Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3 - Николай Романецкий

— Я хочу сходить в парк, — говорю я. — Мы с тобой так давно не проводили выходные вместе. Там снова открылась та кафешка, помнишь, мы туда года два назад ходили?.. Пойдем?

Молчит. Я заглядываю ему в глаза и холодею.

— Ваца, — зову я. — Ваца, я здесь. Ваца!

— Отослать факс, — говорит он неразборчиво. — И не забыть напомнить про…

— Ваца!..

Он вздрагивает.

— Как ты внезапно появилась. Не пугай.

— Я тут уже несколько минут, — говорю я нервно.

— Да? Прости, задумался.

— Ты смотрел мимо меня. Как будто меня нет.

— Я просто задумался. — Усмехается. — Глаза горят! Ты красивая сейчас.

Я целую кончики пальцев и касаюсь ими воздуха у его губ. Моя ладонь колеблется от его дыхания. Но я не чувствую.

Вечером на нас рухнула гроза; мы убежали от нее в супермаркет. Бродили вдвоем между ярких полок, он долго выбирал сыр, потом чай — и болтал, болтал, болтал. Я слушала, иногда говорила тоже. Потом Ваца купил зонтик, зонт вспыхнул и распустился над нами, и мы пошли домой. Еще накрапывал дождь, быстро вечерело. Неслись машины, и Ваца по привычке прикрывал меня от брызг.

— Ужасно жаль, что я не могу обнять тебя за талию. Было бы куда удобнее идти.

— Чем пахнет сейчас, Ваца?

— Дождем. Сыростью. Мокрым асфальтом. Кстати, ужасно холодно.

— Здесь должно пахнуть свежими булочками.

— Хлебопекарню закрыли на ремонт, Стаска.

— Жаль. Я и не знала.

— Ничего. Смотри, какое небо сейчас.

Я посмотрела. Клубы туч словно изнутри светятся красно-фиолетовым. Пышно и мрачно. И тут меня словно дернуло. Я даже не сразу поняла, отчего.

— Запах, — говорю я. — Что?

— Ты не чувствуешь? Цветы. Пахнет цветами.

— Да тут же их нет… — теряется Ваца.

Каменный город окружает меня, как ливень. Улица злой кошкой изгибает позвоночник, дома сдвигают головы и тени, узкие лестницы режут стены, как ручьи, пламенеют фонари — и запах цветов. Теплый, яркий, нежный.

Голова кружится.

— Стаска!..

— Я здесь, Ваца, — выдыхаю я. — Я здесь. Я не уйду.

— У тебя было такое лицо…

— Я просто задумалась. Пойдем домой.

Каменный город провожает меня взглядом из каждой лужи, из каждой зеркальной витрины. Спиной чувствую. Вечером я прошу:

— Убери зеркала.

— Ты что-то в них видишь?..

— Ничего такого. Просто… — Я смотрю в его тревожные глаза. — Я себя в них не вижу, вот и все. Пожалуйста, убери.

Он завесил их моими водолазками и развернул к стене.

Я не врала ему с тех пор, как мы поженились. Да и до того — разве что придумывала оправдашки, когда опаздывала на свидания… Он все равно обычно понимал, что я вру. А я понимала, что он понимает.

Все-таки Ваца вымок и простудился, несмотря на зонтик. Выпил аспирина, укутался до ушей, уснул мгновенно. Так и не понял, когда я соврала.

Как жаль, что я не могу спать. Будь у меня живое тело, я бы тоже промокла, чихала, укуталась бы так же и уснула носом в его плечо. Можно сколько угодно рассуждать о том, как прекрасна смерть и как она полезна человечеству, но вот эти мелочи — их же невыносимо терять, запахи, прикосновения, даже право простудиться и побыть больной и слабой.

Горячий стакан в ладонях, костер, дым ест глаза, сладко болят стертые плечи и ноги. Аромат близости, жаркого тела, кожа под губами прохладна, под кожей тонко пульсирует кровь. Колкая дорога на пляж усыпана ржавой хвоей, песок струится между пальцами — песок, волосы, вода, колючий шиповник оставляет красные полосы, чай с душицей…

Смерти нечего противопоставить.

Как же тоскливо мое глупое бессмертие в такие ночи.

Ваца перестал есть только бутерброды, начал нормально готовить и ходить в спортзал. «Оклемался, — заговорили его коллеги. — Наконец стал забывать жену».

— Не забыл, — гордо отвечала я им, но они не слышали.

В тот же месяц он пошел на повышение и стал очень серьезный. Я посмеивалась: не важничай, деловая колбаса, ты все тот же мой Ваца, только занятой и в хорошем костюме. Он светло улыбался и пожимал плечами.

Не помню, какой был день. Наверное, что-то в середине августа. Очень дождливое утро, я помню, как мурлыкала вода в трубах. А потом стало солнечно.

— Смотри, — говорю я, входя в кухню и стягивая бандану. — Мне кажется, они немного отросли. Такой ёршик… Но мне кажется, да?

Задумчивый взгляд мимо.

— Ваца, — говорю я, подходя вплотную и заглядывая ему в глаза.

Шевелит губами, смотрит в сотовый, мешает поджарку на сковородке.

— Ваца! — я почти кричу уже. — Ваца, Ваца, я здесь, Ваца!

Он шагнул сквозь меня к окну. Я молчу с каменным лицом, глядя ему в спину.

Мои нейронные сети и слезные железы похоронены еще весной — почему же так хочется заплакать?

— Ваца! Не дури!

— Я с этим разберусь, ничего страшного. Нормальная текучка кадров…

— Ваца!

— Сделайте ксерокопии документов, — бубнит он себе под нос. Я бью его кулаком в грудь, кулак проходит насквозь.

— И не забудьте переправить мне по факсу!

Я расплакалась на полу, спиной к плите, а муж так и топтался по мне, пока готовил.

Забеспокоился он вечером. Позвонил родителям.

— Я здесь, — твердила я, пока он говорил по телефону. — Здесь, здесь, просто обернись. Не тревожь маму.

Не находил себе места полночи. Я слышала, как он говорил со мной вполголоса. Только не уходи, говорил он, только вернись. Очень тихо. Пил кофе, не спускал глаз с сотового, нервно курил на лестничной клетке. Лег, оставив входную дверь приоткрытой.

— К тебе же могут прийти грабители, — говорю я, ходя взад-вперед по комнате. — Закрой дверь, балбес. Заходи кто хочешь, да? Закрой дверь, я же здесь, здесь, здесь…

Не слышит.

Я хвостиком бреду по пятам, куда он не идет искать меня. В парки, в мои любимые кафешки, в библиотеку, на кладбище. Я здесь, твержу я, только обернись. Он оборачивается, но смотрит сквозь меня.

В Книге Книг сказано: мертвые будут рядом с живыми, пока те любят их. Про такое там ни слова. Я рядом с ним. Но для него я ушла.

В какой-то момент он все-таки устал и отчаялся. Перестал искать.

Сгорбился на скамейке.

— Утопиться, что ли, — говорит он тихо. — Зачем это все…

— Не смей, — говорю я. Я сижу на дорожке перед ним. — Ты простужен и небрит. Зачем твоему отцу вечно небритый сын-возвращенец?

— Стаска.

— Я здесь.

— Зачем ты ушла?

Молчу.

— Ты обещала не уходить. Ты же обещала.

— Я здесь.

Дождь переходит в ливень и снова в дождь. Парковая дорожка изгибает позвоночник, по ней стелется вечерний туман, и я чувствую запах цветов. Но я обещала не уходить. Я же правда обещала.

— Я понимаю, что ты не виновата. Ты тоже не знала.

— Ваца.

Один за другим зажигаются рыжие фонари. Не припомню их в этом парке.

— Мне хочется уйти за тобой.

Что за подростковый максимализм, Ваца? Не подозревала его в тебе. Не глупи. Вернись, поешь, согрейся, образумься. Смерть только в книжках такая красивая.

— Я знаю, что ты этого не хотела бы.

Деревья растут ввысь и вширь и сдвигают головы, и дождь вокруг встает серой стеной. Голова кругом. Ваца, я здесь, я все еще здесь.

— Стаска…

Думаю, прижав прохладную мокрую ладонь ко лбу. Такое чувство, будто у меня температура, странно. Мостовая горбатой улочки очень холодная, пробирает до костей. Ваца смотрит сквозь меня, а за его спиной лестницы рассекают каменные стены, растут вверх, тянутся к висячим садам на крышах…

Смерть — это все-таки точка, вспомнила я. Мертвые не меняются.

— Я люблю тебя.

— Нет, подожди. Это не я, Ваца. И не любовь. Всегда одна и та же — это не я прежняя. Только память. Понимаешь?..

Кажется, я сама не очень понимаю. Температура.

У тебя почти ночь, вернись домой, поешь, укутайся в плед, аспирин там на полке, теплые носки… позвони моей маме утром. Температура. От запаха камня, дождя и цветов кружится голова, фонари гаснут — здесь скоро рассвет.

Лето заканчивается, и с ним, кажется, мое короткое бессмертие с тобой.

Мне пора, Ваца.

ЕЛЕНА ГАЛИНОВСКАЯ

Игра

Рассказ

С чего началось

Женщина пришла домой, медленно сняла пальто, переобулась и села на кухне рядом с мужем.

— Тут есть одна вещь… — сказала она.

Ее звали Вера, его Гек.

Гек не оторвал взгляда от газеты.

— То, что одна, — это хорошо?

— Мы не в ссоре?

Гек вздохнул. Ему совсем не хотелось бесед.

— Хорошо, тогда другой вопрос: нам нужны деньги?

Гек, наконец, посмотрел на жену поверх очков.

— Интересное начало. Оригинальное.

— Да перестань ты! — Вера махнула рукой. — Здесь можно попробовать Зику…