Солнечный ход - Дмитрий Барабаш

Секрет пророка

Какое время ни возьми —всегда кончается эпоха.И оттого живется плохо,и много суетной возни.

А если нам от звеньев техвремен немного отдалиться,то выясняется, что длитсяцепь одинаковых потех.Она одна – от время оно.Одна за все, одна на всех.

Всегда предчувствие конца,как предначертаность начала,земных пророков удручалолукавой колкостью венца.

Источник

На земле происходят события —войны, кризисы, крахи систем,корпораций. Я силой наитияотвлечен от неправильных тем.

Есть задачи важней, чем события,чем падеж, чем всемирный дележ.Даже если средь крови пролитияты, как щепка, по лужам плывешь.

Есть задачи из дали заоблачной,из безветренной выси времен:наблюдать на земле нашей крошечнойрифмы ликов и блики имен,

глядя в свет ее встречный, направленныйиз бескрайних, зыбучих ночей,узнавать, в новых образах явленный,отраженный источник лучей.

Трудно быть Богом?

Трудно быть йогомв православном храме.Трудно быть рогомизобилия в женской бане.Трудно быть стогомсена, в котором людигромко хохочут, хватая друг друга за муди.Трудно быть сокомберезовым на исходевесны, который уже бродит,становясь гуще и горшеслезы сосны.Трудно быть итогом, чертой,приговором, пулей,последней пчелой,к закату летящей в улей.Богом не трудно. Чего там осталось Богу?Лечь на завалинке, гладя больную ногу.

Реальность и мечта

Реальность и мечта всегда не совпадают,и счастье, воплотившись,становится скучней,как лепесток с цветка бесстрастно опадает,и кружится к земле, и следует за ней.

Кредо

Допустим, мысль выпустила словона волю вольную. Или отец,книг начитавшись,дочери созревшейсказал: иди-ка поблядуй, пока не надоест.Родитель мудр, но хитростям егоне сбыться никогда.Когда бы мысль одна,когда бы он один на целом свете,когда бы всё с нуля —тогда бы дети,тогда б слова росли, как в первый раз.

Придется начинать ни с этого начала.С начала не начать. Начало отзвучало,как воля вольная. И воля не вольна.Вы говорите: новая война?Пойди тут поблядуй!Здесь даже перемены,и те – наперечет.Не то что блядь – комармеж ними не проколетголодным хоботкомстеклянный обруч сна.Два слова босиком гуляли у окнапо утренней росе, по лезвиям травы,как в детстве языком порежешься бывало —болезненный порез. Резное покрывалов осколках ранних солнц.

Мысль отпускает словона вольные хлеба:– Ступай, корми, плодись.Как хочешь, так и лги.Чем хочешь, тем и меряй,какою хочешь мерой.Короче, жизнь как жизнь,хоть заразись холерой,хоть оспой,хоть влюбись.Не сходится опять.Как жить с такой оглядкой —не помня, помнить все,что было до тебя.Хоть пьянствуй, хоть колись,хоть по кустам украдкой…Но вот же рядом – жизнь.Она – сама собойтечет, цветет, рождается и вянет,гуляет свадьбы, на поминках пьет.Чего ж еще-то?С чем ты не согласен?И кто ты? Чёрт?Ты исчезаешь в масседеталей, но и те в тебе наперечёт.В любой из них, как в стопке пыльных книг,как в хрустале, как в гранях зазеркалия,твой черный лик, твой белый воротник,как между пальцев заводная талия —твое танго̀ – губительный бокалвсего один глоток, пригубленный овал.

Деталей, как песка, строй, что придет на ум:вокзал, аэродром, метро, Метро̀пль, ГУМ,таинственный отель – глазастый Метропо̀ль,Лубянки честный и открытый профиль,как гастроном на первом этаже,и воронки в подземном гараже,и метроном, качающий ужезаточенным, как молния по небу…Петру, Борису, Дмитрию и Глебу…Эге-ге-гей, родная сторона!Ты как дробинка в жопе у слона.Когда я возвращаюсь к прежним мыслям,из темноты грядущим в суету,порез травинки чувствуя во рту,и стайки украинских проститутокнапротив Думы, где в любое время сутокя находил смирение уму,когда пускал себя на волю страстии разбирал на винтики и части,раздаривал на лобызанья телтак искренно, что даже не потел.Но власти нам и здесь сказали: здрасьте!У мудрых тел совсем другой удел.У нас еще запас не оскудел великих дел.

Куда еще пустить пастись слова?Быть может, в те же коридоры власти?Но в этой топке быстрые дрована первый слог. Второй, конечно, будетс изнанки шарика на елке у Кремля.Пока он цел, в нем кружится земляпо выверенной Кеплером орбите.Так снится мне, так снилось дяде Вите,седому дворнику, который не метет,поскольку и ходить уже не может —настолько стар… Но водку все же пьет.Что тот, что этот шар,в любом на свете шарероятся все шарывсех мыслимых орбит,и даже в тех шарах,которыми карбид,с водой соприкасаясь,пенит небо.И рифма тут как тут:«в тени кариатид».

Мысль слово отпускает погулять.Отец пинками гонит дочку-блядь.Я сам себя стараюсь обзадорить,вторыми вторить, первыми пердолить,людьми блудить, горами городить,из городов выцеживая нежностьраспутных девок, купленных за грош.Куда еще ты, слово, заведешь,в какие вековые дебри бреда?У мысли есть творительное кредо:слова бросать на ветер, говорить.

Свобода

Вот край земли. С него, взирая в даль,я вижу горы, угли, дым и воду,лицо Джоконды,пыль, бетон и сталь.В который раз накликали свободуборцы за счастье масс,за право мыслящего класса жить слаще,чем предписывает ум,за вялую лояльность мирной властик брожению свергателей основ.Той самой власти, о которой преждерадели те же, кто теперь готовей кровь пустить?Чего вам не хватало?Воды, чтоб пить и камня, чтобы строить?Еды и книг? Открытости границ?Лесов, морей, аэропортов, зрелищ?Питательных для жизни пепелищ?Счастливым можно стать, сменив ярмо свободына мысль.Над мыслью власти нет, для мысли нет преград.Спокон веков идеи, веры, модыдруг с другом борются и воли не сулят.

Ритм

Бывает, что события вступаютв определенный монотонный ритм.В нем все циклично. По большому кругуидешь, не замечая повторений,но чем просторней видишь гладь земную,тем очевидней прошлые пути.Здесь есть черта заветная, ты можешь,пока еще ее не преступил,найти других решений череду.Но перейдя границу, придётся верным бытьвсем прежде принятым решеньям,путь продолжая к зримому концу.Или искать спасения от смертипонятной, неизбежной и простой?Ради чего? Куда ты хочешь скрыться?Что может быть прекрасней, чем сыграть,по гениальным нотам эту пьесу?

До рождения

У каждого взгляда есть две стороны,но только об этом ни слова.У каждого звука есть две тишины,но только об этом ни звука.Вот там, где другая у глаз тишина,где всё затаилось внимая,жизнь нежно лучится по кромке умани капельки не понимая,но чувствуя, словно движенье рукипо пузу беременной мамы,плывущие мимо большие кругив квадратно-оконные рамы,углами которых дрожащая теньрисует шары и узоры.И ясен, как свет, проступающий деньсквозь темно-вишневые шторы.

Единообразие видов

Чем вид древней, тем крепче и живучей.Что муравей, что клоп, что щитомордый змей.Мне кажется, людей сюда на всякий случайпослали на разбор металла и камней.Для них какой другой задачи, поумней,придумать – тяжкий труд.И с этой-то едва ли сумеют справиться,пока не перебьют друг друга.Всякий вид здесь наделен сознаньем по ранжиру.Пусть соревнуются внутри очерченного круга,а то начнется хаос.Спор слона с мигающей медузой неразрешим.Зачем же допускать?Как человеку муравьиных вершинне одолеть,так муравью его высот не взять.Встает вопрос: «Как этим управлятьмногообразьем?»Надо в каждом виде оставить лаз наверх,за их предел,чтоб самые пронырливые смелиидти на страх, преодолев инстинкт,и, оставаясь тварью в бренном теле,они в единый луч вплетать умелилучи своих сечений, середин,гармоний золотых и самодельных,планеты собирающих в однуединственную мысль. Подобием кометы,кружащейся, как лист в ручье, ко дну.

Следует жить