Матушки: Жены священников о жизни и о себе - Ксения Лученко

Меня приучили ответственно относиться к словам, думать, что ты говоришь, думать, как ты выглядишь. Контролировать себя каждую минуту. Здесь город маленький, внимание пристальное.

Анастасия Сорокина

Протоиерей Александр Сорокин (р. 1966) – председатель Издательского отдела Санкт-Петербургской епархии Русской Православной Церкви, ответственный редактор епархиального журнала «Вода живая. Санкт-Петербургский церковный вестник», настоятель храма Феодоровской иконы Божией Матери в память 300-летия Дома Романовых в Санкт-Петербурге. Автор лекционного курса «Введение в Новый Завет. Христос и Церковь в Новом Завете», а также ряда статей и брошюр. Преподаёт в Санкт-Петербургской духовной академии.

Анастасия Сорокина (р. 1966) окончила регентское отделение Санкт-Петербургской духовной академии, регент храма Святых первоверховных апостолов Петра и Павла при Университете педагогического мастерства. Растит двоих детей.

– Как у вас произошло знакомство с храмом и с церковной музыкой?

– Все это вошло в меня просто с младенчества, когда меня носили на службы мои бабушка и мама в Псково-Печерском монастыре. Естественно, я запоминала какие-то песнопения, в три года уже могла что-то спеть. Кажется, еще не пошла в первый класс, когда уже где-то пела. У нас дома всегда собирались дети, какая-то молодежь, со мной росла моя тетя – она старше меня на восемь лет, но с возрастом этот разрыв чувствовался все меньше и меньше. У нас были общие интересы, мы с ней много проводили вместе времени. Дома у нас устраивались концерты, спектакли, вокруг довольно много было верующих детей, многие приезжали тогда из Ленинграда.

– Расскажите, где вы выросли, в какой семье, какие занятия детства и отрочества оставили наибольшее впечатление?

– Я выросла в Печорах. На тот момент, когда я стала себя осознавать, моя семья состояла из бабушки, дедушки, их младшей дочери – моей тети, моей мамы и меня.

За Печорами, в Тайлово, есть небольшой храм, и там некому было петь. Служили там по-русски и по-эстонски, поскольку было много эстонского населения. И я пела в этом храме несколько лет.

На Пасху и на Рождество мы готовили концерты. На Рождество мы с друзьями ходили несколько дней по городу – славили Христа. Город маленький, поэтому всех знакомых мы обходили пешком за несколько дней. Это, конечно, незабываемые впечатления, потому что, с одной стороны, было очень весело, с другой стороны, это были не то что «умилительные», но довольно глубокие чувства для нашего возраста. Когда мы приходили в дом и в очередной раз начинали петь тропарь, кондак, рождественские колядки, многие люди, к которым мы приходили, начинали плакать, так их умиляло детское пение.

– И сколько же вам было лет, когда вы ходили по домам колядовать?

– Первый раз я пошла славить Христа, когда мне было три года, со мной пошла моя мама, а я хвостиком за старшими, это еще была компания моей тети, где все были старше меня. У нас был целый маленький концерт: мы пели песнопения, читали стихи – может быть, это было минут 10–15. И мы не уставали повторять из раза в раз!

Теперь я вспоминаю – и мне даже странно. Сколько я жила в Печорах – столько и ходила славить.

– Вы рассказываете удивительные вещи! Как будто жили в другой стране…

– Я думаю, что действительно жила немножко в другой стране. Во-первых, монастырь сохранил некоторую автономность благодаря тому, что до 1939 года это была территория Эстонии и там не успели закрыть монастырь и сделать всего того, что делали на остальной территории России. Там сохранился совершенно удивительный дух монастырский, там были старые монахи, был настоятель отец Алипий (Воронов). Когда много лет спустя я оказалась в Шеветоньском монастыре в Бельгии, то к великой своей радости почувствовала ту же атмосферу особой тишины. Все было очень просто и тихо. Сложно найти подходящее слово.

– «Благодатно»?

– Что такое благодать? Для меня это было состояние, когда тебе очень хорошо и ты можешь пребывать в этом вечно. И не хочется никаких перемен, а хочется, чтобы это состояние было всегда. Довольно часто меня в детстве посещало это состояние – в раннем детстве. С возрастом оно, конечно, улетучилось.

Потом я подросла и стала петь уже в монастырском хоре. Такая традиция была – пел смешанный хор в монастыре. Когда я была еще маленькая, регентом этого хора был Николай Александрович Вехновский, дедушка покойного митрополичьего протодиакона Алексия Васильева, который скончался несколько лет назад.

– В Печорах – корни вашей семьи?

– Нет. Бабушка моя из-под Рязани, ее отец служил священником в одном женском монастыре. После революции они оказались в Ташкенте. Так обстоятельства сложились, что он должен был бежать в Ташкент. Моей бабушке тогда было, может быть, лет семь или восемь, мама ее умерла, когда ей было всего два года. Прадед был вдовец, у него было семь человек детей, старшие могли уже более-менее сами устроить себя в жизни, а вот бабушка оставалась на его руках.

– Как звали вашего прадедушку?

– Михаил Степанович Вяземский. Его отец был диаконом, а его дед вроде бы служил врачом на Кавказе. Прабабушка тоже была из рода духовенства.

– Какова была его судьба в дальнейшем?

– Михаил Степанович в Ташкенте уже не служил, он работал бухгалтером на предприятии по утилизации кожаных отходов, подрабатывал часовым мастером. Однажды вечером (был день его Ангела) он возвращался от своей уже замужней дочери, было довольно поздно, и на улице его убили. Видимо, с целью ограбления.

Первого мужа моей бабушки (отца моей мамы) убили на войне. Она вышла замуж второй раз, но девичью фамилию не меняла, так и осталась Верой Михайловной Вяземской.

Ей было свойственно какое-то удивительное нестяжание, она все время все раздавала, и хотя в семье были какие-то хорошие вещи, они всегда уходили. Сколько дети моей бабушки ни пытались ее прилично одеть или создать в ее доме какой-то «элементарный уют» и достаток, у них ничего не получалось. У нее был дар все отдавать. Бабушка всегда была стержнем нашей семьи и, можно сказать, все были в подчинении у нее. Она человек очень обаятельный и при этом довольно властный.

– Это она решила ехать в Печоры?

– Нет. В 46-м и 47-м годах в Ташкенте были сильные землетрясения, бабушка очень напугалась, и их семья решила уехать. Какое-то время они жили в Казахстане, потом в Мордовии. В 59-м году моя мама приехала в Псково-Печерский монастырь к о. Сампсону (Сиверсу) за благословением на очень важный жизненный шаг. Они были знакомы уже несколько лет, еще с тех пор, когда о. Сампсон жил в Саранске. Но благословение мама получила совсем другое – остаться в Печорах и преподавать в сельской школе английский язык (мама закончила педагогический институт).

В Печоры мама влюбилась, как только сошла с поезда. Это был город с каким-то совершенно другим духом, с другим укладом. Поскольку долгое время это была территория Эстонии, там сохранился просто элементарный порядок, это был очень чистый, ухоженный маленький городок с маленькими скверами, парками и фонтанчиками, очень тихий и спокойный. Кроме того, монастырь с его тишиной, с такой ни на что не похожей церковной жизнью. Во всяком случае, для моей мамы это было просто откровением. Все эти обстоятельства послужили тому, что моя бабушка опять взяла все свое семейство, и они переехали. Какое-то время моя мама была преподавателем в школе. Как классный руководитель, она должна была участвовать в общественной жизни и строить воспитательную работу в одном направлении: чтобы дети вступали в октябрята, в пионеры и в комсомольцы. В конце концов, она решила, что не может этого делать, и оставила школу. Она поступила в Ленинграде в Фармацевтический институт, стала фармацевтом и всю свою дальнейшую жизнь проработала в аптеке.

– В жизни верующего человека в советской стране чувствовалось противостояние государству? Было ощущение, что государство враждебно? Я понимаю, конечно, что это детские и юношеские годы и они в любом случае светлые, но вот как можно оценить ту ситуацию с сегодняшних позиций?

– Я выросла в этом противостоянии государству. Тогда я не совсем понимала, чем это было обусловлено, хотя всегда знала, что внешний мир «против Бога». Для меня и для моих монастырских сверстников это было главной причиной. То, что мы находимся в оппозиции тому миру, в котором мы существуем, в нашей семье тоже очень чувствовалось. В значительной степени это настроение пришло из окружения отца Сампсона, там оно постоянно присутствовало, т. к. за ним действительно присматривал КГБ. А для меня это ощущение возникло, когда я пошла в школу. Хотя мне было в каком-то смысле легче, потому что в моем первом классе нас было четыре человека из верующих семей.