Серые волки, серое море. Боевой путь немецкой подводной лодки «U-124». 1941-1943 - Э. Гейзевей

— Еще на 5 метров глубже, Бринкер! — снова повторил командир.

— Господин каплей, мы уже на 8 метров превысили предельную глубину погружения, — сообщил Бринкер.

— Я знаю, — возразил ему Шульц. — Но лодка может не выдержать этих ударов. Эти проклятые глубинки забьют ее до смерти.

— Слушаюсь, — покорно ответил Бринкер.

Осмотревшись, Шульц поймал испуганный взгляд молодого матроса, впервые вышедшего на боевое патрулирование. Чувство страха делало его еще более юным, чем он был на самом деле.

Командир внезапно улыбнулся.

— Не беспокойся, — сказал он. Тон его голоса был удивительно теплым и мягким и относился скорее ко всем, находившимся в центральном посту. — Я обязательно верну тебя домой. — Его доверительная улыбка относилась конечно же ко всем им. — Что скажет твоя мать, если я не выполню свое обещание.

На мгновение показалось, что эсминец уже не так близок к лодке.

Воздух в лодке был затхлый и удушливый, и Шульц распорядился раздать всем калиевые патроны. Люди брали патрон в рот и дышали через него. Углекислый калий частично удалял из вдыхаемого воздуха углекислый газ, облегчая таким образом дыхание.

А пока по корпусу продолжал бить свистящий бич гидролокатора эсминца, взвинчивая нервы экипажу лодки. Все они знали, что, когда этот постоянно нарастающий свист достигнет пика, за этим обязательно последуют взрывы и сотрясение корпуса лодки, как под ударами молота.

А Шульц тем временем уводил лодку все глубже и глубже, пока она выдерживала давление, о котором и не помышляли ее создатели. На ее прочный корпус напирали тысячи тонн воды, грозящие раздавить ее, как яичную скорлупу. Вода начала просачиваться через микроскопические отверстия в заклепочных швах и соединениях труб, когда давление нащупало все слабые места ее конструкции.

Наконец решимость продолжать погружение покинула Шульца. Все члены экипажа, не занятые чем-либо особенно важным, были отправлены на места отдыха, где должны были спокойно лежать, чтобы потреблять как можно меньше кислорода. И несмотря на угрожающую им опасность, все они друг за другом погружались в тяжелый сон.

Находящиеся в центральном посту с надеждой смотрели на командира, ожидая объяснения сложившейся ситуации. Шульц и Бринкер говорили спокойно, их лица и голоса были лишены каких-либо эмоций, не выдавая того леденящего страха, который владел ими обоими. На окружающих они производили впечатление вполне благополучных, ничего не опасающихся людей. Ведь не могли же они здесь болтать бог знает о чем, если бы им ежесекундно угрожала опасность быть разнесенными на атомы?

В действительности этот разговор не имел вообще никакого смысла, поскольку Шульц и Бринкер говорили о разных вещах, но это не имело никакого значения. Поскольку ни тот ни другой не слушал собеседника, как, впрочем, и других, находившихся рядом с ними.

И то исключительное хладнокровие, которое сделало Хардегена величайшим из командиров подводных лодок, уже было заметно в нем и сейчас, когда он бродил по отсекам лодки, осматривая повреждения и инспектируя ремонтные работы. Его голубые глаза были спокойны и лишены малейших признаков страха, поэтому люди, склонные к панике, становились уверенными при виде офицера, который так убедительно подавлял свой собственный страх, спокойно обсуждая проблемы и обмениваясь шутками с членами команды.

Безжалостные атаки продолжались всю ночь и весь следующий день, а Шульцу все так и не удавалось оторваться от преследования эсминца. Ситуация становилась критической. Воздух в лодке становился удушающим, содержал все больше углекислоты и все меньше кислорода. Плотность электролита в аккумуляторных батареях снизилась до опасно низкого уровня, хотя все не очень важные приборы — потребители электроэнергии — были отключены уже много часов тому назад, и гребные электродвигатели вращались с минимально необходимой для сохранения маневренности лодки скоростью. Свободные от вахты безвольно лежали в койках, находясь скорее в состоянии обморока, чем сна. А те, кто нес вахту, не имели сил, чтобы просто держаться на ногах. Шульц понимал: лодка либо должна как можно скорее всплыть, либо вообще навеки остаться в морской пучине. Казалось, эсминец потерял контакт с лодкой, но все еще продолжал охоту, время от времени сбрасывая глубинные бомбы.

В конце концов Шульц распорядился после очередного бомбометания выпустить из лодки некоторое количество соляра, чтобы попробовать создать у преследователей убеждение, что лодка наконец-то потоплена.

Бринкер добавил к выпускаемому топливу еще и пару перчаток и матросских ботинок, которые должны были всплыть на поверхность вместе с топливом в качестве убедительного свидетельства гибели лодки, сопровождавшейся разрушением прочного корпуса. После исполнения этой затеи эсминец еще раз на малом ходу прошел над ними, как видно подбирая и изучая находки. После этого, потеряв акустический контакт с лодкой и, по-видимому, убедившись, на основании масляных пятен и остатков одежды, что с лодкой покончено, эсминец резко развернулся и на полном ходу покинул место сражения.

Шульц выждал некоторое время, после чего осторожно поднял лодку на перископную глубину. Вокруг было пустынно.

— А вы не заметили ничего странного в этих бомбометаниях? — спросил Кессельхайм Франца Рафальски вечером того же дня.

— Заметил, — кивнул Рафальски. — Странно, что мы остались живы.

— Это я, между прочим, и имел в виду. Вспомните-ка, что было у нас сегодня на десерт.

— О чем вы говорите, Шерри? — спросил Рафальски с некоторым раздражением. — На обед был шоколадный пудинг… и бомбы на ужин!

— Вот это я и имел в виду! Шоколадный пудинг и глубинные бомбы. И вчера тоже шоколадный пудинг и глубинные бомбы. — Кессельхайм напустил на себя крайнюю серьезность. — А вспомните-ка тот эсминец, который выскочил из тумана на прошлой неделе? У меня рот был набит шоколадным пудингом, когда командир передернул затвор.

Рафальски некоторое время помолчал с серьезным видом, после чего медленно проговорил:

— А ведь вы правы, Шерри.

Такие же забавные совпадения произошли тремя днями позже, когда в меню снова появился шоколадный пудинг. И как по расписанию, неизвестно откуда снова появился эсминец и засыпал их бомбами.

— Ну вот опять! — выкрикнул Рафальски и прошествовал прямо к командиру.

— Господин капитан-лейтенант, я хотел бы поговорить с вами.

Шульц повернулся к нему, удивленный настоятельностью его тона:

— Конечно, Рафальски, зайдите в мою каюту. — Он повернулся боком, пропуская матроса внутрь своего командирского уголка.

Невозмутимо выслушав историю Рафальски, он не нашел в ней ни чего-либо забавного, ни проявления истерии.

«U-124» за всю ее историю пришлось еще не раз выдержать бомбардировки глубинными бомбами, но шоколадный пудинг на столе уже никогда больше не появлялся.

Моряки вообще народ суеверный, и изображение эдельвейса на рубке их лодки было не единственным проявлением власти госпожи Удачи над сердцами подводников. Так, на подлодке «U-48» Герберта Шультце при следовании в открытом море придерживались только курсов, выражаемых числами, кратными семи.

Когда Шультце на его посту сменил старший лейтенант Генрих Блейхордт, он был озадачен тем, что должен давать рулевому указания о градусной величине курса, совершенно отличной от той, которую называл ему рулевой, подтверждая, что он понял указание. Однажды, доведенный до бешенства этой шуткой, он уже был готов преподать сумасшедшей команде хороший урок немецкой военно-морской дисциплины, когда кто-то разъяснил ему, что на этой лодке установилась странная традиция подавать команды рулевому, называя только числа градусов, кратные семи. Поэтому, когда он назвал рулевому число градусов, не кратное семи, тот в ответ назвал ближайшее число, кратное семи, чем так изумил командира. Стоит отметить, что Блейхордт был вынужден все-таки приспособиться к этой необычной практике. И на других подлодках также цепко держались за свои магические формулы и колдовское варево, когда хотели задобрить судьбу и перетянуть удачу на свою сторону.

31 октября «U-124» встретила одиночное английское грузовое судно «Батлэнд». Произведя торпедную атаку из надводного положения уже в темное время суток, Шульц поразил его одной торпедой, попавшей в носовую часть судна, которое затонуло всего за тридцать секунд, причем его погружение в пучину сопровождалось мощными взрывами. По-видимому, взорвались котлы.

А уже на следующий день он атаковал «Эмпайер бизон», также отправив на дно.

Океанский буксир с желтой трубой и одной мачтой стал объектом продолжительной погони в ноябре. Лодка, заметив его, начала преследование, но он внезапно изменил курс и исчез.