Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

— Значит, есть в пустоте воздух, в тоске радость, в мечте воля к преображению жизни!

30 <Сентября>. Софья, Вера, Надежда, Любовь.

У нас именинница Вера Антоновна.

Творчество сопровождается чувством собственности, как любовь ревностью, как сама жизнь явлением личности, но беда наша в том, что собственность бывает и без творчества, ревность без любви, как в самоуправстве, а личность без соответствия с жизнью — в эгоистическое существование…

Явление чувства собственности, нарастание его и потом исчезновение ясно можно проследить в процессе писания: как нарастает чувство собственности к моменту завершения повести и как оно исчезает, когда книга выпущена в свет и «собственником» ее становится издатель. Сыграв свою роль, как спутник, как хранитель творчества, собственность как бы умирает и на трупе ее поселяется паразит, издатель. Особенно резко бывает видно явление паразитов при творчестве Бога… Ясное зрение паразитизма бывает у крестьян, впервые попадающих в городские учреждения.

Мы, когда брались за социализм, принимали его за силу, освобождающую жизнь от паразитизма («эксплуататоров»), но удары наши попали в самую жизнь, и собственность, взятая отвлеченно и уничтоженная, обескрылила творчество…

День весь был, вот-вот пойдет дождь, и одно время как будто немного и моросило. От 6 у. до 12 д. я обошел лес вдоль линии, посмотрел опушку Зубач. озими и вернулся опушкой леса. Видел всего двух вальдшнепов, но не стрелял. Один был на лесной полянке (скошенной, — в некосях в это время дичи не бывает) возле елки; когда Кента стала по нем и потом пошла по правую сторону ели, я пошел кругом по левую, чтобы встретить вальдшнепа, но он, вероятно, услышал меня и вылетел на Кенту. Так и не удалось выстрелить. По другому Кента стала на холме, поросшем ольхой возле Черной речки, когда я взбирался на него из-под низу. Вальдшнеп не выдержал стойки и метнулся камышами, как бекас, так что не только выстрелить, но и даже определить направление полета было невозможно. Тем не менее я вскоре его нашел, но опять было и далеко и трудно стрелять по камышам. Редко приходится видеть таких вальдшнепов. Еще я застал на берегу речки тетерку с петухом, которые снялись так быстро, что как будто это причудилось. Пырхнули несколько раз невидимые рябчики. Вот и вся моя охота!

Именины у Веры Антоновны были замечательные обилием южных (донских) закусок, которые она удивительно изготовляет сама, своими руками. В. А-а дала мне понюхать чабер{81}, которого здесь нет, и я перенесся мгновенно в Хрущево. И оказалось так ясно, что вторую родину сделать нельзя.

Друг мой, родина моя настоящая, степь, казалось мне, совершенно для меня кончилась, я заставил себя леса полюбить и это считал десятками лет своей новой родиной, в творчестве которой и сам лично принимал участие; в лесах я и любовь пережил и научился работать. Но вот недавно в одном доме дали мне понюхать чабер, которого нет в северных лесах, и вдруг с необычайной силой и с болью встала передо мной моя настоящая детская родина, и тут я понял, что эта первая родина скрыта всегда во мне, что вторую свою личную родину я создал сам себе взамен детской, что радость моя в лесах происходит от боли расставания с первоначальными степями, что в лесах тайно для себя я жил чувством своей первой родины, оставался верным ей, неизменным всю жизнь и что самое главное понял я, что родина моя хороша!

Дорогая, все мои письма к Вам вернулись обратно… (и т. д.)

Был у меня Трубецкой, проделавший в тайге то, что я когда-то проделал на севере, убил даже медведя. Это путешествие преобразило его, и он из дебрей тайги явился к нам князем.

Вяткин рассказывал о Тютчеве, хранителе Тютческого музея, вот противоположность Трубецкому: ухитрился в своих привычках эстета и барина пережить и коммунизм!

Что вы говорите мне о мертвецах! есть разные мертвые — одни, которые до сих пор из глубины пережитых тысячелетий и теперь властно определяют направление нашего современного лучшего, другие мертвецы, живущие с нами, обладающие часто бычьим здоровьем, пожирают наше творчество, прут нас всех живых упрямыми лбами в могилы…

1 октября. Сегодня я ходил по лесу с Ромкой с целью узнать, полезно или вредно в это время годя приучать молодую собаку к лесу. Вопрос, оказывается, сводится к тому, полезно или вредно пускать собаку по следам птиц, которые не только не выдерживают стойки, но часто улетают далеко до того времени, когда собака причует их следы (тетерева и рябчики). Я думаю, для Ромки это вредно, т. к. у него и без того стойка нетвердая. А, кроме того, возможность наскочить на вальдшнепа или рябчика дает повод разгоряченной собаке за ними погнаться, а руководителю трудно в чаще схватиться в первый момент и удержать собаку. Следовательно, поздней осенью лучше воздержаться от работы в лесу и подождать следующего лета, когда выведутся молодые тетерева.

Сегодня тихо и так глубоко задумчиво, и так выразительна «песня без слов» золотисто-желтых берез и осин в еловых и сосновых лесах.

Заходила В. Антоновна с Лилей, принесли хризантемы. Донская земля с казачьим бытом. Там за цветами в степи ездят! В Елецком краю, опустошенном, разделенном всюду оврагами, от всего великолепия степей остался только чабер, и то этот чабер через всю жизнь дает о себе знать. Запах особенно местных трав больше всего сохраняет в себе чувство родины.

Явился вечером Лева. Читал свои рассказы; как пусты они в сравнении с очерками, которые он начал было писать под моим руководством. Я начинаю упускать его жизнь. Мне непонятна она: к учению отношение легкое, — сдать бы экзамены, попыток к самообразованию никаких, интересов общественно-политических нет: живет в Москве и ничего не знает, никаких даже новостей не привозит. Заметно легко относится к людям, познакомится, заинтересуется, свяжется, а потом плюнет, как и не был знаком.

2 Октября. И еще один теплый задумчивый день без солнца в свете своих золотых берез, лип и осин.

Сегодня валовой пролет вальдшнепов. Лева нашел пару в Киновийском овраге, где он бывает только на пролете. Я нашел пять или шесть за Глинковым между Дерюзинской и Параклитской дорогами в мелятнике. Но мне в стрельбе не повезло, и принес только одного. Охота на вальдшнепов осенью — это экзамен и собаке, и охотнику, от собаки требуется высшая школа вежливости, от охотника — решительность выстрела, как при бекасах и, кроме того, сообразительность и смелость при обходе кустов во время стойки. Вот это последнее я упустил, когда Кента сделал свою первую стойку прямо возле стены зарослей. Только безумный выстрел в момент подъема перед стеной зарослей может случайно убить, и потому надо решиться оставить эту возможность и обойти заросль ради верного выстрела. Я оробел и остался на месте. Мне пришлось стрелять в крону осины в направлении полета мелькнувшей птицы. А когда я пошел проверить результат выстрела, из-под ног вырвался другой вальдшнеп. Это надо всегда иметь в виду, как при дупелях и бекасах, что часто рядом с одним бывает другой.