Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия - Екатерина Вильмонт

– Гой. Олег Степанович Дюжиков.

– Надеюсь, не антисемит?

– Нет, насколько я знаю.

– Что ты можешь знать! Вот я, например, всегда чуяла, что этот Сонькин мерзавец в душе антисемит. Ярослав Мудный!

– Тетя Берта! – расхохоталась Тата.

– Что – тетя Берта? Скажешь, я неправа была? Ты же в курсе, что они с Сонькой расстались?

– Конечно.

– Слушай, Тата, Соньку надо срочно выдать замуж! Хотя я это твержу уже больше двадцати лет, но ничего не получается… А ты мне вот что скажи… – Берта Яковлевна умолкла, словно не решаясь задать вопрос.

Это было так на нее непохоже, что Тата замерла.

– Что, тетя Берта? – заинтригованно проговорила она.

– Ты мне скажи, я как, уже окончательно утратила товарный вид?

От неожиданности Тата вытаращила глаза.

– Только отвечай как на духу!

– Да что вы, тетя Берта! Вы еще красавица! – совершенно искренне воскликнула Тата. – Конечно, за молодку вам не сойти, но для своих лет вы выглядите просто потрясающе!

Берта Яковлевна довольно улыбалась.

– Тетя Берта, у вас завелся мерзавец? – шепотом полюбопытствовала Тата.

– Еще не завелся, – тоже шепотом отозвалась Берта Яковлевна, – но, кажется, может завестись.

– А сколько ему лет?

– На два года старше меня. Ерунда для мужчины, правда?

– Конечно! Вы чудо, тетя Берта!

– Только прошу, Соньке ни звука! И Алиске тоже! Они будут смеяться!

– Обещаю. Тетя Берточка, а он кто? Ваш пациент?

– Нет. А вообще, много будешь знать, скоро состаришься! И молчи в тряпочку, а то раззвонишь, а он окажется мерзавцем!

– Но пока он не мерзавец?

– Нет, пока он просто старый поц!

– Алиска, почему у тебя такой таинственный вид? – спросила Соня, аккуратно вырезая невероятно острым ножом мясо зеркального карпа из-под кожи. Работа, требующая умения и сосредоточенности.

– Таинственный? Тебе показалось.

– А с кем это ты в Большом театре была? Или станешь отрицать? – подковырнула Соня.

– Откуда дровишки? – поразилась Алиса. – Я никому не рассказывала!

– Нет ничего тайного, что не стало бы явным.

– Меня там кто-то засек?

– Точно! Тебя видела Нора. Мужик, говорит, просто классный! Кто такой?

– Ох, Сонька! Я такая законченная идиотка…

И Алиса поведала подруге историю своего знакомства с Курбатовым.

– Ничего себе! А что с Иришкой?

– А что с Иришкой? Нормальный роман, надо полагать.

– Алиска!

– Я же не могу вмешиваться.

– Но ведь вмешалась!

– Ну я думала, это старый развратник…

– А если молодой развратник, это лучше?

– Лучше! – уверенно ответила Алиса. – И потом, почему развратник? И что я могу сказать? Главное – Иришке? Бесполезно, она меня и слушать не станет.

– Но Татке надо бы сказать.

– Не уверена.

– Ну хочешь, я сама с ней поговорю?

– Мне, кажется, не стоит. Представляешь, как будет глупо, если Татка в курсе? Выйдет, что мы доносчицы – собачьи извозчицы. А если, не дай бог, случится что-то, думаю, Иришка сама сообразит, что может к нам обратиться.

– Ты имеешь в виду, если она залетит?

– Ну да.

– Это вряд ли, они сейчас, по-моему, уже все знают.

– Не сомневаюсь. И даже подозреваю, что она нам всем троим может преподать урок сексуальной жизни.

– Черт ее знает… Вообще-то это хорошо. А то жутко вспомнить, какие мы были темные и глупые.

– Да уж…

– Помнишь, как классе в седьмом Большую советскую энциклопедию изучали? Татка с вытаращенными глазами прибежала: «Девчонки, что такое онанизм?»

– Ага, только мы почему-то искали не «онанизм», а «анонизм»… Вот дуры были!

– А нынешние, считаешь, умнее?

– Да, конечно. Они чуть ли не с первого класса уже все знают.

Но тут интересный разговор был прерван Бертой Яковлевной:

– Ну что тут у вас?

– Мамочка, все в порядке! – заверила ее Соня. – Смотри сама…

– Ой, вэйз мир, Сонька, почему такие тонкие куски? Из них же весь фарш вывалится!

– Мама, ничего не вывалится, и куски нормальные, как всегда!

– Между прочим, советую вам, коровы, завтра быть в форме!

– А что такое?

– Татка приведет мерзавца!

– Какого мерзавца?

– Со своей работы! Главного редактора, кажется! Покрутите перед ним хвостом. Особенно ты, Алиска!

– Почему особенно я? – рассмеялась Алиса.

– Потому что он будет есть наши с Сонькой шедевры, надо ж тебе тоже иметь шанс!

– Мама, прекрати!

– Тетя Берта, знаю я этого главного! Обычный тюфяк!

– Дуры, вы ведь уже залежалый товар! Вам перебендивать не приходится!

И с этими словами она удалилась.

– Сонька, а твоя мама, как всегда, права. Мы уже залежалый товар.

– И ты грустишь по этому поводу?

– Я? Боже упаси! Я всех мужиков видала в гробу!

– В белых тапочках?

– А как же!

…С утра Восьмого марта Тата занималась уборкой. Иришки не было дома. После встречи с отцом она была какой-то притихшей и задумчивой. А Тата сочла ниже своего достоинства расспрашивать дочь. Рано или поздно она сама все расскажет, если посчитает нужным. А если нет, то ее и пытать бесполезно. Да и вообще, пусть Илья живет как хочет… А я не пропаду!

Позвонил Олег, поздравил с праздником. Спросил, не отменяется ли сегодняшний поход в гости.

– Чем занимаешься, Наталья?

– Квартиру убираю.

– А, дело хорошее…

– Олег, у тебя в голосе такая тоска… Ты там что, грязью зарос? – догадалась Тата.

– Есть немножко.

– Я дам тебе бесплатный совет.

– Валяй!

– Попроси тетю Лену, заплати ей, и она превратит твою квартиру в игрушку!

Тетя Лена работала в издательстве уборщицей.

– А что, это мысль! – обрадовался Олег Степанович. – Наталья, ты мудрая баба! Завтра же попрошу! Черт, с тобой пообщаешься – и как-то легче.

– Олег, мне надо убирать…

– Понял. Я за тобой заеду в полшестого, да?

– Да. Пока!

Она включила пылесос, и почти тут же опять зазвонил телефон.

– Ну а это еще кто? – проворчала Тата. – Алло!

– Наталия Павловна?

– Да!

– Здравствуйте! Это Гущин.

– Здравствуйте, Павел Арсеньевич.

– Я хочу вас поздравить!

– Спасибо, но я не люблю этот праздник!

– Неважно, мне просто хотелось услышать ваш голос. Он у вас такой приятный, такой волнующий!

Ну что на это можно ответить? Сердце как-то тяжело ухнуло и даже заболело слегка. Почему, интересно? Он ведь мне совсем не нравится, этот мужчина по имени Паша.

– Что ж вы замолчали? Вам неприятны мои слова?

– Ну почему же… Просто я, Павел Арсеньевич, сейчас занимаюсь уборкой.

– В праздник? Это грех!

– Ну в этот праздник не грех! – засмеялась Тата. – А в будние дни мне некогда.

– Так весь день и проведете, наводя порядок в квартире?

– Нет, конечно.

– Наталия Павловна, я послезавтра приду в издательство подписывать договор.

– Поздравляю!

– Но мне не хочется ждать до послезавтра… Может, мы увидимся еще сегодня?

– Зачем это?

Он весело рассмеялся.

– Просто мне хочется вас увидеть. А сегодня есть повод. Праздник все-таки! Вы любите мимозу?

– У меня на нее аллергия! – соврала Тата. Ей почему-то был неприятен его тон и вообще весь этот разговор.

– Понятно. Короче, вы не хотите сегодня со мной встречаться?

– Я просто не могу, Павел Арсеньевич. У меня есть свои планы. И потом, моей дочери – это так, для справки, – уже пятнадцать лет!

– Ну и что?

– Ничего!

Черт возьми, я чувствую себя полной дурой…

– Хорошо, я понял, сегодня вы заняты. А завтра?

– Завтра рабочий день.

– Ну что же, тогда до послезавтра. Увидимся в издательстве. Хотя, признаюсь, это не совсем то, чего я желал. А точнее, совсем не то.

– Послушайте, Павел Арсеньевич…

– Нет, вы хотите прочитать мне какое-то нравоучение на правах старшей по возрасту, а я терпеть не могу нравоучений, так что до встречи послезавтра! – И он положил трубку.

А Тата осталась в некоторой оторопи. Неужто она произвела столь огромное впечатление на этого молодого талантливого красавца? Чепуха какая-то. Но, судя по всему, именно так оно и есть… Иначе зачем все это? Какой ему от меня прок? От меня практически ничего уже не зависит. Книгу его я прочитала, одобрила…

Тата оставила пылесос и подошла к зеркалу. Нет, сейчас я слишком зачуханная, глаза, правда, почему-то блестят… Помню, когда Илья за мной ухаживал, он все цитировал Гумилева… Кстати, тогда Гумилева у нас не печатали, просто в доме его родителей был растрепанный тоненький томик. «…Глаза, как персидская больная бирюза!» А я все ему доказывала, что к моим глазам это не имеет отношения. Персидская больная бирюза – она совсем не голубая. И у Гумилева сказано: «На твои зеленоватые глаза…» Но Илья смеялся, целовал меня в глаза и говорил: «Все равно они у тебя бирюзовые, а лучше Гумилева никто не написал про бирюзовые глаза…» Тьфу ты, опять я ударилась в воспоминания… Нельзя, нельзя! А волноваться от комплиментов какого-то мальчишки можно? Нужно! Лишь бы не думать об Илье… А о ком думать? Ну не об Олеге же… А больше и не о ком… Смешно, наверное, в наше время, но, кроме Ильи, у меня никого не было. Ужас какой! А ведь если бы он не ушел, я могла бы всю жизнь прожить с одним мужчиной… Но пока у меня и другого нет. И, возможно, не будет. Почему это – не будет? Будет! Обязательно будет! А кто, интересно? Этот молокосос? Тате вдруг стало жарко. Нет, этого допустить нельзя. Мне же с ним работать… Нет ничего хуже, чем смешивать работу с интимными отношениями. Тем более он на одиннадцать лет моложе меня. Я буду всегда чувствовать себя рядом с ним старухой…