Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги! - Иван Кузмичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воевать против своих же русских людей у Прохора желания не было, ему требовались истинные виновники, однако это не значит, что он не сможет переступить через десяток-другой жизней «невинно» убиенных. Опыт противодействия своим же соотечественникам у витязей, конечно, был, но ведь тогда они воевали по всем канонам военной доктрины, против мятежников, а теперь предстояло вести пускай небольшую, но все-таки войну в городе, не применяя артиллерии и в заведомо меньшем количестве, чем возможный противник.
Эти мысли пробегали в голове полковника Митюхи, пока они шли к Старому городу. Мысленно прикидывая, как лучше воспользоваться ситуацией, Прохор вспомнил висящие по обочинам дороги на Воронеж трупы бунтовщиков-булавинцев. Да, карательный отряд князя Долгорукова, мстящего за гибель своего брата, не знал жалости, продемонстрировав всем, как расправляются с предателями Отечества. Конечно, репутация князя сильно подмокла, но был приказ государя, да и чувство мести пока еще свято в этом времени, европеизация еще не коснулась родственных отношениях и кровной связи, заменяя их выгодой и наслаждением.
Вот только репутация заботила Прохора меньше всего, главная цель – это выполнение задачи, а путь к ней… Можно использовать разные способы, было бы желание.
В последний раз проверив боезапас для обреза и вытащив на четверть клинок из ножен, главный витязь, ускоряя шаг, на ходу махнул рукой:
– Вперед.
Граница Старого города осталась позади. Выстроившиеся в четыре колонны, повзводно, роты шли одна за другой, витязи на ходу меняли факелы, откидывая черные обгорелые головешки в снежные сугробы возле стен домов. Две колонны, шедшие в центре, держали наготове фузеи, глядя по сторонам и успевая подмечать шевеление в проулках и щелях между домами. Хотя солнце давным-давно село, жизнь в этом районе города продолжала бурлить, несмотря ни на какие события.
Неровный желтый свет факелов падал на деревянные стены; оконные ставни домов были давно закрыты, а сами дворовые людишки успели спрятаться в свои норы, боясь высунуться наружу.
Вскоре полк уперся в живой тупик: из-за того, что здесь не было четкого разделения на улицы как таковые, навигация слегка подвела Прохора, поздно заметившего толпы оборванцев, окружающих его полк. Циркуляр застройки столицы сыграл злую шутку с молодым витязем.
Зайдя в тупик, витязи заняли круговую оборону, используя третью схему обороны, только с небольшими изменениями. Выстроившись в квадрат по три шеренги с торца и тыла и по две шеренги с боков, полк приготовился к бою, нацеливая фузеи на толпу, часть которой успела подойти с тыла. Две роты, не занятые обороной, встав на колено за спинами братьев, подняли оружие вверх, высматривая мелькающие силуэты на крыше.
Между тем единственный проход загородила толпа оборванцев. Перед ней замер крепкий мужик, на поясе его болталась шпага, ножны которой были усыпаны каменьями, на плечах как влитой сидел тулуп, а на голове немного криво натянута была подбитая лисьим мехом шапка стрельца.
Весело оглядев стоящих перед ним юнцов, вырядившихся в темно-зеленую форму, неизвестный ватажник презрительно сплюнул в сторону, продолжая осмотр полка.
– Неужто нас почтили присутствием царские холопы? – нагло осклабился он.
– Прочь с дороги, пес! – презрительно бросил Прохор, доставая обрез. Тут же щелкнули затворы фузей остальных витязей. – Или сейчас же все здесь ляжете!
– А силенок-то хватит всех положить? – все так же нагло поинтересовался тать, бросая взгляд за спину витязям.
Прохор заметил, как из окон высунулись дула старых фузей, на крышах появились темные силуэты, в руках которых едва заметно тлели какие-то искорки. У всех в толпе непонятно откуда в руках появилось оружие: кто-то держал пистоли, кто-то – старые бердыши, некоторые особо именитые вовсе стояли со шпагами.
– Шли бы вы, солдатики, обратно, не доводили нас до греха, у нас этих грехов и так уже порядком набралось, – нагло хмыкнув, предложил стоящим перед ним воинам главарь местного сброда. – Лишнее убийство мальчишек нам, конечно, грешков не сбавит и ничего хорошего тоже не даст, да и вам, молодым, жить да жить еще.
– Ответь мне, бандит: зачем вы на государя нашего с наследником напали? Неужели не понимаете, что вас теперь с лица земли сотрут вместе с вашими халупами и даже смотреть не будут, кто в них обретается? – прикусив от злости губу, спросил полковник, оглядывая диспозицию противника.
Голытьба успела подготовиться, вон даже на крышах людей посадить умудрились, или, быть может, у них всегда так гостей встречают: мол, не балуй, иначе и пулю схлопотать можешь. Конечно, в меткости местных стрелков Прохор сильно сомневался, но когда с расстояния десяти шагов на тебя смотрит пара стволов, на везение рассчитывать не приходится.
– Никто из наших не поднимал руки на царя-батюшку! – побледнел бандит. – До такого никто бы не додумался, да и дураков таких нет, чтобы подобным образом на самоубийство идти. И за собой всех вести… – чуть слышно добавил тать.
– А если человек у вас новый появится, вы его к себе сразу пустите или досмотр какой устроить пожелаете? – все с той же яростью спросил Прохор, внезапно меняя тему.
– Конечно, досмотр устроим. Кто же постороннего так просто к себе пустит?
Ватажник если и удивился, то виду не подал, чувствуя, что вопрос задан не просто так.
– Так какого хрена ты мне говоришь, что это не ваши людишки на государя нашего с царевичем руку подняли?! Отследили мы их как раз до начала ваших улочек, а вот куда дальше они пошли, мы не знаем, так что вранье свое можешь себе же и оставить, – прошипел полковник витязей, делая пару шагов в сторону главаря.
Бандит от такого напора растерялся и отступил на один шаг. Прохор же остановился, выдохнул сквозь зубы ругательство, погладил подбородок, после чего предложил:
– Все мы русские, поэтому предлагаю тебе следующее: через час вы должны выдать нам тех, кто совершил нападение. А про тех, кто заказал это сделать, мы не спрашиваем, сами управиться сможем. Если же оба человека умрут по какой-либо причине, Старый город запылает; также и в случае открытого неповиновения приказу весь район будет сожжен.
Больше не говоря ни слова, Митюха повернулся на сто восемьдесят