Час тигра - Михаил Зайцев

Прямо передо мной услужливо открываются двери на улицу, на свободу. Усатого да молодцеватого старшего лейтенанта угораздило на диво не вовремя шагнуть под родную милицейскую «крышу». Валю летеху ударом коленки в живот, чуть замешкавшись в дверях, выбегаю на морозный зимний воздух.

«Бабах!..» – грохнул пистолетный выстрел в только что покинутом помещении. Не иначе, стойкий сержантик справился и с болью, и с кобурой. Кого, интересно, он завалил? Моего недавнего собеседника с кривым носом?

Нет, кривоносый догоняет меня на полпути к новенькому милицейскому «Мерседесу» со «светомузыкой» на крыше. Возле «мерса» торчит столбом господин Кореец. Мой новоявленный босс талантливо изображает растерянность. Левая передняя дверца машины открыта, и, я уверен, ключи торчат в замке зажигания.

– Убью! – кричу Корейцу, вскидывая автомат.

– Не стрелять! – кричит он, но не мне, а ментам, что виднеются поодаль, подле разнообразных казенных автомобилей еще советского производства.

С наслаждением бью Корейца пяткой в прыжке по коленке. Босс валится на снег весьма натурально. Мужественно пожертвовал коленной чашечкой ради достоверности спектакля со мною в роли главного антигероя.

А как там второстепенный злодей, не предусмотренный сценарием? Нормально. Урка-кривонос первым ныряет в машину, предусмотрительно оставив свободным водительское кресло. Прыгаю за руль, завожу тачку, что называется с полоборота. Едем! Рвем с места, как в американском кинобоевике. Для пущего эффекта включаю «светомузыку» – мигалку и сирену. Жму, что есть сил, на педаль газа, кручу баранку, автомат прыгает на коленях, а перед глазами мелькают дома, домишки, озябшие деревья, равнодушные столбы, заборы, прохожие. На молодежном сленге это называется «качественный драйв», оттяг, супер!

– Карифана Шурку сука цветная из волыны зацепил... – сообщил урка, шумно переводя дыхание.

– Сочувствую, – говорю я, сворачивая с центральной улицы райцентра в сторону шоссе на Москву. Говорю громко, как и он, чтоб было слышно сквозь вой сирены.

Встречные машины шарахаются от сумасшедшего «Мерседеса», словно матадоры от разъяренного быка.

– Братан, прости за «козла».

– В смысле? – Мне сложно вникать в смысл реплик уркагана, я слился с машиной воедино, моя кровь – бензин, мое сердце – мотор, мои ноги из шипованной резины.

– За «козла» готов ответить, прости, братан.

– Бог простит.

– Как тебя кличут, братила? Обзовись.

– Я – Супер, а ты кто?

– Я – Гоголь.

– Кто?

Выезжаем на шоссе, выключаю сирену, сбрасываю скорость до ста сорока.

– Писатель был таковский, на Гоголя отзывался. У него тоже носяра был сломанный, как и у меня.

– Надо же, я и не знал, что Гоголю ломали нос...

– Точняк, ломали. Я евоный шнобель на картинке видел. Ему вдоль ломанули, а мне в бок на зоне кум, сука, нюхалку свернул. Библиотекарь на зоне меня Гоголем окрестил, пристало погоняло, не отлепишь.

– Где припухаешь, Гоголь?

– В Твери торчу. Про Вована Тверского слыхал?

– Не доводилось.

– Правильный пахан, вор в законе, я под ним хожу. А ты чьих будешь?

– Я сам по себе. Один на льдине.

– Правильная у тебя, брат, кликуха. В натуре, ты – Супер.

– Чего с кичи-то рванул, Гоголь? Я так понимаю, тебя ж в облаву загребли, а не на деле взяли?

– На мне мокрота висит, трупешник на четвертак тянет. По пьяни «бобра» с корешем мочканули, с похмелья цветные на облаве повязали. Знать не знаю, нашли дохлого «бобра», не нашли, застремался весь. Ты-то сам, братан, чего сдернул? Припекло?

– Ага, за мной сотни три трупов числится. Хошь – верь, хочешь – не верь.

– Солидно, братан. Уважаю. Прости за «козла» мудилу.

– Проехали, забудь.

Благополучно проехали мимо поста ГИБДД на выезде из райцентра, под колесами бесконечная серая лента шоссе.

Я скинул скорость до сотни. Пристроился сзади за аккуратного вида «Део», углядел в салоне двоих – мужчину и женщину, качнул стрелку спидометра до ста пятидесяти, обогнал «Део». Чего, интересно, подумали служивые в будке ГИБДД, когда мимо промчался ментовский «мерс» с двумя одетыми не по уставу, точнее – раздетыми вопреки всяким уставным правилам мужиками? Почему на выезде из райцентра нас не попытались тормознуть, совершенно понятно – Кореец удружил мне фору минут в десять-пятнадцать. Хитрюга, безусловно, справился с болью в ушибленном колене и, едва я стартовал, начал командовать, осуществлять общее руководство. Всем известно – ничего так не мешает работать, как ценные указания начальства. Не подыгрывай мне Кореец, уверен, кто-нибудь давно бы связался с постом ГИБДД на выезде из города. Однако четверть часа форы вскоре истечет, все хорошее быстро кончается, к сожалению...

Прямо по курсу новенький «Рено». Как утверждала реклама в последний год правления Ельцина – «машина для этой жизни».

Включаю внешние громкоговорители, подношу микрофон к губам:

– Водитель «Рено», прижмитесь к обочине, остановитесь!

Водила в «Рено» один, я хорошо вижу сквозь заднее стеклышко его лысую голову со скудной растительностью ближе к шее.

– Гоголь, как тормозну, вылези и бережно, но быстро кантуй лоха.

– Сделаю...

– Бережно, усек?

– Сбацаю в элементе, будь спок.

Богатенький лох в «Рено», как и было велено, съехал на краешек асфальта. В ста метрах по встречной полосе двигается грузовик, метрах в пятидесяти сзади ползет «жигуль». Диспозиция нормальная, лучше не будет. Торможу в унисон с «Рено».

Гоголь, надо отдать ему должное, сработал на пятерку с плюсом – выпорхнул из салона, пяток секунд голый торс уголовника резко контрастировал на общем зимнем фоне, на шестой секунде мой подельник исчез во взятой на абордаж иномарке. Дверцы и нашей и захваченной машины Гоголь предусмотрительно оставил слегка приоткрытыми, чтобы мне было ловчее повторить его молниеносное перемещение. Похоже, есть у кривоносого опыт разбоя на больших автомобильных дорогах.

Кручу руль, сдаю машину назад, разворачиваю милицейский автомобиль поперек шоссе и с автоматом в руках выскакиваю из тепла салона.

Встречный грузовик резко тормозит, пытается объехать перегородивший трассу «мерс» с мигалкой на крыше. Ни фига у шофера грузового монстра не получается. Правое переднее колесо грузовика повисает над кюветом, полный чего-то тяжелого кузов спасает труженика автодорог от падения в придорожную траншею.

Тормозит и «жигуленок», что тащился сзади. За «жигуленком» бибикает микроавтобус, за микроавтобусом визжат еще чьи-то шины.

В два прыжка оказываюсь рядом с «Рено», два человеческих тела в «машине для этой жизни» разместились так, что водительское кресло свободно. Прыгаю за руль. «Рено» трогается с места. Слегка разворачиваю машину боком к только что покинутой милицейской тачке. Правой рукой держусь за руль, левой за автомат. Автоматным стволом пихаю незапертую дверцу, она распахивается, и я стреляю. Мечтаю попасть в бензобак, но мажу. В ментовском «мерсе» трещат стекла, шипят пробитые шины, очередь внезапно обрывается, кончились патроны. Бросаю автомат на асфальт, обеими руками кручу руль вправо, хлопает закрывающаяся по инерции дверца. Скорость сорок, шестьдесят, сто, сто сорок, сто шестьдесят. Догоняю бежевый «Москвич», иду на обгон. Слева притормаживают встречные машины – моими стараниями на шоссе образовалась пробка. Жалко, не удалось прострелить бензобак, однако и так нормально, «сойдет для сельской местности» – как принято говорить в подобных случаях...

Лох, владелец «Рено», сидит справа от меня, Гоголь забрался на заднее сиденье. Лох в распахнутом длиннополом пальто, в пиджаке, светлой рубашке, при галстуке и при длинном нежно-кремового цвета пижонском шарфе. Гоголь придумал использовать шарф в качестве удавки.

Кремовая шерсть сдавила шею лоха, Гоголь щадяще регулирует натяг петли так, чтобы автовладелец не задохнулся и в то же время, чтобы ни о чем другом, кроме глотка кислорода, не мечтал, болезный.

Под глазом у лохонувшегося лысого барина зреет фингал, из разбитой губы сочится кровь, он вцепился всеми десятью пальцами в шерсть шарфа, покраснел в тон удавке, но, кажется, понимает, что убивать его никто не собирается. Хотели бы, уже бы убили.

– Братишка, дай барину дыхнуть как следует, – командую я, слегка увеличивая скорость.

Натяжение шарфа-петли ослабевает, получив возможность говорить, барин лепечет торопливо, сглатывая отдельные буквы:

– Я ве...ну долг.., пере...айте Ва...иму Бо...исовичу, я все ве...ну... че...ез не...елю, все до ко...-ейки...

– Не врубаюсь? – перебивает Гоголь. – Какой...

– Ша! – вклиниваюсь я. – Ша, братишка! А ты, барин, правильно скумекал! Мы от Вадима Борисовича. Папику Вадику надоели твои обещания. Борисыч велел для начала раздеть тебя и бросить в лесу. Долги надо платить, барин.

– Я зап...ачу, все, че...ез...

– Завтра заплатишь! Усек?