Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма - Андрей Синельников

Продюсер выскочил из теплого нутра «акулы» и призывно замахал руками, изображая Робинзона Крузо при виде корабля. Чудо встало, и из него вылез обыкновенный парень. Вытаращил на нас глаза, будто это мы приехали в городок верхом на механическом верблюде.

– Дорогу на Шлиссельбург? – сразу выпалил Продюсер.

– Назад! – как приказ выдохнул парень, больше похожий на быка. – Назад и направо. Там ведь широкая трасса. Зачем вы сюда сворачивали!? Направо и прямо. Никуда не сворачивайте! Не сворачивайте, пока не попадете на нормальное человеческое шоссе. Широкое такое, вы в него упретесь. По нему доедете куда надо. Удачи вам! – неожиданно добавил он и приветливо улыбнулся.

«Акула», словно почувствовав, что борется за собственную жизнь, мигом долетела до поворота и свернула на широкую дорогу, пропустить которую было просто невозможно. Одним рывком вылетела на шоссе, сметая на пути сугроб, закрывающий въезд и выезд на дорогу, по которой мы приехали, и застыла, дрожа будто от счастья. По шоссе резво бежали обычные авто с обычными номерами. За спиной порывом ветра за один раз намело сугроб и скрыло дорожку, с которой мы выскочили. Мы трижды плюнули через левое плечо и рванули к виднеющемуся невдалеке новому мосту через Неву. Через пятнадцать минут, переваливаясь с боку на бок, «акула» вразвалочку вползла на улицы Шлиссельбурга, Петрокрепости, Орешка, Нотебурга, кому как больше нравиться. Так же вразвалочку проползла по его улицам и выкатилась на берег Невы у места ее встречи с Ладогой. Впереди, посреди свинцово-серой глади холодного то ли еще озера, то ли уже реки, из воды поднимались приземистые стены крепости Ключ-города. Самой страшной тюрьмы царизма. Русской Бастилии.

– Приехали!? – будто спросил кто-то с хрипотцой и скрытой усмешкой.

Но вокруг никого не было кроме нас. Только холод и ветер, насквозь пропитанный сыростью, ломящей суставы и проникающей в самое нутро. Еще раз оглядевшись, компания дружно потопала к пристани, возле которой, глядя на все это безобразие, стоял бронзовый Петр с отломанной кем-то шпагой. Взгляд его был сумрачным и печальным. Наверное, от размышлений о том, что окно-то надо было прорубать, но вот стекло в него вставить тоже не мешало, а то дует неимоверно, а главное сырым и противным морским ветром.

Тем временем живописная компания тружеников пера и кинокамеры полировала давно не крашенные доски пристани, тщетно пытаясь понять, отходит от нее в сторону Орехового острова хоть что-нибудь плавающее или нет.

– Вы чего там торчите, как три тополя на Плюще? – задал ядовитый вопрос дядечка в капитанской фуражке, по всей видимости, большой знаток советского кино.

– Пытаемся понять, от этой пристани хоть что-нибудь плавает к крепости? – мирно вступил в разговор Редактор.

– Ходит! – коротко поправил дядечка, – Плавсредства ходят, а не плавают, – казалось, он сейчас выпустит струю дыма, затянувшись из прямой капитанской трубки.

– Так что-нибудь ходит к острову? Лед-то разбит, вода чистая до самого острова, – пытался получить ответ Редактор.

– А чего там делать? – вопросом на вопрос ответил морской волк, – Музей не работает. Зима, – повернулся и пропал в своей каюте на стоящей у стенки пирса старой барже.

На наши лица стоило посмотреть. Если бы из ушей мужичка выросли пальмы и на них закачались бананы, я думаю, это произвело бы меньший эффект, чем его сообщение. Издатель наш, человек удивительно спокойный и рассудительный, иначе не издавал бы журнал о тайнах и тайных обществах, вывел нас из оцепенения:

– Если уж мы сидим в галоше… по полной… это не значит, что сидеть в ней надо голодными!

– Мудро! А главное вовремя. Мудрое слово, сказанное вовремя, мудро вдвойне! – поддержал его Редактор.

Кафе появилось перед нами как избушка на курьих ножках, приветливо распахнув двери. Девушка у стойки быстро объяснила, что кормить усталых путников ее призвание, чем и занялась незамедлительно. Время пролетело незаметно и, как говорилось в туристических плакатах времен развитого социализма, путники, «усталые и довольные», двинули к машине.

Тишину сонного Шлиссельбурга неожиданно разорвал… гудок парома, заставив всю съемочную бригаду застыть как жену Лота, разве что не обратившись в соляной столб.

– Какой к черту паром! – сорвался обычно спокойный Редактор, – Какой к черту паром на замерзшей реке в сторону музея, который не работает с ноября месяца!

– Что вы кричите, молодой человек? – раздался за спиной насмешливый старческий голос, – Обыкновенный паром, который возит сторожей в крепость. Смену очередную. А вам что, на остров надо?

– Да, – быстро просчитав ситуацию, выдохнули разом Редактор и Продюсер, – Нам надо чуток поснимать на острове!

– И что? – спросил еще один старичок, на вид древнее первого.

– Да так, – уклончиво протянул Продюсер, – Всяческие ужасы царизма. К тому же, – он глянул на небо, – Световой день уходит. Пока дочапаем на вашей лайбе, уже и снимать будет нельзя.

– А вам надо? Ужасы царизма-то снимать? Чего, интересно больно, али боле нечего? – он смотрел с хитрецой, и Редактор, давно имеющий дела с людьми странными и загадочными, начал понимать…

– А есть что-то еще? – встрял он в разговор.

– Так вы с нами? – крикнул с борта парома первый дед.

– Да! – неожиданно дружно отозвалась бригада, уже стоя на качающейся палубе.

Паром еще раз гуднул, как-то вяло и несильно, и действительно почапал к острову, носом раздвигая небольшие льдинки и ломая хрупкую кромку нарастающего льда. Редактор краем глаза отметил, что с той минуты как они встретили этих странных дедов, солнце на небе застыло, будто прибитое к небу гвоздями.

― Чур, меня, – прошептал он, не разжимая губ, однако про себя отметил, что светового дня им хватит с лихвой.

Паромщик похожий на Харона, что тоже не ускользнуло от Редактора, только не в хламиде или в какой-нибудь тунике древних греков, а по этой промозглой погоде ― в валенках и телогрейке с капюшоном, несколько раз высовывал нос из капитанской каюты, но в разговор не вступал. Ветхий дед сипло пояснял, что крепость построили в незапамятные времена то ли новгородцы, то ли вообще викинги и прозывалась она Орешком. Почему так, он не знал. То ли по названию острова ― Ореховый, ― на котором стоит, хотя орешника там он отродясь не видал, может, однако, наоборот, сама она орешком была, что врагам не по зубам, оттого и остров тот Орешек.

Деды скинули трап и, весело звеня связками ключей, бодро повели заезжую команду вокруг крепости в главные ворота, на ходу поясняя, что здесь что. Говорили они попеременно, умело сменяя друг друга и показывая на ходу на какие-то развалины, груды кирпича и камней, так что все вскоре слилось в одно большое предложение, поясняющее зачем и почему вообще все здесь стоит и для каких целей было надобно и в какие годы. Бесстрастное ухо диктофона зафиксировало все дословно:

«Первые упоминания о крепости есть в Новгородских летописях. Согласно этим записям, основана крепость в 1323 году внуком Александра Невского князем Юрием Даниловичем как пограничная твердыня Новгорода. Здесь пролегал великий водный путь из этих самых варяг в греки. Корабли, груженные товарами, из Варяжского, ноне Балтийского моря выходили в Неву, шли по ней в Ладогу, дальше по Волхову поднимались в озеро Ильмень, оттуда – в реку Ловать. Волоком тащили суда до верховьев Днепра, по Днепру спешили в Черное море, к Царьграду. Год основания крепости Орешек знаменателен еще и тем, что году этом был заключен первый в российской истории письменный мирный договор. Камень с договором этим на дворе крепости лежит. Глаза разуете, увидите. Назывался он Ореховецким. Договор, а не камень. Камень токмо сейчас выдолбили, можно сказать, что на ем еще муха не сидела».

Диктофон писал, а голоса дедков настолько убаюкивали, что никто уже и не слушал их пояснения, лупая глазами на остатки стен, вырастающие из белого снежного покрова, распластавшегося на весь остров. Деды же, не смущаясь, продолжали просвещать нутро механической машинки, фиксирующее их знания в истории:

«К концу века шестнадцатого по указанию царя московского… запамятовали какого, развернулись работы по реконструкции всех бывших новгородских крепостей – Ладоги, Яма, Копорья, Орешка. Старую новгородскую крепость разобрали почти до фундамента, и на острове подняли новую»…

Дряхлый дед закряхтел, откомментировал: «На хрена было нужно? Да кто ж то знает!», – и продолжил: – «В плане крепость стала как пятиугольник из двух частей: собственно «города» и дополнительного укрепления внутри него – цитадели. В крепости было семь башен, возведенных по всему периметру стен: Королевская, Флажная, Головкина, Безымянная, Головина, Государева, Меньшикова. А цитадель защищали три башни ― Мельничная, Светличная, Колокольная».