Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма - Андрей Синельников

– Кто?

– Полковник Лунин, ординарец Александра I, адъютант Beликого Князя Константина Павловича.

«Член «Союза благоденствия», «Союза спасения» и Северного общества, участник лож «Трех Коронованных Meчей» и «Трех Добродетелей», – про себя добавил Редактор.

Приму с радостью.

На стену уже поднимался Михаил Лунин, герой войны с Наполеоном, записной дуэлянт, бретер и любимец женщин, философ и глава многих тайных обществ. В мундире полковника Гродненского гусарского полка с тремя боевыми орденами и отличительным знаком золотого оружия «За храбрость». Однако Редактор выделил белый крестик ордена Святого Георгия.

– Какими ветрами? – встретил его Лукашинский, широко раскрыв объятия (Редактор отметил, глядя на себя со стороны, что он хорошо говорит по-русски и голос у него приятный).

– Да вот, приехал навестить можно сказать однополчанина, – подкручивая лихой гусарский ус, ответил Лунин, – Тут у вас в казематах Раевский Владимир Федосеевич. Великой храбрости человек. Вместе со мной золотую шпагу за Бородино имеет… имел, – поправился он, – Вот к нему. Поддержать сидельца.

– Так давайте вместе, полковник, и пройдем к Раевскому. Не имел чести знать лично, но наслышан от братьев Кишиневской ложи «Овидий» о сем достойном муже. Он ведь в наши палестины из Петропавловки отряжен?

– Именно так. Пойдемте, майор. Вы, я смотрю, и за стенами этими в курсе всех новостей, – Лунин пропустил Лукашинского вперед.

– Сороки, сороки на хвосте носят, – со смешком ответил тот.

Они прошли в дальний конец крепости к внутреннему дворику, где размещались тюремные равелины. Если бы не солдат, постоянно сопровождающий их, и не серая тюремная роба на Лукашинском, можно было подумать, что это в гости к крепостному офицеру завернул его старый боевой друг, и они вспоминают дела давно минувших дней. Во внутреннем дворике Лукашинский поманил солдата:

– Слетай-ка, братец, к офицеру дежурному. Попроси от моего имени, чтоб он позволил господину Раевскому побеседовать с нами. Скажи, коли опасается, пусть еще одного солдатика отрядит тебе в подмогу. Да еще упреди вопрос его. Скажи, что мы тут, во внутреннем дворике, погуляем. За закрытыми воротами. Беги братец, – повернулся к Лунину, – Слышал я, братья в российских ложах готовили переворот. Да не удалось!

– Так, – горестно кивнул Лунин, – Россия кровью умоется, чую я. Множество достойных братьев под арестом и следственным делом. Все это последствия декабрьских выступлений. С моей точки зрения авантюрных и не подготовленных.

– А вы, Михаил Сергеевич? Вы-то зачем здесь еще? Вы ученик Великого Сен-Симона. Ваше место там, в Европах.

– Мое место вместе с мучениками. Кроме того, я в заговорах не замешан, и бежать мне резона нет. Зачем понапрасну честное имя марать, – он повернулся к подходящему к нему арестанту, – Вот, кстати, и Раевский. Вам, Владимир Федосеевич, что, так еще и не вынесли приговор?

– Нет, полковник! Представьте, нет! – весело ответил моложавый, судя по выправке, кадровый офицер в тюремной робе. – В Тирасполе не вынесли, в Петропавловской крепости не смогли, теперь в Замостье отправили, считают что тут судьи послушней. Четыре оправдательных приговора. Так-то вот! Господа. Осудить за то, что не видимо и не слышно трудно в нынешнее время. Хотя, может, я не прав. Вон сколько достойных офицеров и дворян под следствием и на юге и в столице после декабря, – он говорил охотно не из болтливости, а просто оттого, что появились слушатели.

– Вот познакомьтесь, господи Лукашинский, – Лунин кивнул в сторону бывшего майора, – можно сказать, старожил здешних мест. Уже четыре года в арестантской робе.

– Извините, господа, за глупый вопрос, но еще в Тирасполе я слышал легенду Замостья, – Раевскому не терпелось высказаться.

– Что вы имеете в виду? – Лунин подергал себя за ус.

– Еврейский свиток или жидовский секрет. Разве вы не в курсе, Михаил Сергеевич? – Лунин и Лукашинский переглянулись, а вновь прибывший узник продолжал: – Есть легенда, что когда на землях этих бушевала вольница Богдана Хмельницкого, и казачки с татарами резали шляхту и жидов, в Замостье стекались беглецы со всего воеводства, да и с соседних тоже.

– Это вы правы, – задумчиво подтвердил Лукашинский, – Тогда сюда набилось народу тьма. Замосць, – он назвал крепость польским названием, – в те времена равных себе не имела. Укреплена была высокой стеной и глубоким рвом. Шляхта тогда собрала много отважных воинов за этими стенами. Опять же вы правы, что все жиды с округи сбежались сюда. Кто со всем скарбом, а кто и хозяйство свое побросал, дабы жизнь спасти. Когда бунтовщики во главе с самим сыном Хмельницкого Тимофеем подступили к крепости, воевода приказал сжечь предместье, и крепость так и стояла посреди пепелища, – он одернул себя, – Так вы что-то хотели рассказать из легенд этого края?

– Да. Да, господа. Один из узников Трубецкого бастиона, предки которого были в числе тех татар, что были в отрядах Тимофея, рассказывал, будто его прадеду, который командовал сотней отчаянных рубак, был приказ найти одного еврея-каббалиста, который хранил чудесный свиток со знаниями древних.

– И что? – в голосе второго узника послышалась заинтересованность, – Он поведал, что за тайну хранил этот свиток?

– Нет, конечно. Среди татар и казаков ходила байка, будто старый еврей хранил секрет то ли эликсира жизни, то ли делания золота. Конечно, про золото верили больше. Потому искали с усердием. Главное же в том, что еврей тот укрылся в Замостье, и якобы потому и послал Богдан Хмельницкий своего сына с тридцатью пятью тысячами лучших бойцов штурмовать крепость, потому что про свиток знал.

– Обычная казачья байка, – ухмыльнулся Лунин, – таких в каждой станице штук пять бродит, а уж по татарским аулам и еще шибче заворачивают.

– Подождите полковник, – неожиданно серьезно остановил его Валериан, – У нас в обществе «Рассеянный Мрак» был, достойный брат, предок которого рассказывал ему нечто похожее. Вроде, когда они обороняли крепость, в их сотне был молодой шляхтич, что влюбился в юную еврейку, прибежавшую сюда со старым отцом. Так вот, тот шляхтич погиб в рубке в бою и умер на руках у предка нашего достопочтимого брата, прося его взять под защиту ту еврейку.

– И что? – теперь заинтересовался Лунин, – Какое это имеет отношение к свитку?

– Он взял ее себе прислугой после снятия осады. Отец ее, к сожалению, не выдержал тягот и скончался. Она прожила в их семье долгие годы. Наш брат из «Рассеянного Мрака», застал ее уже старухой в их доме. Она кормила его с ложечки. Но главное, она рассказала, где спрятала когда-то тот самый свиток. Наш брат считал, что старуха просто выжила из ума, но делал вид, будто верит ей из сострадания и любви к ее сединам.

– Так вы знаете, где спрятан легендарный свиток!!! – вскрикнули разом оба.

– Да! – ответил Лукашинский.

– Не может быть!!! – одновременно выдохнули Лунин и Раевский.

Глава 4

В воздухе пахло гарью и смертью. Со стороны поля слышались гортанные крики татар и лихой свист казаков, гарцующих на ближайших холмах. Редактор кожей ощутил сухость и жар, доносящийся со стороны бывшего предместья, на месте которого догорали головешки. Легкий ветерок гонял пепел и перемешивал золу. Редактор поправил на поясе баторку, кривую саблю, доставшуюся ему от деда, облизал сухие потрескавшиеся губы и с горечью подумал, что народу набилось в крепости пропасть как много, а еды, и тем более воды, вряд ли хватит надолго. Судя же по тому, как казаки и татары разбивали лагерь и плотно брали крепость в кольцо, они в серьез собирались выкурить оттуда всех защитников и беглецов. Сзади послышался стук каблуков. Редактор обернулся.

– Джень добрый, Юрек, – раздался знакомый голос.

Этот голос он слышал всю свою восемнадцатилетнюю жизнь, потому что принадлежал он его лучшему другу Стефану, с которым они, когда еще без штанов бегали, вместе за чужими вишнями лазали по садам вкруг Замостья.

– Джень добрый, Стефан. Что, не сидится там, внизу?

– Не Юрек, тут ветерок, дышится легко, а там вой бабий, сопли, вопли, брань. Жидов поднаперло прорва. Откуда они, пся крев, взялись? Как воши повылазили изо всех щелей. Так что, тут у тебя свобода! – он сощурился как кот.

– Ты бы отошел от края, а то татарова лихо из луков целит. Не ровен час, снимут стрелой прямо на скаку, пикнуть не успеешь. Отойди, будь ласка. Ты еще и без панциря.

– Подышали братка, пойдем в замок. Воевода кличет. Дело у него к нам, – Стефан отошел от края башни, будто его кто в спину толкнул. На то место где он стоял, ударила длинная татарская стрела, звонко цокнув о каменный зубец башни.

– Матка бозка! – охнул Стефан, – Пошли, а то впрямь какой басурман выцелит нас.

Друзья нырнули в узкую дверь и скатились по крутой лестнице на внутренний двор крепости. Двор был забит телегами, возками, блеющими овцами, мычащими коровами, плачущими детьми и орущими бабами. Среди этого табора сновали юркие подростки и умело проскакивали солдаты из гарнизона крепости и тех отрядов окрестной шляхты, что отошли под защиту ее пушек, теснимые ордами Хмельницкого. Юрека поразило, что действительно было очень много жидов в темных длинных свитках и шляпах. Кажется, они сновали повсюду. Редактор опять глянул на себя со стороны. Он был, как говорят в тех краях, гарный хлопец, в короткой свитке, в шапке с пером, в серебряном панцире, надетом поверх малинового кафтана, и с кривой саблей на поясе. Беженцы почтительно расступались перед панами, перед ним и Стефаном, идущими, а скорее протискивающимися, через всю эту круговерть. «Значит, я теперь Юрек», – как о чем-то обыденном подумал Редактор. В этот момент какой-то старый еврей схватил его за руку.