Дюна - Фрэнк Херберт

Они описывают заговор квизарата, возглавляемый панегиристом Корбой; шаг за шагом исследуют план Корбы превратить Муаддиба в мученика, возложив всю вину на его возлюбленную Чани.

Как сообразуется все это с фактами истории? Никак! Только понимая губительную сущность способности к предвидению, можно объяснить природу этой колоссальной неудачи.

Надеемся, что другие историки сумеют это сделать.

Вронсо Иссийский.

История Муаддиба.

«Нет четкой грани между богами и людьми: одни переходят в других».

Скайтейл, лицевой танцор тлелаксу, старался не думать о том, какой зловещий характер носит их заговор. Однако он снова и снова возвращался к печальной мысли:

«Я сожалею о том, что должен принести смерть Муаддибу».

Свою жалость он тщательно скрывал от своих соучастников. Сам же он находил, что ему легче понять жертву, чем преследователей — очень характерное для тлелаксу свойство.

Скайтейл держался в стороне от остальных. Сначала они обсуждали вопрос о возможности применения яда. Энергичное и яростное по сути, это обсуждение внешне выглядело бесстрастно и чопорно и проходило в манере, свойственной представителям Великих школ, когда затрагиваются их догмы.

— Тебе кажется, что он сражен, а он вновь невредим!

Это сказала старая Преподобная мать Бене Гессерит Гайус Хэлен Моахим, их хозяйка здесь, на Валлахе IX. Закутанная в черное, старуха сидела в плавающем кресле слева от Скайтейла. Капюшон абы был откинут, обнажив обтянутое сухой кожей лицо, обрамленное серебряными прядями волос. Глубоко запавшие глаза смотрели настороженно и сердито.

Она говорила на языке мирабхаза, со множеством гортанных согласных и дифтонгов. Этот язык хорошо передавал тончайшие оттенки эмоций. Преподобной матери отвечал Адрик, навигатор Союза. В его вежливом голосе звучала насмешка.

Скайтейл взглянул на посланца Союза. Адрик плавал в контейнере с оранжевым газом в нескольких шагах от него. Контейнер находился под прозрачным куполом, специально сооруженным для него Бене Гессерит. Продолговатое тело, отдаленно гуманоидное, с увеличенными плавниками-ногами и с перепончатыми кистями рук, рыба в чужом море, — это и был рулевой Союза. Вентиляторы его контейнера выбрасывали бледно-оранжевое облако, насыщенное запахом меланжа.

— Если так будет продолжаться, мы умрем от собственной глупости!

Это произнес четвертый из присутствующих — потенциальный участник заговора, принцесса Ирулэн, жена (но не настоящая, напомнил себе Скайтейл) их общего врага. Она стояла у контейнера Адрика, высокая, светловолосая красавица, в великолепном платье из голубой китовой шерсти и в такого же цвета плаще и шляпе. Золотые серьги блестели у нее в ушах. Она вела себя с аристократическим высокомерием, но что-то в выражении ее лица говорило, что усвоенный у Бене Гессерит самоконтроль дается ей с большим трудом.

Мысли Скайтейла обратились к деталям обстановки. Кругом расстилались холмы, грязные от тающего снега, отражавшего сероватую голубизну маленького бело-голубого солнца, повисшего над меридианом.

«Почему выбрано именно такое место? — подумал Скайтейл. — Бене Гессерит редко поступают беспричинно. Возьмем этот павильон: более просторное, но закрытое помещение могло вызвать у представителя Союза клаустрофобию: он привык к просторам своей родной планеты. Но построить такое место специально для Адрика — значило прямо указать на его слабость».

«А для меня лично что здесь приготовлено?» — вновь подумал Скайтейл.

— А вам разве нечего сказать, Скайтейл? — в упор спросила его Преподобная мать.

— Вы хотите втянуть меня в эту дурацкую борьбу? Мы имеем дело с потенциальным мессией. На него нельзя нападать открыто. Если мы превратим его в мученика, это будет нашим поражением.

Взоры всех присутствующих обратились на него.

— Вы думаете, это — единственная опасность? — снова спросила Преподобная мать своим пронзительным голосом.

Скайтейл пожал плечами. Для этой встречи он выбрал круглое открытое лицо, веселые глаза, полные губы — внешность довольно низкого коротышки. Сейчас, глядя на соучастников заговора, он подумал, что инстинктивно сделал идеальный выбор. Он единственный из них мог выбирать из большого набора внешностей. Он человек-хамелеон, лицевой танцор. Внешность, которую он сейчас надел, заставляла остальных воспринимать его слишком легко.

— Ну, так как же? — настаивала Преподобная мать.

— Я наслаждался покоем, — сказал Скайтейл. — Лучше не выражать вслух нашу враждебность.

Преподобная мать отпрянула от него, и Скайтейл увидел, как она меняет свою оценку. Все они прошли жестокую школу прина-бинду, все владели своими мышцами и нервами так, как мало кто из людей. Но Скайтейл, лицевой танцор, мог делать со своими мышцами и нервами то, что было недоступно другим, и вдобавок обладал особым даром проникновения — он мог надевать на себя не только внешность другого человека, но и вживаться в его душу.

Скайтейл дал ей возможность завершить переоценку, потом коротко сказал:

— Яд! — Он произнес его с такой интонацией, как если бы только один понимал его истинное значение.

Представитель Союза шевельнулся, и его голос полился из блестящего шара, укрепленного в углу контейнера:

— Мы говорим не о физической отраве, а о психической. Скайтейл рассмеялся. Смех на языке марибхаза срывал маску с собеседника, и тому нечего было больше прятать.

Ирулэн довольно улыбнулась, но в глазах Преподобной матери блеснул гнев.

— Прекратите! — не выдержала Моахим.

Скайтейл замолчал, но теперь общее внимание было приковано к нему: Адрик разгневан, Моахим взбешена, Ирулэн удивлена, но забавляется.

— Наш друг Адрик предполагает, — сказал Скайтейл, — что две опытные Бене Гессерит не знают всех возможностей обмана.

Моахим отвернулась и посмотрела на холодные холмы планеты родины Бене Гессерит. Скайтейл понял, что она готова пойти на уступку. Это хорошо. Другое дело — Ирулэн.

— Вы с нами или нет? — спросил Адрик, глядя на Скайтейла своими круглыми глазами грызуна.

— Дело не во мне, — ответил Скайтейл. Он продолжал удерживать внимание Ирулэн. — Вы удивлены, принцесса, зачем мы с таким риском добирались сюда за много парсеков?

Она кивнула.

— Для того разве, чтобы обменяться банальностями с человеком-рыбой или спорить с толстым танцором тлелаксу? — спросил Скайтейл.