На берегах Невы. На берегах Сены. На берегах Леты - Ирина Владимировна Одоевцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я совершенно потеряна. Я больше ни минуты не могу выдержать этого безумия.
– Хорошо, – говорю я, сама удивляясь тому, что я говорю. – Я согласна. Я пойду. Но только перестаньте. Перестаньте! Прекратите сейчас же!
Дима вскакивает:
– Вы ангел, вы ангел. Вы мое спасенье! Спасибо! Спасибо! Спасибо!
Володя присоединяется к нему, и вот они в два голоса благодарят меня.
Но это как-то не доходит до меня. Все вдруг потеряло реальность, как только я произнесла – «я согласна», все мне стало безразлично, как будто все это происходит не со мной и меня не касается.
Я все еще стою в прихожей у входной двери, словно я только что вернулась из Дома литераторов. Но я уже совсем не та, которая так весело вбежала сюда. Я другая. Вернее, я – никто.
– Надо спешить, – торопит Володя деловым тоном, – ведь «хождение» разрешается только до шести, а теперь уже пять. Это очень далеко – на Васильевском острове, Двенадцатая линия. Идем, идем скорее!
Я вижу, как они торопливо надевают пальто и шапки, закутывают шеи шарфами. Я жду. Мне одеваться не надо – ведь я даже не успела сбросить с себя шубки.
Мы спускаемся по лестнице. Они беспрерывно говорят что-то, но я не слушаю, вернее, даже не слышу. Они с двух сторон поддерживают меня под руки. Я не протестую, хотя мне, наверное, было бы легче идти одной. Нет, не знаю – легче или труднее, я как-то не чувствую, что иду и даже, вероятно, очень быстро иду – ведь мы уже на Невском. Мы идем не по тротуару, а по середине проспекта.
Туман. Особенный, петербургский туман. В полутьме слабо белеют сугробы и снег под ногами. Мимо нас сквозь туман проскальзывают редкие прохожие, похожие на тени.
В памяти всплывают строки:
И совсем не в мире мы, а где-то На задворках мира средь теней.Да, средь теней, и я тоже тень.
В тишине глухо доносятся орудийные выстрелы. Это там, в другом мире, стреляют почему-то…
И вот наконец Васильевский остров. Мы продолжаем шагать. Я совершенно не знаю Васильевского острова.
– Пришли. Слава богу, – говорит Дима. – Слава богу, не опоздали!
– Перестань Бога славить, – обрывает его Володя. – Еще сглазишь. – И мне: – Ну, ни пуха тебе ни пера!
Пришли?.. Значит, сейчас…
На мгновение мне становится страшно, мне хочется бежать, спрятаться.
Но я уже вхожу с Димой в темный дом. Не поднимаясь по лестнице, он стучит в какую-то узкую дверь явно условным стуком. За дверью хриплый голос:
– Пароль?
– Золотой зонтик! – отчеканивает Дима. И дверь открывается.
Мы входим в большую накуренную комнату. С потолка спускается керосиновая яркая лампа. Под ней за зеленым столом сидят пять человек спекулянтского типа. На столе лежат нераспечатанные колоды карт. При нашем появлении все поворачивают головы и с любопытством уставляются на нас.
Дима сбивчиво объясняет, что он привел заместительницу, которая будет играть вместо него. И он широким жестом указывает на меня:
– Будьте знакомы!
Один из игроков, с длинными усами, похожий на моржа, встает и, подойдя к нам, с изумлением осматривает меня сверху донизу и, подняв руку, тыча мне указательным пальцем почти в грудь, недоумевающе спрашивает Диму:
– Это будет играть?
«Это» – в среднем роде.
Дима кивает.
– Да-да. Вместо меня.
Похожий на моржа игрок пожимает плечами и снисходительно:
– Что ж? Попробуем…
И он придвигает для меня стул к столу. Я сбрасываю шубку на груду мужских шуб, лежащих на сундуке, и, не снимая меховой шапочки, сажусь за стол. Длинноусый игрок берет колоду карт.
– Начнем! – торжественно объявляет он. – Больше ждать некого. Мало кто рискует выйти из дома сегодня.
И мы начинаем играть.
Дима кладет передо мною пачку денег – ему удалось занять их у своих приятелей. Я даже не пересчитываю их.
Я играю совершенно механически с тем же чувством отсутствия себя и нереальности всего, что сейчас происходит. Играю с переменным успехом, но все же скорее с успехом. Пачка денег слегка увеличилась.
Дима стоит за моим стулом.
– Ставьте крупней, – шепчет он по-французски, – ставьте крупней! Крупней!
Я оборачиваюсь к нему:
– Не смейте говорить по-французски. Не мешайте мне. Сядьте там в угол и молчите!
Я сама удивляюсь своему властному, повелительному тону, но он молча повинуется и садится в дальний угол. А я продолжаю так же играть.
Время идет незаметно. На больших часах на противоположной стене без четверти четыре утра, значит я сижу здесь уже столько часов! Но усталости я не чувствую и – хотя это, казалось бы, невозможно – ни о чем не думаю, равнодушно глядя на медленно утолщающуюся пачку денег передо мной.
Если так будет продолжаться, я к утру отыграю лишь ничтожную часть нужной астрономической суммы. Но это меня как-то не касается, не доходит до моего сознания.
И вдруг я вздрагиваю, будто по мне прошел электрический ток. Все сразу меняется и вокруг меня, и во мне. Меня охватывает необычайное волнение, на меня налетает вихрь с ума сводящего вдохновения и восторга – вот-вот захлебнусь в нем и умру тут, за этим столом.
Это длится не больше минуты, и все опять приходит в порядок, но ощущение восторга и вдохновения все еще продолжается, как будто над моим ухом трубит победная труба. Да, победа! Победа! Мне сразу становится ясно, что это победа, что поражения быть не может, что все, что я сейчас делаю, непременно должно удасться. Все, даже самое невероятное.
Мне сейчас все доступно.
