На берегах Невы. На берегах Сены. На берегах Леты - Ирина Владимировна Одоевцева

Эти утренние прогулки чрезвычайно нравятся Адамовичу. Он огорчается, если я – правда, очень редко – отказываюсь сопровождать его.

– Один или вдвоем с Жоржем не пойду! – заявляет он обиженно.

Я сдаюсь, и мы отшагиваем полагающиеся два часа по Променад дез-англэ.

Но ровно в 12 он, простившись с нами, бежит домой завтракать. Опоздать к завтраку хотя бы на пять минут немыслимо. Семья Адамовича совсем особая семья – до крайности чопорная, снобистская и церемонная. Ею правит его тетка – миллионерша, «вдовствующая королева», как мы про себя называем ее. В огромной вилле-дворце царит железная дисциплина и время рассчитано по часам и минутам.

Наше первое посещение Адамовичей – по письменному приглашению «на чашку чая» – было торжественно обставлено. Адамович очень волновался – понравлюсь ли я его тетке. Георгия Иванова она знала еще в Петербурге. Адамович долго решал, какое платье и шляпу мне надеть и о чем говорить и о чем не говорить – избегая целый ряд «табу», неполагавшихся тем разговора. Но все, слава богу, обошлось хорошо – тетка нашла, что я вполне comme il faut[88] и благовоспитанна, и мы с того дня стали «приглашаться» «к файф-о-клокному чаю с церемониями», как Георгий Иванов называл эти чаепития, приведшие к совершенно неожиданному результату.

Тетка Адамовича, скуповатая, ни разу не сделавшая за всю свою жизнь ни одного более или менее ценного подарка своему племяннику, вдруг решила проявить невероятнейшую, просто головокружительную щедрость – купить в Париже квартиру, обставить ее и подарить ее Адамовичу, с тем чтобы мы с Георгием Ивановым поселились у него и втроем жили в ней «как люди». «Жить как люди» – одно из ее излюбленных выражений.

Она знала, что я получаю ежемесячную пенсию от отца и вполне платежеспособна. Вот она и решила, что я буду платить Адамовичу за занимаемые нами у него две меблированные комнаты, а хозяйство мы будем вести совместно. Мы все трое с восторгом приняли этот сногсшибательный проект, чего же лучше?

– Никогда мне и во сне не снилось, что тетя Вера способна на такое геройство! – растерянно повторял Адамович. – Но до чего же это чудесно! Заживем, как в Петербурге.

Вернувшись в Париж, мы стали искать подходящую квартиру. Тут не обошлось без споров и разногласий. Я хотела, чтобы она была в Пасси или во всяком случае в шестнадцатом аррондисмане[89]. Адамовичу нравился больше Монмартр, Георгию Иванову – Монпарнас.

Через неделю беготни и поисков наконец нашлась та квартира, которая нам была нужна.

Именно та – как по особому заказу – в новом элегантном доме с лифтом. Четыре большие комнаты с видом на внутренний садик с газоном, по которому гуляют, распустив веером хвосты, круглые белые голуби.

Мы сразу, не споря, решаем, что ее надо купить – лучшей не найти, лучшей не бывает. С этим согласен Михаил Львович Кантор, помогающий нам в поисках практическими, благоразумными советами. Он адвокат, бывший помощник М. Винавера, издателя «Звена». Он охотно занимается всеми нашими литературными и прочими делами.

– Просто редкий случай, настоящее помещение капитала. Пишите скорее вашей тете, – торопит он Адамовича.

В тот же день Адамович пишет ей, а на следующий день она высылает ему деньги. Он получает их в субботу под вечер – значит, покупку квартиры надо отложить до понедельника. Но он все-таки уже снесся с нотариусом. В понедельник они с Кантором идут к нему в половине одиннадцатого.

Чтобы отпраздновать такое радостное событие, мы обедаем в дорогом ресторане с нашим «квартирохозяином», как Георгий Иванов называет Адамовича. Очень пышно, вкусно – и до чего весело – обедаем.

Но Адамович не только весел, но и нервно взвинчен и возбужден. И это понятно – ведь в его бумажнике лежат десятки тысяч. Он все время прижимает руку к груди, к сердцу, чтобы убедиться, тут ли бумажник.

– Чувствую себя несгораемым шкапом, да и только!

За обедом мы заняты обсуждением важных вопросов – о цвете обоев, о коврах, о мебели – где ее покупать? По случаю или новую? Но конечно, у нас будет очень красиво – у Георгия Иванова большие декораторские способности.

После обеда мы едем на Монпарнас. Но Адамовичу не сидится в «Ротонде»: «несгораемо-шкапное состояние» не дает ему покоя.

– Как вы думаете, не пойти ли мне к Кантору? Не лучше ли оставить деньги у него? А то, не ровен час, украдут в моем поганом отеле. Я по глупости похвастался хозяйке, что получил много денег на покупку квартиры. Она даже в лице переменилась от почтения. Стала меня поздравлять. И уже, наверное, всем жильцам разблаговестила об этом. А жильцы у нас народ стреляный, блатной.

Георгий Иванов кивает:

– Конечно, оставь деньги у Кантора. У него они будут в сохранности. Бери такси и поезжай к нему. И завтра пусть они лежат у него. Носить их на себе опасно.

– Ты прав. Как это я сразу не сообразил до обеда?

Он наскоро озабоченно прощается с нами.

– В такси, а не в метро поеду. До завтра. – И он исчезает.

Но назавтра от него телефонный звонок:

– Не ждите меня. Я простудился и решил не выходить. Боюсь расхвораться, а нотариус нас ждет в половине одиннадцатого в понедельник.

– Сиди дома! Только не хватает, чтобы ты расхворался. Прими аспирину. Непременно! – И Георгий Иванов вешает трубку.

– А деньги он оставил у Кантора? – спрашиваю я.

Георгий Иванов пожимает плечами:

– Наверное, оставил, не идиот же он, сам понимает, что за них его прирезать могут в его отдельной дыре.

Вечером за мной заходит Жорж Батай, и мы с ним вдвоем отправляемся смотреть Питоевых. Георгий Иванов терпеть не может театра. Он предпочитает лежать на диване с детективным романом. Он, как и Зинаида Гиппиус, читает по детективному роману в сутки.

Когда я после театра возвращаюсь домой, он встречает меня криком:

– Катастрофа! Жорж проиграл десять тысяч! – И, переведя дыхание, продолжает: – Прямо от нас вчера он помчался в клуб.