Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Проезжу я всего дней около пятнадцати и хочу полениться.

Я устал от работы, и нервы мои немножко расходились. Вообще я чувствую себя хорошо, но страдаю бессонницей, и по временам на меня находит то ощущение физического и нравственного утомления, доходящего до совершенного изнеможения, на которое я жаловался Вам прошлым летом. Но это чистейшие пустяки. Нужно только немножко рассеяться, отдохнуть и собраться с силами. Теперь у меня готовы два полных действия оперы и притом самые большие.

Если Вы в следующее воскресенье будете совсем здоровы и вздумаете обрадовать меня письмом своим, то попрошу Вас, дорогой друг, адресовать так: Сумская линия, станция Сыроватка, Николаю Дмитриевичу Кондратьеву, для передачи П. Ч.

По этому поводу скажу Вам еще раз, что уж говорил несколько раз прежде. Ради бога, милый и добрый друг мой, не делайте над собой никакого насилия ради поддержания пашей корреспонденции. В прошедшем письме Вы сообщили мне, что с большим трудом написали мне письмо вследствие головной боли. Мне очень тяжело думать, что Вы из-за меня усугубили свои страдания. Убедительнейше прошу Вас писать мне только тогда, когда Вы совсем здоровы, когда это нисколько не затруднительно для Вас. Я могу ждать сколько угодно, лишь бы мне знать, что все у Вас благополучно, а об этом можно, в случае большого антракта между двумя письмами, телеграфировать. Мне и в голову никогда не приходит ожидать, чтоб на каждое письмо мое Вы непременно тотчас же ответили мне! Ведь если я пишу Вам аккуратно, то это потому, что не страдаю, как Вы, частыми мигренями и что для меня писать Вам не только всегда приятно, но и всегда легко. Вовсе или очень подолгу не получать Ваших писем было бы для меня ничем не вознаградимым лишением, но на частые письма от Вас я не могу и не хочу рассчитывать, ибо знаю очень хорошо. как должна быть огромна Ваша корреспонденция и деловая и семейная, а Вы между тем так часто страдаете мигренями.

7 часов утра.

Мне принесли сейчас письмо Ваше. Радуюсь, что все у Вас благополучно, но сокрушаюсь по поводу неприятностей, причиняемых Вам за Тарашкевича. Это возмутительно глупо. Я еще допускаю, что, например, в Киевской губернии запрещено полякам приобретать недвижимую собственность. Но какой смысл в том, чтоб в Подольской губернии поляку нельзя было управлять имением? Это уж прямо отзывается притеснением.

С Жуковской я незнаком и никогда ее не видел, но слышал о ней.

Червяк начинает исчезать с бураков, но вреда наделал много. Вообще в нынешнем году свекловица будет плохая. В некоторых экономиях плантации имеют самый жалкий вид, так как сначала их ел жук, потом пришлось пересеять, потом опять жук ел и этот пересев, потом засуха, наконец червяк. Слава богу, буря с ливнем, бывшая на прошлой неделе, оказала на все поля самое благодетельное влияние.

Я получил на днях из-за границы три письма с приятными известиями по поводу моих сочинений. Бюлов играл мой концерт на фестивале в Висбадене и в Лондоне . Фитценгаген имел на Висбаденском фестивале большой успех с моими вариациями . Третье же письмо от Colonn'a, капельмейстера концертов в Chatelet. Письмо необыкновенно для меня лестное, милое и полное симпатии к моей музыке, которую он хочет энергически пропагандировать, несмотря на слабый успех “Бури”.

Но что меня невыразимо радует, так это то, что я узнал из газеты “Киевлянин”, что там в университетской церкви несколько раз пелась моя полная литургия. А я ведь думал, что, пожалуй, она обречена на вечное игнорированье!

Как мне жаль, что Вы принуждены обходиться без чтения. От души желаю Пахульскому скорейшего выздоровления. Вас и Юлию Карловну благодарю от души за “Русскую старину”.

Будьте здоровы, милый друг мой!

Беспредельно любящий Вас

П. Чайковский.

84. Мекк - Чайковскому

Браилов,

24 июня 1879 г.

Мне очень скучно, что Вы уехали из Каменки, мой милый, бесценный друг, да еще и так далеко, да и к людям, которые мне совсем несимпатичны. Г. Кондратьев, должно быть, по меньшей мере, бабоват, когда советовал Вам в материальном трудном положении молиться богу? Это уже бабье отношение к делу. Вам, вероятно, друг мой, известен анекдот, как одной старушке-даме советовали купить пятипроцентный билет с выигрышами, и она отвечала: “и на что там билет; когда бог захочет, так и без билета выиграешь”. Ну, а ведь мужчина должен знать, что из небесной канцелярии ни выигрышей, ни пособий не посылают. Господ Конради я не люблю за Модеста Ильича. То ли дело в Каменке-там одна Александра Ильинишна чего стоит, а если обставить ее такими милыми существами, как ее дети, такими благородными личностями, как ее братья, муж, то получается такая прелестная картина, на которую любуешься и глазами и сердцем. Какой очаровательный ансамбль, какая прелестная группировка. Такое семейство-благо для человека, который много ошибался, много разочаровывался в жизни: на такой картине успокаивается больное сердце, раздраженное воображение...

Несказанно радуют меня успехи Вашей музыки за границею, милый друг мой, и очень я люблю этого Colonn'a за то, что он ценит Вашу музыку. Пошлите Бюлову и ему по экземпляру Вашего “Онегина” и из Ваших сочинений посвятите что-нибудь Колонну. Знаете, эти иностранцы ужасно чувствительны к таким внешним выражениям, и такое сочинение должно быть оркестровое, для того чтобы каждый из артистов его оркестра видел, что это ему посвящено. Это будет доставлять ему огромное удовольствие, а он хороший человек. Бюлову Вы посвятите Ваш фортепианный концерт, a Colonn'y надо оркестровую пьесу.

Сегодня такой холод, что не знаешь, что и думать о беспорядках в природе; везде революционные стремления.

С управляющим у меня я не знаю еще, как устроится, Я буду его держать, если не потребуют его увольнения.

Пахульский не знает, как и благодарить Вас за Вашу память об нем. Его глаза теперь лучше, но читать еще не может... Данильченко говорил, что великому князю очень понравился “Евгений Онегин”. Но больших подробностей я от него не могла узнать, он не знает сам.

Я предполагаю скоро съездить в Одессу для разнообразия и для того, чтобы накупить каких-нибудь вещей для лотереи к 15 июля; этот день св. Владимира, киевского патрона, и именины моего Володи, и мы всегда празднуем этот день...

Какое ужасное это убийство, сделанное в Петерберге Ландсбергом. Мне кажется, что и тут принимала участие социалистская пропаганда. Нехорошие дела на свете делаются.

До свидания, мой дорогой, несравненный друг. Всем сердцем горячо любящая

Н. ф.-Мекк.

85. Чайковский - Мекк

Милый и дорогой мой друг!

Низы,

27 июня 1879 г.

То сочувствие, с которым Вы в письме Вашем говорите о каменских обитателях, мне. в высшей степени приятно. Вы совершенно справедливо называете всю каменскую обстановку “прелестной картиной”. Редко где можно встретить кучку людей столь прекрасных, как в доме сестры и зятя, и я всегда чувствую себя глубоко счастливым, живя у них. Тем не менее, я не раскаиваюсь, что приехал сюда на несколько дней. Во-первых, мне нужно было устроить дело с племянником зятя, которого в прошлом году я поместил в Сумскую гимназию; во-вторых, я довольно люблю место, где нахожусь теперь. Это долина чудесной речки Псёл. Она протекает рядом с домом, в саду, обросшем вековыми деревьями, очень старом и красиво расположенном. Здесь я в старые годы живал и работал. В 1874 г. здесь в течение трех летних месяцев я написал всего “Кузнеца Вакулу” . Наконец, не претендуя восстановить в Вашем мнении моего амфитриона [гостеприимного хозяина (из греческой мифол.).], который действительно, по выражению Вашему, несколько бабоват, я все-таки скажу, что он человек во многих отношениях недурной и приятный. Жену же его я положительно люблю. Если еще прибавить к этому, что здесь есть множество великолепнейших прогулок, которые ничто не мешает мне ежедневно посещать, то в результате выходит времяпрепровождение довольно приятное. А все-таки я скучаю по Каменке и всей душой стремлюсь туда. Все жду известий от брата Анатолия и ответа на письмо мое, от которого будет зависеть разрешение вопроса: поеду ли я отсюда вместе с Анатолием к брату Модесту, или прямо возвращусь в Каменку. Во всяком случае, в начале июля я возвращусь к себе домой. Чтобы хорошенько отдохнуть, я не взял сюда никакой работы и предаюсь полному бездействию.