Совершенный монастырь. Афонские рассказы - Станислав Сенькин

Брокер прекрасно понимал, что после того как «Инвест-билдинг» будет подмят Жабой, его самого могут убрать. В принципе, он был нужен только на начальных этапах рейдерской атаки. Потом, скорее всего, брокер перепишет акции на другого человека, а вернее всего, на самого Жабу, добровольно или под дулом пистолета. Жабе на людей было глубоко плевать. Он устранял конкурентов с каким-то сладострастием, входил в раж, иногда погибали непричастные к делу люди. Будучи настоящим параноиком, он повсюду видел козни, и работать с ним было невозможно, как и невозможно было понять, что у него в голове. Поэтому сегодняшний сон вполне мог оказаться пророческим.

Брокер согласился на все, но первые сделки должны были пойти только через пару месяцев. Поэтому у него еще было время. И тогда он решил обратиться к специалистам — не к психоаналитикам, умело опустошавшим его карманы, а духовным людям. Брокер решил поехать на Афон к надерзившему его жене старцу и все тому рассказать. Кроме этого, были у него и другие дела в Греции — кое-какая недвижимость, деловые встречи… Владыке Антонию он не очень-то доверял, потому что не знал его хорошо. Епископ жил в Лондоне, мало ли какие у него могли быть знакомые?

Через несколько дней он в сопровождении охранника вылетел бизнес-классом в Салоники. Афон ему понравился: здесь было тихо, а люди приветливы. Старец, к которому была небольшая очередь, долго делал вид, что не узнает его. Затем, как и в Лондоне, предложил ему лукум, только вместо чая на этот раз был кофе.

Брокер рассказал ему все: про кошмар с Хароном и рекой Ахерон, про предложение олигарха и про возможные последствия рейдерского захвата банка «Инвест-билдинг». Старец многих деталей не понял, зато уловил суть:

— Вот что, друг. Если свяжешься с Жабой, тебя, скорее всего, убьют и тебе придется все-таки переплыть эту огненную реку и оказаться в Аиде, от чего убережет нас всех милосердный Господь.

— Это я уже начинаю понимать… — брокер нахмурился. — Но ведь если я откажу Жабе, меня тоже убьют. Этот человек не из тех, кому можно сказать «нет».

Старец улыбнулся.

— Тебе в любом случае придется ему отказать. При этом необязательно говорить «нет». Ты можешь просто взять и исчезнуть.

— Исчезнуть? Хм. А как же мои дела? Мои дома в Лондоне? Моя семья, наконец? Они тоже должны исчезнуть? Моя дочь нуждается в родительской опеке, сын может погибнуть от героина. Как я их всех оставлю?

— Если ты не откажешь Жабе — умрешь; если откажешь — тоже умрешь. Так или иначе, твоя семья останется без тебя или, и того хуже, они будут отвечать за тебя. Какого совета ты ждешь от меня?

Брокер замялся:

— Ну, помолитесь там, свечу запалите перед чудотворной иконой. Я в долгу не останусь. Есть же какие-то духовные методы…

— Хорошо-хорошо, я помолюсь. Иди, — старец отвернулся и сказал своему келейнику по-гречески:

— Следующий.

— Постойте. Что вы мне посоветуете? — брокер опустил глаза и сложил руки в молитвенном жесте. — У меня действительно безвыходная ситуация.

— Знаешь, что я тебе скажу? — старец прищурился и кашлянул в кулак. — Поживи в монастыре Филофей месяцок, это здесь, рядышком. Никому ничего об этом не говори, только жене, чтобы не волновалась. Через месяц будет праздник Преображения Господня. Поднимись на гору, помолись в храме, приобщись Святым Тайнам и ничего не бойся. Верь мне: твоя жизнь изменится к лучшему.

Будущий монах Серафим хотел было что-то возразить, но передумал. Обращение к старцу показывало, что у него самого не хватает ни смелости, ни силы, чтобы справиться с искушением. А спорить с монахом и настаивать на своем было подобно тому, как если б этот старец пришел к нему на биржу и стал учить, как лучше играть на повышение или какие акции лучше покупать. Раз он решил обратиться к духовному специалисту — значит нужно выполнять его указания и советы.

Переборов себя, брокер пришел к игумену Филофея и попросился у него разрешение пожить до Преображения Господня. Ему понравилась монашеская жизнь. Когда после литургии, причастившись Святых Таин, брокер смотрел с вершины Афона на виднеющийся вдали Олимп, где обитали призрачные олимпийцы, на которых равнялся Жаба, он постепенно начал понимать, где на самом деле находится истинная радость.

По приезде в Лондон он вернулся на биржу. Но как только он начинал втягиваться в прежнюю жизнь, его вновь принялся донимать Жаба, которому все-таки удалось подмять этот злополучный «Инвест-билдинг». Поглощенный успехом, он вполне удовлетворился отговоркой брокера о мнимой болезни, от которой он якобы лечился в Греции. Жаба лишь посмеялся над тем, в какую дыру брокер поехал лечить свою больную печень. Ведь в Греции одна из худших медицин Европы. «И одна из лучших духовных лечебниц мира — Афон», — подумал брокер. Но об этом он Жабе не сказал. После этого их пути начали постепенно расходиться.

Через какое-то время будущий монах Серафим возненавидел биржу и свою работу. Ему все чаще снился Афон и тихая монашеская служба. Он перестал вести светский образ жизни, расстался с любовницей, растерял прежних приятелей и лишился расположения Жабы. Удивительно, но жена поняла и с сочувствием отнеслась к происходившим в его душе изменениям. Она не препятствовала его частым поездкам на Афон за советом к старцу. Денег у них было достаточно, чтобы вести безбедную жизнь и не работать. Будущий монах оставил биржу и стал ездить по святым местам, очищая свою душу от грязи прежней жизни.

Однажды брокер остался на Афоне на несколько месяцев. Все это время он с ревностью неофита молился за детей и жену. И вот, как-то раз она сообщила ему по телефону, что сын избавился от пристрастия к героину, а дочь примерно учится в колледже и решила получить нормальную профессию. Это были хорошие новости.

Тогда бывший брокер спросил супругу, не против ли она, чтобы он остался в монастыре навсегда? А она неожиданно согласилась.

Вот и вся история отца Серафима, которую он тогда просил хранить в тайне. Сегодня я нарушаю его тайну с его же благословения, изменив места и другие детали.

Но самую суть я оставил без изменения: есть люди, которые, вкусив олимпийской «амброзии» власти приносящей деньги, и удовольствий, меняют свои дворцы на монашеские кельи. Спустившись бегом с Олимпа, они медленно и с трудом поднимаются на Афон.

А иные, влача унылое нищенское существование, не способны переступить порог ближайшей церкви, где могут получить реальную духовную помощь. Ведь изменяя внутреннее, мы изменяем и внешнее. Многие и многие с завистью смотрят на жизнь людей подобных Жабе, считая гроши и бранясь с ближними. И если сердца их будут вместе с Жабой, поплывут они с ним в одной лодке в темный и мрачный Аид, от чего да упасет всех нас милосердный Господь!

Искушение во время поста

Шла третья седмица Великого поста, и послушник одного из святогорских монастырей Стелиос сильно заскучал. Уныние и слабость заставляли его часто звонить друзьям в Салоники и поэтому даже без благословения духовника завести собственный мобильный телефон.

Стелиос нес послушание на клиросе и помогал в саду. Раньше он редко скучал в монастыре, так как почти не имел свободного времени. А то время, что оставалось после послушаний и молитв, он старался заполнить душеполезным чтением святоотеческой литературы. К тому же он хотел за год-два выучить наизусть Псалтырь. Старая мирская жизнь не привлекала его. Стелиос проводил уже третий Великий пост в монастыре, и среди братии ходили слухи, что в этот пост игумен пострижет его в рясофор.

И вдруг его обуяла ужасная тоска. Но вместо того, чтобы со слезами исповедовать духовнику грех уныния, послушник стал искать развлечений. Он выпросил у одного рабочего пачку газет и принялся их читать, в то время как Псалтырь и Ефрем Сирин оставались лежать на столе, открытыми на тех же страницах, что и неделю назад. Такое развлечение спасало на время от скуки, но расслабляло душу, которая в пост подвергалась дьявольским нападкам еще сильнее, чем в обычное время и не имела сил противостоять греху.

Один грех порождает другой: Стелиос решил просить у игумена благословение на поездку в Салоники. Для этого необходимо было выдумать благовидный предлог — проще говоря, красиво солгать, то есть поступить совсем уж некрасиво. Стелиос обманул игумена, сказав, что его бабушка при смерти и хочет с ним повидаться. В другом монастыре его могли бы не отпустить даже на похороны матери, но их игумен, по сравнению с игуменами других монастырей, давал послушникам большую свободу, полагая, что нельзя принудить к исполнению монашеского долга силою и выбор послушника должен основываться на его доброй воле.

Игумен, конечно, посоветовал Стелиосу помолиться о здоровье бабушки, не выходя из монастыря, потому что пост — время особых искушений. Но когда Стелиос начал настаивать на своем, игумен смирился и отпустил его, попросив никуда, кроме больницы, где лежала бабушка, не ходить. Послушник обещал исполнить его просьбу.