Метафизика возникновения новизны - Иван Андреянович Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, на идее Платона, – не говоря уже об идее в ее новоевропейском понимании – невозможно построить онтологию, поскольку невозможно понять следующее:
– что такое Бытие само по себе,
– каким образом и посредством чего сущее взаимосвязано с Бытием и процессом становления,
– и в чем именно заключается процесс становления.
Да, действительно, идея, представляющая, согласно Платону, само бытие, это предел совершенства вещи, но совсем непонятно, в чем заключается процесс этого совершенствования объекта и каким образом он осуществляется. То есть, непонятен механизм, посредством которого бытие побуждает сущее к тому, чтобы «стремить» его к идее-идеалу. Ведь не может же быть такого, чтобы бытие было само по себе, а сущее и его становление было от него совсем независимо в своем происхождении. Равно как непонятно и то, каким образом бытие в своем осуществлении зависимо от сущего и его становления. Так что онтология, построенная без учета диалектики противоположных начал, это уже заведомо ущербная онтология. Но главным для нас, скорее всего, является даже не сама диалектика этих начал – она следствие самой природы реальных процессов и природы нашего продуктивного мышления – главным является то, каким образом и в каком виде эти начала проявляются в процессе Бытия и становления сущего. А проявляются они, как мы уже установили, в процессе явления новизны (в виде объективной идеи), зарождаемой нашим интеллектом в иррациональных актах инсайта и интуиции.
Итак, если на идее Платона (Декарта и т. д.) невозможно построить достаточно непротиворечивую онтологию, то картина сразу же меняется, как только в основу Бытия нами берется идея в современном ее представлении, изложенном нами выше. Во-первых, мы видим, что Бытию самому по себе наиболее адекватно соответствует процесс явления новизны в виде объективной идеи. Во-вторых, нам становится ясно, что «присутствие сущего» (Гадамер) возникает только через посредство развертывания объективной идеи в мысль-Истину. И, в-третьих, после развертывания идеи в мысль мы видим и те объекты-сущие, из которых она (мысль) состоит, и те свойства этих объектов, которые использованы в данной идее, и те вновь созданные взаимосвязи, посредством которых эти объекты соединены. То есть для нас становится понятным сам процесс становления, то есть возникновения нового сущего в своей форме подручного средства: ранее оно (в виде исходных материалов) обладало одним набором определенных свойств и возможных взаимосвязей, теперь же к существующему добавляются новые взаимосвязи, и, конечно же, совсем новые свойства, одним из которых является свойство сущностное. И каждое из внове созданных сущих в свою очередь может стать одним из объектов вновь создаваемых объективных идей. И не только сущие, но и сама новая идея – уже в виде мысли – может стать одним из «фигурантов» новой идеи. Таким образом, критериями как Бытия самого по себе, так и становления сущего (то есть возникновения искомого сущего) соответственно являются и новизна самой идеи, и вновь созданные взаимосвязи между объектами, и определенные свойства этих объектов. И последнее что хотелось бы отметить: время бытийствования сущего – это время явления (возрастания) его новизны и «угасания» последней до «момента» – размытого во времени – превращения внове созданного или обновленного сущего в сущее не бытийствующее, а существующее.
4. Итак, нами рассмотрена одна из исходных точек, в соответствии с которой, как нам представляется, понимание идеи уклонилось от своего истинного смысла. И это в последующем стало причиной не совсем верных и достаточно противоречивых представлений и о Бытии, и о сущем, и о становлении сущего. Теперь же вполне уместным было бы задаться следующим вопросом: в чем причина столь длительного непонимания того, что из себя представляет идея и какие факторы способствовали тому, чтобы выйти на правильный путь ее понимания. Мало того что античная мысль вступила на не совсем верный путь представления идеи, но европейская философия и в дальнейшем упорно не желала с него сойти. И даже Возрождение и Просвещение не очень-то продвинулись в решении этого вопроса. Получилось так, что, начиная с Платона и вплоть до Новейших времен, понятие идеи, вступившее в сомнительную связь с образным представлением какой-либо конкретной вещи (или конкретного понятия) все же так и не смогло избавиться от этого прямо-таки, скажем, «морганатического брака», так и не принесшего плодов достойных признания и дальнейшего развития.
И прежде чем выяснить причину столь длительного упорства, отметим следующее. Какой бы смысл не вкладывался в понятие «идея», но в нем всегда подспудно сохранялись три момента: наличие некоего нового и даже загадочного смысла скрытого в ней, трансцендентальность идеи по отношению к нашему сознанию и возникновение чувства удовольствия-удивления от соприкосновения с идеей. И только с наступлением эры научных открытий и, особенно, технических изобретений, нам открылся некогда бывший таинственным истинный смысл понятия идеи как взаимосвязи определенного количества объектов, соединенных между собой посредством использования некоторых своих свойств. А заодно, наряду с пониманием иррационально-спонтанного характера ее зарождения, формирования и явления в наше сознание, нам стали более понятны причины априорного и трансцендентального характера идеи, на чем мы – вот уже в который раз – кратко остановимся, прежде чем продолжить разговор о том, что именно способствовало раскрытию истинного смысла идеи.
Итак, если процесс зарождения и инкубационного формирования самой объективной идеи осуществляется вне зоны сознания – то есть в бессознательном, – то акт явления ее в сознание свидетельствует о завершении ее формирования. До этого момента сознание не может «заглянуть» в бессознательное: оно может манипулировать только тем, что попало в зону его
