Незнакомец - Кэйитиро Хирано

Муж Риэ злился, думая, что она винит его в происходящем. Как-то раз он сам, что бывало редко, поехал за Рё в детский сад, а затем, не сообщив Риэ, отвел его к педиатру. «Это просто простуда», — сказал он по возвращении и бросил на кухонный стол пакет с лекарствами.

Вспоминая произошедшее, Риэ подумала, что позже муж сожалел о своем поведении тогда, но в результате весь их брак пошел под откос.

Но и после недели приема лекарств Рё не стало легче. Риэ решила еще раз показать Рё врачу, на этот раз тому, кто его обычно наблюдал, но муж был против: «Если ты будешь постоянно спрашивать, болит ли у него голова, то Рё и сам в это поверит. Это станет психосоматической болью, и в этом будешь виновата ты сама».

Осмотрев Рё, врач посоветовал им немедленно отвезти его в большую больницу и выписал направление. Тогда он впервые высказал опасения, что это может быть опухоль мозга.

На следующей неделе провели МРТ и подтвердили, что в базальных ганглиях мозга обнаружена опухоль — типичная герминома. Неконтролируемое мочеиспускание и жажда оказались следствием диабета, сопутствующего этому заболеванию.

До сих пор Риэ жалела о том, что изо всех сил цеплялась и верила в слово «выздоровление» после первого осмотра. Врач казался уверенным в своем диагнозе и не объяснил вероятность глиобластомы так, как он позже утверждал. Риэ было сложно смириться с реальностью, но, как ни странно, муж быстро принял этот диагноз. Мужественное противостояние трагической судьбе стало для него поводом для самоуважения. Казалось, что он даже упивается этим, что это была своего рода компенсация за все те обиды, которые он терпел от жены из-за болезни сына. Муж демонстрировал свою готовность к борьбе за сына.

Но именно Риэ пришлось бросить работу в банке, устроиться на раскладушке возле постели Рё в больнице, чтобы днем и ночью в течение трех месяцев ухаживать за сыном. Муж был просто уверен в том, что сын «выздоровеет». «Вполне резонно попробовать лучевую и химиотерапию», — говорил он, вечно повторяя, что она как гуманитарий и как женщина просто не разбирается в сложных вещах, но и сам не понимал, каким тяжелым может оказаться такое лечение для ребенка.

Риэ изо всех сил старалась не вызывать в памяти воспоминания о том, как Рё мучился от непрекращающейся рвоты. Во рту мальчика было воспаление, боль от глотания собственной слюны доводила его до слез, и она наблюдала, как он таял на глазах. Да и сама Риэ с трудом могла спать или есть, за три месяца она потеряла девять килограммов, хотя и без того всегда была хрупкой. Но она продолжала верить в слово «выздоровление» и крепко сжимала сына, который метался от боли, продолжая лечение. До сих пор она чаще вспоминала не плачущего Рё, а те моменты, когда приходил врач и говорил: «Держись молодцом. Мальчики должны терпеть…», на что Рё, сидя на краю кровати и сложив ручки на коленях, серьезно отвечал: «Да, конечно». У него было наивное выражение в тот момент. Волосики уже выпали, а лицо распухло так, что прежнего Рё было сложно узнать. Он всегда отвечал так: «Да, конечно», потому что отец приучил его давать развернутый ответ взрослым. Сколько раз Рё появлялся в снах Риэ после смерти, кивая в ответ и говоря: «Да, конечно».

Какое же отчаяние охватило ее, когда она узнала, что все страдания, которым они подвергли Рё, оказались бессмысленны. Они должны были посвятить оставшиеся дни его короткой жизни хотя бы тому, чтобы накормить его тем, что он больше всего любил, водить в зоопарк, который ему так нравился, баловать его всем, что он попросит, пусть и недолго позволить ему радоваться жизни. Как будто была необходимость в таком суровом воспитании. Если бы она только могла знать! Когда Риэ стало известно, что «выздоровление» не наступит, что Рё не удастся спасти, у нее перехватило дыхание, будто невидимая рука грубо закрыла ей рот и крепко сжала в своей хватке. Внутри становилось то жарко, словно разожгли огонь, то холодно, будто насыпали льда. Она лихорадочно терла руки и ноги и плакала.

Риэ казалось, что только теперь она наконец поняла, что тогда происходило с ее организмом.

Она хотела тогда сойти с ума, чтобы утратить способность что-либо чувствовать.

Риэ не могла умереть вместо Рё. «Я готов умереть вместо своего ребенка» — это выражение кажется банальным, но она искренне и мучительно желала лишь этого. Все, что она могла сделать, — отправлять свои молитвы без адреса, прося о чуде. Но, в конце концов, только Рё мог умереть своей смертью. А для Риэ не было другой смерти, кроме той, что ждала ее.

«Кто умер?» — продолжала она бормотать про себя. Согласно записям семейного реестра, умершим был человек по имени Дайскэ Танигути. Однако смерть Дайскэ Танигути может принадлежать только человеку, которого так зовут. Кем же был ее покойный муж? Риэ все думала об этом. Иными словами, за кого умер этот человек.

Раньше Риэ никогда не была склонна к таким абстрактным размышлениям. Когда она поняла, что Рё умрет, ее тело изо всех сил старалось сойти с ума, но теперь, чтобы продолжать жить, ей не оставалось ничего, кроме как размышлять.

Кидо называл покойного мужа Икс, но Риэ даже ради удобства не делала этого.

Обращение к человеку не по его имени, а по условному коду, который ты выбрал без его разрешения, казалось ей оскорблением. Всякий раз, когда она слышала, как Кидо говорит «Икс», у нее возникало ощущение, что они обсуждают незнакомого человека, и слова ускользали от нее. Ей казалось, что Икс прошел мимо, она останавливалась посреди разговора и оборачивалась. Она чувствовала, что это должно было относиться к ее мужу. Но, не зная его настоящего имени, она не могла окликнуть его и просто смотрела вслед удаляющейся фигуре.

Мертвые не могут взывать к нам. Они могут только ждать, пока мы позовем их. Однако мертвых, имена которых неизвестны, никто не может окликнуть, поэтому они все глубже погружаются в одиночество.

Стоя перед фотографией мужа на алтаре, Риэ не знала, что сказать, чтобы он обернулся. При его жизни, когда рядом были дети, она называла его «папа» или «отец», но, когда они оставались одни, она говорила «Дайскэ-кун». Из-за того самого впечатления от его блокнотов со скетчами ей хотелось добавлять к его имени — кун, будто он был одним из ее одноклассников в начальной школе. Казалось, что