Солнечный ход - Дмитрий Барабаш

КРУГ

2012—2014

Круг

Мне шепнули, что ядолжен выиграть какую-то битву,на роду мне написан великих свершений венец.Мое имя вплетут в мирозданье, запишут в молитву,и я стану пророком и Богом Богов, наконец.

Мне закрыли глаза двух ночей безупречные шоры,мне к бокам примостили дощатую выдержку стен,и, казалось, в ногах не опилки, а древние горыледяными вершинами тянутся к дрожи колен.

Сколько лет в этом стойле овсяном,соломенном, хлебномвариации мыслимых жизней слагались в одну.И, по ней проскакав, я сливался, как облако, с небом,и срывался, как тень с облаков, к океанскому дну.

Мне предписан был бегпо какому-то смутному кругу,рев арен, звон монет и трусливые рвения шпор.Я прийти должен первым куда-то, и эту заслугумне принимбят при жизни, а после поставят в укор.За бесчисленность дней,или что там текло за глазами,я сумел сосчитать все песчинки на трассе своей.Я прошел ее первым, последним,скрипучим, как сани,стертым в пыль от копыт до горячего пара ноздрей.

Все интриги трибун,всех менял и карманников трюки,всех властителей дум, все царапины нищенских рук,даже дохлую муху, скрестившую лапки на брюхе,все оттенки реальности,каждый случавшийся звук…

Вот меня по бедру кто-то хлопнул горячей ладонью,– Мол, пора, выходи —твой единственный, главный забег!И откуда-то сверху увидев судьбу свою конью,я заржал, все и вся, как на свет,поднимая на смех.

Поэт и Сталин

Кремлевский изумрудный бархатне впитывал с моих ладоней пот,Ковры мои подошвы не ласкали.В дверь тихо постучали.– Нальете чая?Мимо шел. И вот, —поежился он мокрыми плечами.

Я взял пальто и шоколадный торт.Мы долго в подстаканниках бренчали,мешая сахар, словно рядом чертневидимый прислушивался глазом.

– Я вот зашел, чтобы покончить разомвсе кривотолки. Я совсем не тот.Пусть серенады завывают волкии академики моим словам учетпускай ведут.Инкогнито я тут.

Канализацией ушел от верной сворыохранников, начальников охраны,частей, дивизий, целого ЦеКа.И мне порою хочется чайкане только с председателем ЧеКа,а так – с поэтом за одним столом,о том, об этом, больше о простом:о жизни, смерти, Боге и душе…Вот, на тетрадь!Как Ленин в шалаше,я намарал сто строчек на досуге.Понравится – издай, не под своим,так хоть под именем своей супруги.

– А как же казни, тюрьмы, лагеря?– Сказал бы я, когда бы знал – не зря,а так как зрю, отвечу по другому:не циник я. Мне, словно управдому,доверили пристроить флигелек.

Чтоб он стоял, я положил фундамент.Но только крысам было невдомек.Вот нету крыс.Теперь поставил стену.Клопы пошли. Я вытравил клопов,не разбирая, может быть, хорошийодин из них. Как, впрочем, и у крыс.

И вот стоит теперь роскошный флигель.Все остальное, милый мой, интриги.Одно лишь не дает покой усам.Что станет с ним, когда исчезну сам?

Косяк

Нам достался косяк,о котором расскажут легенды.Мы в проем занесли только ногу.Мы видим порог.Ведь бывает и так —от случайных прозрений к итогусможет редкий босяксделать шаги успеет войти.

Мы меняли эпохи,седея в незримом движеньи.Занесли только ногу.И вот, оглянувшись назад,видим там отраженье свое,молодое, ей-богу,даже зубы на месте.

И в жилах, как будто течетеще синяя кровь —не окрашена черной разлукой,и надежды маячат,и девочки машут в окно,и улыбки застыли,как будто смеются над скукойнаших выжатых тел,потерявшихся где-то давно.

Из-под черной воды

Трудный вымысел мойнесущественней уличной пыли.В сладком иле, как в Ниле,петляют иные миры,о которых, боясь и смеясь,на земле говориливсякий раз, когда плылипод черной водой корабли.

Когда скат поднимал из пескаиероглиф сознанья,нарисованный бликом восходав хрустальной волне,на губах ощущалась улыбкавсего мирозданьяи всех будущих жизней,уже воплощенных во мне.

Ветер времени

За каждым выбором скрывается дорога,не пройденная миг тому назад.Казалось, шансов бесконечно много.Ошибки выправят и шалости простят.

Но что же стало с правильной тропинкой,оставшейся и скрывшейся в нигде?По солнечному лучику пылинкойжизнь пролетит, не помня о беде,которая ее подстерегаетза каждым «мимо», «возле», «не туда».

Свет исчезает, вечер нарастает,как ветер времени. Ни судей. Ни следа.

Самоубийство

Убей себя не пулей в грудь,лишившись и земли, и рая,а просто про себя забудь.Убей себя, не умирая.

Сдувая пыл самоубийцхолодной и спокойной тенью,убей себя полетом птиц.Пари наперекор паденью.

Тогда и слово, и рука,черты лица и тембр речивольются в русло, как река,смывая страсти человечьи.

Happy end

Как это здорово, читая,придумывать другой сюжет,с героем вместе оживая,пронзив неправильный портрет,впитавший ложь, ужимки, скуку,как пресс-папье чужой души.– Скорее, Грей, ты видишь руку?Вставай! Ступай и не греши.

Памятник

В. Высоцкому

Я пел в «Арагви» за цыплят, за банку водки.Я пел за визу, за свободу, за дозняк.Мне из гитары сделали колодкии выставили голым на сквозняк.

На поводке веду свою галеру —ЦэКня, ГэБня и воровская масть.Мне лилипуты, как вино Гульверу,вливают олово в разинутую пасть.

Удушье в трюме, в маковом дурмане,заходит солнце желтым фонарем.На всякий случай у меня в карманевсегда лежит платок с нашатырем.

Веду страну на поводке, как суку,а за спиной то хохот, то плевки,но оглянусь, она лизнет мне руку,как будто бы играя в поддавки.

Ночь впереди – ни волн, ни звезд, ни неба.Иду, ногами не касаясь дна.Я не бегу. Я вышел из вертепа.И с ваших глаз упала пелена.

Цивилизация

От черного камня, от капли пещерной воды,охотничьих ям, языков первобытных огней —туда, где в листве изумленнойцвели золотые садыкисло-сладких и терпких,и брызжущих солнечным сокомвечно спелых плодов,по тропинкам пустыньк анфиладам дворцов,к пирамидам,к костельным хоралам,полукружьям церквей православных,кострам инквизиций,окрыляющим крик,черным облаком грающих птиц, —до сияния спицпаровой ветряной колесницы,электрической сини,секущей пространство, как плеть,к нефтяным берегам,к многотонным небесным машинам,к сталеварам сознанийи белому свету печей,к погребальным грибамХиросим, Нагасак и Полынирастеклось,разметалось сыпучей бесспорностью спор.Круг замкнулся.Куда прорастет это племя?

Сеть творчества

Гармония размеров не имеет,мгновение продлится навсегда.Пока растут леса и каменеют,возводятся и гибнут города.Рождаются, мужают и стареют,влюбляются, краснеют от стыда.Весь мир объят одной великой сетьютворения, где каждый лепестокимеет вес всего, что есть на свете.Так солнце отражается в поэте,рождаясь из фантазии его.

Чудо

Представь себе искристую лыжнюпо бесконечно-белому простору.Ты можешь сбоку начертить и гору,и лес вдали, и скорую весну(наметить желтым бликом на снежинке),и след лисы, и перышко сороки,и хвойный дух. Мир оживает сам.И даже в этой правильной картинемы оставляем место чудесам.

Поэзия

Ты бабочка в набоковском сачке,в носке его ветристо-поколенном,в артрите старческом и образе нетленном,намеченном прибоем на песке.

Счастье и правда

Нету счастья там, где нету правды,сколько ни выдумывай его.Не сожнешь от части больше жатвы,чем получишь счастья от всего.

Счастье ненасытно от природы.Правда все же больше от ума.Выбирай ярмо своей свободы.Мера всем на все дана одна.

Белый рыцарь

Кто он – спрессованный из облаков Землии ставший тверже камня и металла,тот Исполин, которого велииз бесконечности до нашего началапотоки мысли, сброшенной с вершинОлимпа, или, как ни назовите,тот, кто всегда безжалостно один,но отражен в любом земном пиите?

Как мягок взор расплавленных небес,щадящих нас от солнечного гнева,горящего, клеймящего, как крест,как плуг по душам, алчущий посева.

Он проливался сладостным дождем,пыль наделяя силой плодородной,играл с ветрами голубым плащоми любовался вольностью природной,когда из одинаковых семянвсходили степи, джунгли и сибири.Сравнить – везде отыщется изъян,но как же славно все в едином мире.Тот белый рыцарь – вымысел другихвселенных, измерений, правил речи,во всем живом явившийся на миг.Вочеловечен и увековечен.

Отыгрыш