вероятно, не более чем литературная фантазия, которую читатель соблаговолит нам простить. Разглядела ли Брунгильда Либерия на самом деле или нет — не суть важно. Достаточно упомянуть о такой возможности, чтобы можно было заметить любопытные деформации ткани времен. Обычно считают, что память о реалиях, передающаяся изустно, не переходит из поколения в поколение и что в раннем средневековье событие, случившееся пятьдесят лет назад, уже забывалось или полностью искажалось устными рассказами. Несомненно, для таких утверждений и соответственно для оспаривания возможности устно передавать рассказы о предках есть основания. Однако во властных кругах всегда были глубокие старики, способные выступать как очевидцы сравнительно давнего прошлого. И в юности у Брунгильды была возможность встречать многих из этих «живых ископаемых» в лице Далмация Родезского, Ницетия Трирского или Германа Парижского.

Этой простой констатации достаточно, чтобы эскизно наметить вероятные представления об истории у людей конца VI в. Многим падение Рима должно было представляться событием из незапамятных времен и почти легендарным. Но для некоторых очень немолодых людей и для тех, кто их окружал, эта давность могла быть куда более относительной. До рубежа VI–VII вв. некоторые знали, что исчезновение Западной империи надо воспринимать как недавнее событие и этот феномен как таковой еще может оказаться обратимым.

Большая дипломатия Атанагильда

Обратимость истории: Атанагильд несомненно думал о ней, встречая патриция Либерия. Был ли этот полководец империи, родившийся в то же время, что и Ромул Августул, реликтом исчезнувшего мира или предвестием воскресения Рима? Отец Брунгильды, отныне обосновавшийся на толедском престоле, задумался о последствиях своих действий. Попросив византийцев о помощи, он призвал на головы вестготов тот бич, который уже сокрушил вандалов и остготов. К тому же некоторые испано-римские сенаторы начали отдаляться от своих германских господ и вздыхать по «римской свободе». Действительно, только поддержка со стороны местного населения позволяет объяснить, почему византийцы быстро укрепились на полуострове, располагая лишь небольшим числом солдат[9]. Так, в их руки попали Картахена, Малага и Севилья, не считая нескольких крепостей в глубине материка. Все вместе начинало походить на византийскую провинцию, и император возложил на епископа Картахенского церковную власть, простиравшуюся до самых Балеарских островов.

Атанагильду было пора реагировать. Как только он смог — несомненно в 554 г., — король разорвал союз и начал нападать на имперцев, которых несколько лет назад пригласил сам. Ценой некоторых усилий Севилью удалось вернуть, но под Кордовой король несколько раз потерпел поражение{54}. Тогда вестготы были вынуждены признать, что неспособны сбросить византийцев в море. Их королю требовалось слишком много средств, чтобы избегать всех грозивших ему опасностей: баскских восстаний, нападений франков, провокаций галисийских свевов, не считая риска новой узурпации… Со своей стороны, у императора не было денег, чтобы вложить их в завоевание какой-нибудь малонаселенной Месеты, где его войска рисковали получить больше ударов, чем добычи. В Испании между обеими нациями установилось равновесие слабости, и как будто ничто не могло поставить зону византийского завоевания под угрозу.

Атанагильду, чтобы он мог надеяться изменить ситуацию, надо было вывести это противостояние за чисто иберийские рамки. В Африке, где новая имперская провинция процветала, несмотря на отдельные набеги мавританских племен, никакую комбинацию разыграть было, увы, невозможно. На западе маленькое свевское королевство Галисия тоже почти не внушало надежд: мало того, что свевы более века не добились ни одного заметного военного успеха, так они еще и приютили восточного миссионера Мартина Брагского, любопытного персонажа, которого можно было считать агентом Византии на Западе. Что касается басков, они оставались басками, то есть людьми воинственными, независимыми и абсолютно безразличными к тому, что происходило более чем за сотню километров от их гор.

Чтобы выбраться из ловушки, в которую он загнал себя сам, Атанагильду не оставалось иного решения, кроме как обратиться к франкам. Однако для вестготов это был исконный враг, который в 507 г. завоевал Аквитанию, а потом, в 531 г., убил последнего из королей Балтской династии. Тем не менее Толедо знал, что Меровинги неоднократно вторгались в Италию, где сражались с императорскими армиями. Это побуждало к размышлениям. Если бы франки напали на византийцев в Италии в тот момент, когда вестготы начали бы наступление в Испании, император не мог бы отправить подкрепления на оба фронта. Конечно, это была большая дипломатия малого масштаба. Но что еще оставалось во времена, когда армии были столь маленькими, что для победы бывало достаточно минимального численного превосходства? Заключение союза с франками позволяло вестготам извлечь уроки из войны 507 г., когда Юстиниан отвлек Теодориха в Италии, чтобы помешать ему послать войска для защиты Аквитании, подвергшейся нападению Хлодвига. В 560-е гг. Атанагильд задумал перевернуть эту стратегическую схему, отправив франков сражаться в долину реки По, чтобы помешать Юстиниану защитить Андалусию.