Неизбежная могила (ЛП) - Гэлбрейт Роберт

— Вы ей их дали?

— У меня их нет. Мы не общаемся, уже много лет. Ничего общего.

Он сказал это с какой-то воинственной гордостью.

— Потом она сказала, что два человека по имени Робин Эллакотт и Корморант Страйк могут связаться со мной, поскольку они пытаются накопать компромат на мою семью. Естественно, я попросил ее уточнить детали, но она сказала, что не может их дать, так как расследование еще идет. Она оставила номер телефона, по которому позвонить, если вы со мной свяжетесь. Когда вы позвонили — ну, вы знаете, что произошло, — бесцеремонно заявил Руфус. Я позвонил по номеру, который мне дали, и попросил позвать инспектора Кёртис. Ответивший мне мужчина рассмеялся и передал трубку той женщине. У меня возникли подозрения. Я спросил номер ее удостоверения и юрисдикцию. Наступила тишина. Потом она повесила трубку.

— Очень осмотрительно с вашей стороны все проверить, — добавила Робин.

— Ну, конечно, я проверил, — произнес Руфус с оттенком удовлетворенного тщеславия. — Если не проверять информацию, для инженеров на карту поставлено нечто большее, чем плохая рецензия в каком-нибудь шутовском журнале по общественным наукам.

— Вы не возражаете, если я буду делать записи? — спросила она, доставая свою сумку.

— Почему я должен возражать? — раздраженно ответил он.

Робин, знавшая из Интернета, что Фёрнсби женат, молча посочувствовала его жене, когда потянулась за ручкой.

— Инспектор Кёртис — так называемая — дала вам номер стационарного или мобильного телефона?

— Мобильного.

— Он все еще у вас?

— Да.

— Могу я его узнать?

— Мне нужно подумать об этом, — ответил он, подтверждая впечатление Робин о том, что он человек, который определенно считает, что информация — это сила. — Я решил перезвонить вам, потому что вы, по крайней мере, сказали правду о том, кто вы. Я проверил вас в Интернете, — добавил он, — хотя в жизни вы не такая, как на фотографиях.

Его тон не оставлял у Робин сомнений в том, что вживую она выглядит хуже. С каждой минутой ей становилось все больше жаль его жену, и она сказала:

— Я недавно сильно похудела. Ну, мы с моим партнером...

— Корморантом93 Страйком?

— Кормораном Страйком, — сказала Робин, не желая, чтобы только за Фёрнсби оставалось право быть занудой.

— То есть не птица?

— Не птица, — терпеливо сказала Робин. — Мы расследуем деятельность Всемирной гуманитарной церкви.

— Почему?

— Нас наняли для этого.

— Газета?

— Нет, — ответила Робин.

— Я не уверен, что хочу разговаривать с вами, пока не узнаю, кто вам платит.

— У нашего клиента родственник в церкви, — Робин решила, учитывая придирчивость Руфуса, не говорить, что этот родственник в действительности уже покинул церковь.

— И какое отношение к ситуации имеет мой отец?

— Вы знаете, что он сейчас...?

— На ферме Чапмена? Да. Он написал мне дурацкое письмо, что вернулся.

— Что вы имеете в виду под «вернулся»? — спросила Робин, ее пульс участился.

— Ясно же, что он бывал там раньше.

— Правда? Когда?

— В 1995 году — в течение десяти дней, — сказал Руфус с придирчивой, но полезной точностью, — а в 2007 году — в течение... возможно, недели.

— Почему такие короткие сроки? Видите ли, моего клиента интересует, что заставляет людей присоединяться к церкви и покидать ее, — соврала она.

— В первый раз он ушел, потому что моя мать подала на него в суд. Второй раз — из-за болезни моей сестры Рози.

Скрывая свой интерес к этим ответам, Робин спросила:

— Что заставило его присоединиться в 95-м, вы знаете?

— Тот парень, который все это затеял, Уэйс, выступил с докладом в Сассекском университете, где работал мой отец. Он пошел туда якобы из научного интереса, — Руфус усмехнулся, — и попался на удочку. Он ушел со своего поста и решил, что посвятит себя духовной жизни.

— Вот так взял и сорвался?

— Что вы имеете в виду под «сорвался»?

— Я хочу сказать, это было неожиданно?

— Ну, — Руфус слегка нахмурился, — на этот вопрос трудно ответить. Мои родители находились в бракоразводном процессе. Наверное, можно сказать, что у моего отца был так называемый кризис среднего возраста. На работе его не продвигали по службе, и он чувствовал себя недооцененным. Вообще-то он очень сложный человек. Он никогда не ладил с коллегами, где бы ни работал. Склочный. Зациклен на чинах и званиях. Он довольно жалок.

— Вот как, — сказала Робин. — Ваша мать подала на него в суд, чтобы заставить его уйти?

— Не для того, чтобы заставить его уйти, — сказал Руфус. — Он увез меня и Рози на ферму.

— Сколько вам было лет? — спросила Робин, ее пульс участился.

— Пятнадцать. Мы близнецы. Это были школьные летние каникулы. Отец нам соврал, сказал, что это будут недельные каникулы в деревне. Мы не хотели его обижать и согласились поехать.

— В конце той недели он прислал моей матери письмо, полное церковного жаргона, в котором говорилось, что мы втроем вступили в ВГЦ и больше не вернемся. Моя мать получила срочное судебное постановление и пригрозила ему полицией. В итоге мы ушли посреди ночи, потому что отец заключил с Уэйсом какое-то нелепое соглашение и боялся сказать ему, что все отменяется.

— Какого рода соглашение?

— Он хотел продать семейный дом и отдать все деньги церкви.

— Понятно, — сказала Робин, которая почти не ела свой бутерброд, так много она делала заметок. — Полагаю, вы и ваша сестра были рады уехать?

— Я был рад, но моя сестра была в ярости.

— Правда?

— Да, — Руфус опять усмехнулся, — потому что она была влюблена в Джонатана Уэйса. Предполагалось, что на следующий день он заберет ее в филиал ВГЦ в Бирмингеме.

— Ее хотели перевести? — спросила Робин. — Всего через неделю?

— Нет-нет, — произнес нетерпеливо Руфус, будто Робин была особенно медленно соображающим учеником. — Это был лишь предлог. Увезти ее одну. Она была довольно симпатичной и хорошо развитой для пятнадцати лет. Правда, немного пухленькой, — добавил он, выпрямляясь, чтобы продемонстрировать пресс. — Большинство девушек там охотились за Уэйсом. Одна девчонка вцепилась когтями в лицо Рози — но это замяли, потому что Уэйсу нравилось думать, что все живут в гармонии. У Рози до сих пор шрам под левым глазом.

Руфус, похоже, отнюдь не чувствовал сожаления по этому поводу, а был весьма доволен.

— Вы случайно не помните дату, когда вы покинули ферму? — спросила Робин.

— Двадцать восьмое июля.

— Почему вы так уверены? — спросила Робин.

Как она и ожидала, Руфус не обиделся, а только обрадовался возможности проявить свои дедуктивные способности.

— Это было накануне той ночи, когда на ферме утонул ребенок. Мы читали об этом в газетах.

— Как именно вы покинули ферму? — спросила Робин.

— На машине отца. Он успел забрать ключи, притворившись, что хочет проверить, не разрядился ли аккумулятор.

— Вы видели что-нибудь необычное, когда уезжали с фермы?

— Например?

— Может, кто-нибудь не спал, хотя должен? Или, — Робин подумала о Джордане Рини, — спал более крепко, чем следовало бы?

— Не понимаю, как я должен был бы понять это, — ответил Руфус. — Нет, мы не заметили ничего необычного.

— Вы или ваша сестра когда-нибудь возвращались на ферму Чапмена?

— Я точно нет. Насколько я знаю, Рози тоже не возвращалась.

— Вы сказали, что ваш отец вернулся на ферму Чапмена в 2007 году?

— Верно, — обрадовался Руфус теперь уже так, будто Робин наконец-то проявила подобие интеллектуальных способностей, вспомнив факт, сообщенный ей пару минут назад. — Он устроился в другой университет, но снова стал ссориться с коллегами и чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому он опять подал в отставку и вернулся в ВГЦ.

Робин, производившая быстрые мысленные расчеты, пришла к выводу, что на момент второго появления Уолтера на ферме Чапмена Цзяну было около десяти лет и, следовательно, он был достаточно взрослым, чтобы помнить его.