Цветы зла - Шарль Бодлер

V. Люблю тот век нагой, когда, теплом богатый...

Люблю тот век нагой, когда, теплом богатый,Луч Феба золотил холодный мрамор статуй,Мужчины, женщины, проворны и легки,Ни лжи не ведали в те годы, ни тоски.Лаская наготу, горячий луч небесныйОблагораживал их механизм телесный,И в тягость не были земле ее сыны,Средь изобилия Кибелой взращены —Волчицей ласковой, равно, без разделенья,Из бронзовых сосцов поившей все творенья.Мужчина, крепок, смел и опытен во всем,Гордился женщиной и был ее царем,Любя в ней свежий плод без пятен и без гнили,Который жаждет сам, чтоб мы его вкусили.

А в наши дни, поэт, когда захочешь тыУзреть природное величье наготыТам, где является она без облаченья,Ты в ужасе глядишь, исполнясь отвращенья,На чудищ без одежд. О мерзости предел!О неприкрытое уродство голых тел!Те скрючены, а те раздуты или плоски.Горою животы, а груди словно доски.Как будто их детьми, расчетлив и жесток,Железом пеленал корыстный Пользы бог.А бледность этих жен, что вскормлены развратомИ высосаны им в стяжательстве проклятомА девы, что, впитав наследственный порокТоропят зрелости и размноженья срок!

Но, впрочем, в племени, уродливом телесно,Есть красота у нас, что древним неизвестна,Есть лица, что хранят сердечных язв печать, —Я красотой тоски готов ее назвать.Но это – наших муз ущербных откровенье.Оно в болезненном и дряхлом поколеньеНе погасит восторг пред юностью святой,Перед ее теплом, весельем, прямотой,Глазами, ясными, как влага ключевая, —Пред ней, кто, все свои богатства раздавая,Как небо, всем дарит, как птицы, как цветы,Свой аромат и песнь и прелесть чистоты.[7]

VI. Маяки

Река забвения, сад лени, плоть живая, —О Рубенс, – страстная подушка бренных нег,Где кровь, биясь, бежит, бессменно приливая,Как воздух, как в морях морей подводных бег!

О Винчи, – зеркало, в чем омуте бездонномМерцают ангелы, улыбчиво-нежны,Лучом безгласных тайн, в затворе, огражденномЗубцами горных льдов и сумрачной сосны!

Больница скорбная, исполненная стоном, —Распятье на стене страдальческой тюрьмы, —Рембрандт!.. Там молятся на гноище зловонном,Во мгле, пронизанной косым лучом зимы…

О Анджело, – предел, где в сумерках смесилисьГераклы и Христы!.. Там, облик гробовойСтряхая, сонмы тел подъемлются, вонзилисьПерстами цепкими в раздранный саван свой…

Бойцов кулачных злость, сатира позыв дикий, —Ты, знавший красоту в их зверском мятеже,О сердце гордое, больной и бледноликийЦарь каторги, скотства и похоти – Пюже!

Ватто, – вихрь легких душ, в забвенье карнавальномБлуждающих, горя, как мотыльковый рой, —Зал свежесть светлая, – блеск люстр, – в круженье бальномМир, околдованный порхающей игрой!..

На гнусном шабаше то люди или духиВарят исторгнутых из матери детей?Твой, Гойя, тот кошмар, – те с зеркалом старухи,Те сборы девочек нагих на бал чертей!..

Вот крови озеро; его взлюбили бесы,К нему склонила ель зеленый сон ресниц:Делакруа!.. Мрачны небесные завесы;Отгулом меди в них не отзвучал Фрейшиц…

Весь сей экстаз молитв, хвалений и веселий,Проклятий, ропота, богохулений, слез —Жив эхом в тысяче глубоких подземелий;Он сердцу смертного божественный наркоз!

Тысячекратный зов, на сменах повторенный;Сигнал, рассыпанный из тысячи рожков:Над тысячью твердынь маяк воспламененный;Из пущи темной клич потерянных ловцов!

Поистине, Господь, вот за твои созданьяПорука верная от царственных людей:Сии горящие, немолчные рыданьяВеков, дробящихся у вечности твоей![8]

VII. Больная муза

О муза бедная! В рассветной, тусклой мглеВ твоих зрачках кишат полночные виденья;Безгласность ужаса, безумий дуновеньяСвой след означили на мертвенном челе.

Иль розовый лютен, суккуб зеленоватыйИзлили в грудь твою и страсть и страх из урн?Иль мощною рукой в таинственный МинтурнНасильно погрузил твой дух кошмар проклятый?

Пускай же грудь твоя питает мыслей рой,Здоровья аромат вдыхая в упоенье;Пусть кровь твоя бежит ритмической струёй,

Как метров эллинских стозвучное теченье,Где царствует то Феб, владыка песнопенья,То сам великий Пан, владыка нив святой.[9]

VIII. ПРОДАЖНАЯ МУЗА

Любовница дворцов, о, муза горьких строк!Когда метет метель, тоскою черной вея,Когда свистит январь, с цепи спустив Борея,Для зябких ног твоих где взять хоть уголек?

Когда в лучах луны дрожишь ты, плечи грея,Как для тебя достать хотя б вина глоток, —Найти лазурный мир, где в жалкий кошелекКладет нам золото неведомая фея.

Чтоб раздобыть на хлеб, урвав часы от сна,Не веруя, псалмы ты петь принуждена,Как служка маленький, размахивать кадилом,

Иль акробаткой быть и, обнажась при всех,Из слез невидимых вымучивая смех,Служить забавою журнальным воротилам.[10]

IX. Дурной монах

На сумрачных стенах обителей святых,Бывало, Истина в картинах представалаОчам отшельников, и лед сердец людских,Убитых подвигом, искусство умеряло.

Цвели тогда, цвели Христовы семена!Немало иноков, прославленных молвою,Смиренно возложив свой крест на рамена,Умели славить Смерть с великой простотою.

Мой дух – могильный склеп, где, пОслушник дурной,Я должен вечно жить, не видя ни однойКартины на стенах обители постылой…

– О, нерадивый раб! Когда сберусь я с силойИз зрелища моих несчастий и скорбейТруд сделать рук моих, любовь моих очей?[11]

X. Враг

Моя весна была зловещим ураганом,Пронзенным кое-где сверкающим лучом;В саду разрушенном не быть плодам румяным —В нем льет осенний дождь и не смолкает гром.

Душа исполнена осенних созерцаний;Лопатой, граблями я, не жалея сил,Спешу собрать земли размоченные ткани,Где воды жадные изрыли ряд могил.

О новые цветы, невиданные грезы,В земле размоченной и рыхлой, как песок,Вам не дано впитать животворящий сок!

Все внятней Времени смертельные угрозы:О горе! впившись в грудь, вливая в сердце мракВысасывая кровь, растет и крепнет Враг.[12]

XI. Неудача

О если б в грудь мою проник,Сизиф, твой дух в работе смелый,Я б труд свершил рукой умелой!Искусство – вечность, Время – миг.

К гробам покинутым, печальным,Гробниц великих бросив стан,Мой дух, гремя как барабан,Несется с маршем погребальным.

Вдали от лота и лопат,В холодном сумраке забвеньяСокровищ чудных груды спят;

В глухом безлюдье льют растеньяТомительный, как сожаленья,Как тайна, сладкий аромат.[13]

XII. Предсуществование

Моей обителью был царственный затвор.Как грот базальтовый, толпился лес великийСтолпов, по чьим стволам живые сеял бликиСверкающих морей победный кругозор.

В катящихся валах, всех слав вечерних ликиКо мне влачил прибой и пел, как мощный хор;Сливались радуги, слепившие мой взор,С великолепием таинственной музыки.

Там годы долгие я в негах изнывал, —Лазури солнц и волн на повседневном пире.И сонм невольников нагих, омытых в мирре,

Вай легким веяньем чело мне овевал, —И разгадать не мог той тайны, коей жалоСжигало мысль мою и плоть уничтожало.[14]

XIII. Цыганы

Вчера клан ведунов с горящими зрачкамиСтан тронул кочевой, взяв на спину детейИль простерев сосцы отвиснувших грудейИх властной жадности. Мужья со стариками

Идут, увешаны блестящими клинками,Вокруг обоза жен, в раздолии степей,Купая в небе грусть провидящих очей,Разочарованно бродящих с облаками.

Завидя табор их, из глубины щелейЦикада знойная скрежещет веселей;Кибела множит им избыток сочный злака,

Изводит ключ из скал, в песках растит оаз —Перед скитальцами, чей невозбранно глазЧитает таинства родной годины Мрака.[15]

XIV. Человек и Море

Как зеркало своей заповедной тоски,Свободный Человек, любить ты будешь Море,Своей безбрежностью хмелеть в родном просторе,Чьи бездны, как твой дух безудержный, – горьки;

Свой темный лик ловить под отсветом зыбейПустым объятием и сердца ропот гневныйС весельем узнавать в их злобе многозевной,В неукротимости немолкнущих скорбей.

Вы оба замкнуты, и скрытны, и темны.Кто тайное твое, о Человек, поведал?Кто клады влажных недр исчислил и разведал,О Море?.. Жадные ревнивцы глубины!

Что ж долгие века без устали, скупцы,Вы в распре яростной так оба беспощадны,Так алчно пагубны, так люто кровожадны,О братья-вороги, о вечные борцы![16]

XV. Дон Жуан в Аду