Дневник, 2006 год - Сергей Есин

17 ноября, пятница. Утро у меня теперь начинается с получасового хождения по школьному стадиону. За те полгода, что я оставил должность ректора, кажется, что-то изменилось у меня и со здоровьем, по крайней мере, ноги я почти, как я говорю, «разносил». Перестал давить и гнет ответственности. Так приятно теперь участвовать в общественной жизни на правах простого институтского обывателя. Народ у нас не дремлет, все замечает. Я не без интереса выслушиваю различные новости, которые не всегда радуют. «Приливная» волна слухов и неприязни, которая всегда возникает при смене власти, отхлынет и «свою правду» я получу. И я бы сказал, получаю.

В четыре — семинар. Обсудили работу Володи Никитина, в которой не все в порядке, но вряд ли ее можно причислить к рядовым. Ребята практически подметили то, о чем все время думал и я. Хорошо о визуализации говорил Игорь Каверин. Да и вообще все говорили хорошо. Я дал Володе ряд советов, которые скорее требования. Рецензия у меня была готова, и я с удовольствием ее зачитал. Там есть в конце не самые приятные вещи; самолюбивый Володя должен был это выслушать.

До семинара надиктовал Е.Я. страниц пять текста в книгу о преподавании. Начал с такой специфической вещи, как «творческий этюд». Книга о методике постепенно проясняется. Но объем того, что я должен в ближайшее время сделать, меня ужасает. Закончить роман, каждый день вести дневник, написать юбилейные статьи о Григоровиче и о Покровском, сочинить, хотя, наверное, не смогу, «Рождественскую сказку» для газеты на Рублевке (звонил Дорожкин), дважды в неделю заниматься со студентами.

Продиктовал также письмо Т.В.Дорониной.

Пожалуй, включу в дневники и обязательную рубрику «События дня». Страна наша не обходится без ежедневного скандала. Скорее не сам, по телевидению, а через моего «связного по масс-медиа», через В.С., узнал о скандале в ведомстве непотопляемого Зурабова. Открылись невероятные злоупотребления в фонде обязательного медицинского страхования. Чего-то подобного я ждал. Ну, как не ограбить еще раз пенсионеров! И тут же опять вспомнил Путина. Без его ведома вряд ли кого-нибудь тронули бы, а здесь, кажется, уже сажают, посадили чуть ли не руководителя агентства. Значит, копает крот!

18–19 ноября, суббота и воскресенье. Наслаждаюсь жизнью в Сопово. Уехал туда утром, но ехал через строительную ярмарку на 42-м километре. Я раб своего хобби — покупал детали для отопления. У меня две страсти: литература и строительство. Весь день что-то делал по хозяйству, Витя крутил гайки на отоплении, С.П. стоял на кухне, кормил. Вечером ребята смотрели с разных диванов фильмы. Я начинаю думать, что киноистории — это вид сегодняшней литературы, они иногда вызывают такую же реакцию, что и литература. Я все же мало смотрю кино и отбираю, что смотреть. На этот раз был фильм «Скандальная Беки Пейдж». О молодой девушке, которая снимается на эротические фото где-то в 30-е или 40-е годы. Это наивное время, когда современная порнография только зарождалась. Кончается тем, что бывшая модель стала проповеднице Библии. Заснул где-то часов в 11. Проснулся около трех, немножко посражался с печкой, пытаясь засунуть в нее полено, но оказалось много непрогоревших углей и золы. Потом сходил в холодную кухню, принес электрообогреватель и лег читать. Сначала «научную часть» бакалаврской работы Димы Лебедева. Это его курсовая работа по А.Островскому. Положительная рецензия Ю.Минералова. Неужели наше литературоведение на таком ничтожном уровне. Мне даже думалось: не работа ли это отца Димы, который тоже заканчивал наш институт: такая устаревшая и плоская терминология. Может быть, плагиат? Зачем Дима у нас учится? Надо будет и мне писать рецензию. Потом стал читать рассказы Семена Травникова. Определенно — я учусь у своих ребят. Фантастические рассказы, написанные в виде диалогов. Здесь какая-то новая простая философия, как к ней подходить и что говорить, не знаю. Пропадает человек, перестает чувствовать себя. Вот сцена из жизни древних русичей: парень вербуется в варяги.

Утром открыл «Труд». Уезжая из Москвы, я достал газету из почтового ящика с мыслью: «Труд» вряд ли пропустит новость о герое наших дней Зурабове. Так оно и оказалось.

Взяли директора фонда обязательного медицинского страхования — это федеральное агентство, он был не только другом Зурабова, вместе они учреждали какую-то фирму. По всей стране идут обыски. Взяли еще и четырех заместителей директора. У одного из них было изъято 1 млн. долларов. Всегда подобные события происходят во время отъездов Путина.

До обеда сидел над статьей о Юрии Григоровиче, почти всю написал и закончил поздно вечером, когда приехали в Москву.

Вечером позвонили от «Букера» — 6-го состоится букеровский обед, на котором я бывал ежегодно. Теперь, как никогда ясно, понял лживость и групповой характер премии. Когда я был ректором, то участие в этой игре принимал по должности. Но как писатель я стою больше, чем ректор. Дальше украшать этот зал и этот обед чужих мне людей я не стану. Приблизительно так же я ответил и «Большой книге», лапу которой в этом году на себе прочувствовал.

20 ноября, понедельник. Еще в пятницу взял в «Российском колоколе» очередную верстку и тут же ее прочел. К сожалению, обнаружил, что в тексте нет трех довольно крупных и существенных для меня кусков. Это примечание к моей статье в Литгазете, из-за которого я поссорился с Огрызко, и два письма — оскорбившее меня наглое письмо сенатора из Совета Федерации и мой крепкий ему ответ. Я давно предпринимал попытки найти письма, но не получалось. А тут в Сопово распакопал последнюю коробку со своим архивом и буквально сразу наткнулся на нужный файл. Народ это порадует. Примечание к статье в «Литгазете» довольно быстро нашлось в Интернете.

Итак, отвез верстку, побывал в Институте, поговорил о моей командировке в Ленинград с БНТом, отдиктовал часть статьи о творческом этюде. Добавил в письме к Дорониной воспоминание о Вьетнамском конкурсе во время фестиваля в Софии.

По московскому телевизору показали репортаж: в Звенигороде строят культурный центр Любови Орловой. Она здесь родилась, здесь было имение ее родителей. «Люди из телевизора» сказали, что после революции будто бы молодая Орлова возила в Москву на продажу молоко в бидонах и вот тогда-то у нее огрубели руки. Потому, пояснили, она ходила всю жизнь в перчатках, а Григорий Алексадров никогда не снимал ее руки крупно. Появлению музея я обрадовался словно ребенок. Но не затухает ли мой дневник? Не уходит ли из него какая-то ранее неизменно присутствовавшая сила? Не устал ли я?