Новый порядок (СИ) - Кирнос Степан Витальевич

— Я… я всего лишь исполнял волю моего владыки, — отмахнулся Рафаэль, который не понимает всей серьёзности ситуации, из-за настигнувшего безумия. — Сказано уничтожить — значит уничтожили. А кого там твой брат обнаружил на корабле — не моё дело. Да и сколько времени прошло, Данте? Пора бы забыть прошлое, выкинуть всё.

— Никогда, — речь магистра снова стала холодной, и он поднял пистолет, уставив его дуло прямо в сердце Архиканцлера. — За государственную измену, за узурпацию имперского трона, за незаконную раздачу территорий Рейха, за духовно-нравственное предательство, выраженное в предательстве истин Империал Экклессиас, я приговариваю тебя к расстрелу.

— Что?! — закричал владыка Империи. — Ты не можешь меня так просто убить. Ты не имеешь права! Я — Архиканцлер и на мне держится вся власть в Рейхе! Я его — душа. Убьёшь меня — убьёшь Рейх.

— Я так не думаю.

— Тебя ведёт ведь не забота об Империи и её жителях! Посмотрите люди! Ваш Данте Валерон, прославленный магистр ордена, выходец из трущоб Сиракузы-Сан-Флорен, прошедший ад в городе «бога», и герой войны с Иллирийской Тиранией, победитель Греческой Амфиктионии и мастер раскрытия сотни заговоров, любимец первого Канцлера, пришёл сюда, чтобы отомстить за корабль! Пришёл сюда, потому что на том корабле его брату померещился след той девки. Как же звали?

Архиканцлер из последних сил пытается отсрочить неизбеэжный конец. Он понимает, что живым отсюда уже не выйдет, а поэтому речами пытается хоть кого-то переманить на свою сторону. Но всё тщетно. Штурмовики ордена верны только своему господину, а «Стражи» сыты тем, что от них хотели избавиться. Местное охранение даже не пытается шелохнуться, ибо для них настал миг избавления от спесивого хозяина, практически лишённого рассудка.

— Я — сама власть в Империи и без меня у Рейха нет шансов выстоять! Если меня убить, то всё — вся система имперского правления посыплется, ибо я тот, кто её удерживает.

Данте же колеблется. Его рука тверда, но вот в осколках души творится самая настоящая буря противоречий. Перед ним тот, из-за которого он потерял годы жизни. Да, с одной стороны магистр произнёс красивую речь о том, за что нужно поразить нынешнего императора, ибо сделанное Архиканцлером — преступления за которое полагается высшая мера наказания. Но с другой стороны, если бы тогда брат имел возможность вернуться, рассказать ему всё, если бы тогда корабль не был уничтожен, то и жизнь Данте могла быть совсем другой.

Магистр видит перекошенное от безумия и злобы лицо, видит, что Рафаэль стал дрожать. Палец то возвращается на крючок, то ослабевает давление и сползает. Впервые за долгие года Данте чувствует сомнение… впервые он вообще что-то чувствует, что для него дурной знак, предвестник грядущих бед.

— За что ты хочешь меня казнить? — как будто забыв весь предыдущий диалог, спрашивает Архиканцлер. — Я ведь сражался за стабильность. Ты пойми, все эти прилюдные порки, казни и тюрьмы — всё ради того, чтобы Рейх жил. Не меня ради были массовые тюремные заключения, акты коленопреклонения и почитания. Всё ради того, чтобы Рейх жил в стабильности.

Но Данте как будто не слышит этих слов. Всё его внимание на мушке, которая заплясала будто сумасшедшая, то наводясь на сердце, то опускаясь. Он ведь не может уподобится Рафаэлю и уничтожить правителя ради собственных интересов. Тогда разница между ними станет ещё меньше.

— Ты же понимаешь, что по-другому я поступить не мог. Тогда, перед свержением того слабака Казимира, ко мне пришли разные люди из оппозиции. Все они оказались еретиками, отступниками и извращенцами. Ты понимаешь Данте, что только моё правление стало очистительным огнём, что спасёт их заблудшие души, — Архиканцлер стал понимать, что ему грозит, а поэтому, сложив руки на груди, продолжает умолять Валерона.

Сам магистр продолжает разрываться от противоречий. Ещё недавно он был готов его разорвать, он прошёл сотни боёв, погубил множество людей, от ег8о руки погибель нашли одни из самых могущественных владык постапокалиптического мира. Но вот перед ним брат по Рейху, повелитель многомиллионной Империи, и сейчас один выстрел может начать целую, крайне неприятную цепочку событий. Если его раскроют, если имперская аристократия узнает, что Архиканцлера устранили, то поднимется такая волна возмущений, которая может захлестнуть имперский трон актами неповиновения, восстаний и сепаратизма… не поймут верхи во власти устранение «законного» Императора.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Данте снова готовится опустить пистолет, но нахлынувший каскад воспоминаний, заставил его опять вздеть оружие. Перед глазами возник образ черноволосой девушки. Короткая стрижка по плечи, белое благородное лицо с отточенными чертами, худое телосложение. Он её потерял и осознание этого напомнило о дикой боли. Что-то поистине катастрофичное полезло из тёмных глубин подсознания. Пульсирующая боль у Данте вспыхнула в затылке, но он её контролирует, прилагая сверхусилия, чтобы держать холод души.

— Я вспомнил её имя. Её звали Сериль, не так ли? — неожиданно вспомнил Архиканцлер. — Данте…

— Уведите его! — оборвал криком магистр императора и приступ эмоций у вечно холодного магистра заставил штурмовиков продрогнуть. — Воины, отправьте этого идиота в самые тёмные казематы имперского дворца.

Штурмовики выполнили неточное указание, лишь бы не дать своему командиру совершить на эмоциях опрометчивый поступок. Казимир на последок неожиданено сорвался с места и вцепился в шиворот Данте, смотря в его зелёно-хладные глаза помутневшими от злобы и безумия очами:

— Я не виноват.

Его быстро отволокли. Магистр убрал пистолет и словил на себе взгляд «Стража», который явно неодобрительно отнёсся к идее магистра оставить в живых Архиканцлера.

— Приберитесь тут, — приказал Валерон. — Если комиссия увидит следы боя, то нашей афере придёт конец.

Часть вторая. Особенности национальной политики. Глава шестая. Имперская реновация

Часть вторая. Особенности национальной политики

Глава шестая. Имперская реновация

Спустя неделю. Рим.

Отсюда не видно того, что творится на улице. Окна — большие исполины затемнены и по помещения разливается только тускловатая пелена света, который дарится множеством неоновых и прохладных ламп. Стены, выполненные из простого камня и облицованные панелями, эмитирующими гранит, дарят прохладу.

Данте, взгромоздившись чуть ли не на самый верх импровизированного амфитеатра, наблюдает за тем, как владыки Империи собрались в новой зале заседания, чтобы обсудить обновленное устройство Рейха. Каменные палаты, там, где раньше свои совещания проводил первый Канцлер, были обновлены перед столь важным мероприятием. Новые стулья, обшитые чёрной тканью, новые лампы в стиле фонарей девятнадцатого века, и на «дне» полуамфитеатрального зала пять тронов и стол пред ними, отчего люди, сидящие там чем-то напоминают судей. Один из людей поднимается и на всюду стала литься его речь, усиленная громкоговорителями:

— Требую порядок в зале заседания Координационного совета, — в судейской манере заявил представитель Трибунала. — Мы начинаем слушания по делу рассмотрения проектов преобразования в Рейхе, по случаю отсутствия Императора. Я, как выбранный председатель Совета, объявляю о заслушивании предложений, — судья подтянул лист, став с него читать. — Первым выступающим объявлен представитель правительства. Начинайте.

— После того, как Рафаэль Альтир был отправлен в психиатрическую лечебницу, нам пришло время выбрать новый путь развития Империи, — заявил коренастый лысоватый мужчина в фиолетовом пальто. — Я, как новый Лорд-Магистрариус Имперор Магистратос, подготовил ряд поправок касательно своей ветви власти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На лице Данте могла бы пробежать хоть какая-то эмоция, если бы он не стал принимать двойную порцию транквилизатора. В его памяти колыхнулся момент, когда он не смог убить Рафаэля. «Страж» счёл это за слабость, но вот внутри самого магистра что-то остановило злое действие, что-то заставило его не стрелять. И тогда он впервые за долгие годы ощутил тень того, что значит быть человеком. Весь ужас возможного эмоционального порыва заставил его усилием препаратов снова вернуться в холод бесчувственности. Он, направив взгляд, рассматривает собравшиеся множества людей от каждой из ветвей власти, и всматривается в тех