Опасные виражи - Анатолий Лившиц

Несмотря на то, что он мыслит глобально, его пространные рассуждения злы и опасны. Мне кажется, что если бы у него была большая власть, то он бы уничтожил больше половины жителей земного шара. Его надменность переходит всякие границы. Я даже допускаю, что в нём есть что-то дьявольское.

Только дьявол может обладать таким демоническим презрением ко всему, и Филиус обладает именно таким презрением. Он, – Просперо хотел сказать что-то ещё, но заметил, что кресло, в котором сидела Клаудия, опустело, и он остался в комнате один.

10

В один из осенних вечеров, когда Клаудия с Филиусом гуляли по пустынным аллеям липового парка, в памяти молодой девушки завертелись слова её отца о том, что в её неординарном любовнике есть что-то сатанинское. Не веря им, она хотела их забыть, но они продолжали упорно вертеться, и, жужжа, словно жирные назойливые мухи, причиняли большое неудобство. Тогда она решила избавиться от них с помощью разговора, понадеявшись, что Филиус заглушит их словами о своём прошлом.

– Ты ничего не рассказывал мне о своём прошлом, – начала Клаудия издалека. – Или у тебя его не было?

– Что ты имеешь в виду? – спросила равнодушно Филиус. – Если детство, то оно у меня было, но ты никогда не спрашивала о нём.

– Я спрашиваю сейчас, – Клаудия села на скамью и он сел рядом с ней. – В твоём детстве не было ничего необычного?

– Оно прошло в детском доме, где я рос в тихой и спокойной атмосфере. Никаких из ряда вон выходящих случаев в моём детском возрасте не произошло.

– А твои родители, – с любопытством спросила Калу дня. – Кто они? Почему они отдали тебя в детский дом?

– Я их ни разу не видел, и поэтому не знаю, кто они. И я не знаю, почему они отдали меня в детский дом.

– Неужели они к тебе ни разу не приходили? – удивилась Клаудия. – Ни мать, ни отец?

– Ни разу, – равнодушие из голоса Филиуса не исчезло.

– И что ты по этому поводу думаешь?

– Ничего, – он покачал головой. – А что я, по-твоему, должен об этом думать?

– Если бы я была на твоём месте, – представила Клаудия, – то бы я думала, что мои родители отдали меня в детский дом, чтобы избавиться от меня.

– А что бы ты думала по поводу их нежелания приходить ко мне хоть раз в год? – спросил равнодушно Филиус.

– Может быть, с ними что-то случилось? – предположила Клаудия. – Может быть, мать твоя умерла во время родов и не смогла тебя увидеть, а отец, не желая тебя воспитывать один и, пожелав избавиться от тебя как от ноши, отнёс тебя в детский дом.

– Допустить можно всё, что угодно, – глухо сказал Филиус – Что бы ни случилось, если они живы и если жив хотя бы кто-то из них и не желает меня видеть, то я не хочу думать ни об одном из них.

Воцарилась продолжительная пауза. Их лица приятно обвевал ветерок, над ними светлыми горошинами светили звёзды, и недозрелой тыквой желтела луна. Над их головами шептались листья.

Под ними шелестела колыхавшаяся на ветру трава. Казалось, что она что-то говорила ветру и, ветер, подхватывая её лепет, разносил его по всему пространству.

– Ну, хорошо, – сказала, наконец, Клаудия, поняв, что Филиус не желает больше говорить о своих незнакомых ему родителях. – Не хочешь говорить о своих неблагодарных предках, расскажи о своей жизни в детском доме? У тебя там были друзья?

– Почему ты вдруг заинтересовалась моим детством? – спросил с недоумением Филиус. – Зачем вспоминать о том, что никогда не вернётся?

– Многие считают, что, когда они будут умирать, будет, что вспомнить, – сказала Клаудия с нотой недоверия. – По-моему, это далеко не так. На смертном одре или во время болезни будет не до воспоминаний. Поэтому вспоминать надо при жизни в то время, когда болезнь не пристала, как банный лист. И вспоминать надо хорошие моменты, а плохие следует забыть. Твоя жизнь в детском доме протекала хорошо, не так ли?

– Превосходно! – сказала Филиус с досадой, так как не имел желания вспоминать о том, что прошло. – В детском доме было так замечательно, что без тишины и покоя приходилось скучать. Впрочем, и сейчас веселиться не приходится.

– Были ли у тебя там друзья? – с любопытством спросила она. – Может быть, у тебя там была подруга?

– Ни друзей, ни подруги, кроме друга в виде директора дома, который годился мне в отцы, у меня не было.

– Вот как? – удивилась она. – Твой начальник стал твоим другом?

– Он сам меня выбрал в друзья. Выделив меня среди других, он превратил свой кабинет в место для бесед со мной. Раз в неделю он в этом кабинете беседовал со мной на темы нравственности и морали, не оставляя в стороне философию и религию. Однажды он пригласил меня к себе домой, где показал письмо от Джакомо и Джулии.

– Это кто такие?

– Пожилые бездетные супруги, которым директор детского дома посоветовал меня усыновить.

– Таким образом, ты оказался в Ватикане?

– Другого образа не было, – ответил Филиус и его голос прозвучал, словно далёкое эко. – Поняв, что я хочу продолжать оставаться в тишине и покое, я решил, что храм или церковь, где я буду после получения религиозного образования, проводить большую часть дня в сане священника или епископа, надёжно защитит меня от мирского шума и беспокойной суеты.

– Что и говорить, с твоими феноменальными способностями ты можешь далеко пойти, – уверенно произнесла Клаудия, сев на скамью. – Мой папа говорит, что в тебе есть что-то от дьявола, но я не верю в это. В тебе же нет ничего от дьявола, не правда ли?

В течение нескольких минут Филиус встал перед ней словно столб, не двигаясь и смотря ей в глаза. Он молчал и от этого молчания, которое почему-то показалось ей зловещим, ей стало неудобно.

– Почему ты молчишь? – спросила она взволнованно.

Филиус по-прежнему сохранял молчание. Он не знал, стоит ли ей выдавать свою тайну и ждал, когда внутренний голос подскажет ему правильное решение. Однако внутренний голос молчал.

– Почему ты молчишь? – повторила она тревожно.

– Я не знаю, стоит ли тебе говорить о том, кто я, – наконец, сказал он. – Стоит или нет. – Скажи, – наконец шепнул внутренний голос. Однако Филиус не решался послушаться этого совета.

– Кто ты? – Клаудии с удивлённым видом поднялась со скамьи. – Я разве не знаю, кто ты?

– Скажи, – снова прошептал внутренний голос.

– Не знаешь, – Филиус покачал головой. – К сожалению, а, может быть, к счастью, слова твоего отца оказались недалеки от истины. Я – антихрист.

– Что? – Клаудии показалось, что она ослышалась. – Что ты сказал?

– То, что ты слышала. Я враг Иисуса Христа и в будущем меня ждёт тиара римского папы и мировая слава.

– Не может быть! – воскликнула Клаудия, вздрогнув. – Этого не может быть!

– Может, – кивнул Филиус. – И почему ты не веришь? Если бы антихристом не был я, им бы всё равно был кем-нибудь другой. Ты просто была бы незнакома с ним.

Филиус говорил так спокойно, холодно и даже презрительно, что ей показалось, что в нём в самом деле живёт дух дьявола и управляет им. Но поверить в это она не могла.

– Это невозможно! – вновь воскликнула протестующе Клаудия. – Для того, чтобы быть тем, о ком ты сказал, нужно иметь доказательства в виде опознавательного знака. Антихрист должен иметь три шестёрки.

– У меня они есть, – невозмутимо заявил Филиус. – Однако показывать их тебе я не буду.

– У тебя есть эти шестёрки? – Клаудия задрожала как осенний лист. – Целых три?

– Две на ладонях, одна на голове под волосами, – Филиус сказал об этом так пренебрежительно, как будто речь шла не о нём, а о ком-нибудь другом. – Но тебе я их не покажу, потому что те, кому я их показывал до тебя, умирали через несколько минут на моих глазах. Я не хочу, чтобы тебя постигла та же участь.

– Кому ты их показывал? – со страхом спросила она.

– Сначала я их показал своему старшему другу, провожавшему меня в аэропорт. Фред Симпсон умер через десять минут после того, как их увидел. Потом я показал их Джулии и Джакомо. Мои приёмные родители тоже скончались и после того, как имели неосторожность их увидеть. По-видимому, в этих шестёрках заключена магическая сила, способная убивать, – предположил равнодушно Филиус. – Поэтому я тебе их не покажу. Ты мне нравишься, и я не хочу тебя терять.

– Хорошо, – вздохнула Калу дня, немного помолчав. Ей понадобилось несколько минут, чтобы переварить очень неприятную услышанную информацию. – Мои родители не узнают твоей тайны, потому что я им об этом не скажу.

– Будешь молчать как рыба в воде, – улыбнулся Филиус надменно. – Или закроешь свой рот на замок и спрячешь ключ там, где его никто не найдёт.

– Почему ты показал эти шестёрки директору детского дома и своим приёмным родителям? – спросила, немного волнуясь, Клаудия. – Ты хотел, чтобы они отправились на тот свет?