Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Азольский Анатолий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соломин тяжело вздохнул. Он сильно переживал этот свой провал, но Андрей Андреевич не собирался его щадить.
— А не далее как этой ночью ты арестовал целых пять шпионов — один другого опаснее, все сплошь лауреаты и номинанты.
— Это не арест, — тихо, но внятно возразил Соломин. — Это задержание.
— Извини, ты прав, — согласился Андрей Андреевич, — но приличные люди провели ночь в Лефортове, и, будь уверен, Ее Величество королева уже знает об этом.
Соломин тяжело вздохнул.
— Кудрофф виновен.
— Вот только ты этого не доказал.
— Вы мне помешали, Андрей Андреевич, — тяжело задышал Соломин. — Я его уже почти расколол.
Павлов-старший саркастически хмыкнул:
— Да, я знаю, мне уже рассказали о том концерте, что ты ему устроил. Будь уверен, завтра это будет во всех европейских газетах. Ты бы еще кулачные бои сибиряков с медведями ему показал…
Соломин снова вздохнул, и Павлов-старший сказал то, что должен был сказать:
— Ладно, бог с ними со всеми — и с Кудрофф, и с Джоханссоном. Как-нибудь перетерплю я все это. Но ты ведь на волоске, Юра…
Соломин затаил дыхание, это чувствовалось.
— Три провала подряд редко кому прощают, а у тебя они — один другого жутче. В общем, я желаю тебе успехов. Попробуй не облажаться на этот раз. Это ведь не только для тебя важно. На тебе сейчас имидж страны, как на ниточке, болтается…
Соломин тяжело вздохнул.
— Не подкачай, Юра.
Камера
Лефортовский следственный изолятор считается образцовым, и предназначен он специально для содержания особо опасных государственных преступников. Именно сюда после ликвидации внутренней тюрьмы на Лубянке перевезли оставшихся врагов народа, и это, возможно, спасло им жизнь. Здесь сидели некоторые из гэкачепистов и лидеров мятежного Верховного Совета образца 1993 года, арестованные в конце 90-х министры финансов, налогов и экономики.
Отчасти поэтому персонал здесь отличается вежливостью и сдержанностью. Прогулочные камеры тут больше по размеру, а сами прогулки длиннее и чаще. В каждой камере есть радио, транслирующее даже «Эхо Москвы». Почти везде есть холодильники и телевизоры. Больше, чем по трое, не сажают. Следственные кабинеты, где встречаются и с адвокатами, просторные и снабжены всем необходимым. Стол, три-четыре стула, кнопка вызова конвоя. Ну и все остальное сложное оборудование, крайне необходимое для успешной оперативной работы. К сожалению, оно не может быть описано ни в статье, ни в репортаже, ни даже в романе. Остается лишь догадываться, какие секретные установки, читающие мысли и просвечивающие насквозь душу и совесть каждого, входящего в эти немые стены, прячутся за ними.
Ти Джея поместили в недавно отремонтированную камеру на троих, и, как ни странно, оба его соседа знали английский. Один, высокий и смуглый красавец, представился Рахимом Усмановым, дожидающимся суда за фальшивомонетничество. Второй, сердитый бородач в огромных толстых очках, не хотел ничего говорить о себе, только молча кивнул и снова углубился в чтение газеты. По словам Рахима, это был Кирилл Сорочак, заместитель министра экономики, обвиненный в каких-то махинациях с советскими долгами.
Ти Джей слушал, сопоставлял, делал выводы, но более всего его волновал собственный арест. Да, формально никто об аресте еще не говорил. Сказали: «Задержан». Но что такое «задержан», если тебя уже поместили в Лефортово? Ти Джей покачал головой: это уже практически «казнен», а не то что «задержан»!
«И кто же тогда прокололся? Алек?»
Кантарович не мог его сдать по той простой причине, что и понятия не имел, с кем встречается.
«Смирнов?»
Да, профессор Смирнов мог работать на два фронта. Но он сдал столько документов, что и сам уже мог сесть пожизненно. Да и влияние у него было колоссальное — даже с замом по режиму все решил. А главное, видевший Ти Джея много месяцев назад Смирнов понятия не имел, что Томми приехал в Россию. Нет, это не Смирнов.
«Неужели Дэвид?»
Дэвид Кудрофф, вице-президент Королевского столичного университета, действительно не явился на место контрольной встречи, а сейчас он уже должен был уехать в Британию. Возможно, профессор уже доехал и завалился к своей любовнице? С ним такое случалось. Нет, гадать вот так, без единого факта, — занятие неблагодарное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})«Собственно, что имеется против меня?»
Прямые обвинения: побои «лысого козла» и его сломанная челюсть. Ну, это можно объяснить самообороной, ведь тот напал первый.
«Ношение военной формы?»
Ти Джей поморщился — слишком слабый аргумент, чтобы держать человека в Лефортове. Грим, усы, одежда уборщика и даже бачок отходов не являются преступлением даже в этой ужасной стране. Кстати, эта мелкая сучка применила при задержании электрошокер. Нужно будет накрутить адвоката… когда ему все-таки будет предоставлен кто-то более достойный.
Ти Джей зашагал по камере. Фактически против него работало очень многое — документы на разные имена и с разным гражданством, спецсредства, явный его профессионализм, наконец. Но вот формально… формально он был чист, и это будет вынужден признать любой суд.
Кислятина
Соломин стремительно перебрал в памяти все происшедшее в последние сутки.
«И что мы имеем?»
Документов при задержанном «майоре из Тувы» оказалось не просто много, а невероятно много — из трех стран! Так что сомнений, что этот норвежец-израильтянин-мексиканец вовсе не тот, за кого он себя выдает, уже не оставалось. В настоящий момент он объявил себя норвежцем, но Соломин чувствовал, что задержанный никакой не Торн Джоханссон. Проявившаяся при первом же контакте манера бычиться и щериться явно выдавала в задержанном ирландские корни. Уж такие-то вещи специализировавшийся на Британии полковник Соломин распознавал влет. У него вообще складывалось ощущение, что все эти повадки, ужимки и жесты откуда-то ему знакомы. Но вот где он их мог видеть раньше, Соломин не представлял.
Разумеется, это могла быть и обычная аберрация восприятия: общее ощущение от человека подобной породы, а возможно, и профессиональная деформация, которая неизбежно происходит с каждым хорошим специалистом. Просто привыкаешь смотреть на людей или с точки зрения их пригодности к вербовке и использованию, или с позиций потенциальной склонности к шпионажу и предательству. Вот и лезут в голову подобные мысли.
Но главным доказательством для Соломина был его ночной контакт с профессором Кудрофф. Да, формально это был гулкий провал русской контрразведки, но вот фактически… Юрий Максимович усмехнулся. Он запомнил все: и мгновение короткого испуга в глазах Кудрофф, и то, как точно в просчитанный момент в точно указанное место подошел тот, кто чуть позже сумел четырежды оторваться от «хвоста» и при этом не дал следственной бригаде Соломина ни единого шанса уличить себя. Пока в схватке «Торн против Соломина» иностранец выигрывал.
Юрий Максимович оглядел оседлавших притащенные из всех кабинетов стулья коллег. Вся подчиненная ему оперативно-следственная бригада была в полном составе — за исключением трех оперативников. Один шерстил в Институте киберфизики все личные дела профессоров и академиков. Двое по-прежнему лежали в больнице после неудачной встречи с «норвежцем», проходящим по уголовному делу как Торн Джоханссон. Соломин оглядел ребят и начал:
— Итак, что мы имеем? Мы имеем задержанного иностранца. По паспорту — норвежец. По жизни — тут, я вижу, ни у кого нет сомнений — разведчик. То есть шпион. Враг нашего государства. И пока мы все вместе, три десятка умных, талантливых офицеров-патриотов, не можем изобличить этого сукина сына. Мужики! Так не пойдет! Мы должны собрать доказательства!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— А показания этого англичанина? — подал голос совсем молоденький капитан.
— Профессора Кудрофф? Ну и что они дают? Очной ставки же не проводили! И пока не можем. Меня уже давят мидовцы. У них, понимаете ли, свои политические соображения. Лезут не в свое дело!
