Херувим четырёхликий. Классика самиздата - Иван Алексеев

Рылов решил подождать Стецкого у входа в конференц-зал и зря.

Возможности раскланиваться по ходу движения со знакомыми у гостя практически не было. Мешало плотное сопровождение бритоголовым генеральным с одного бока и неседеющим черноволосым заместителем начальника института – с другого. Все три лица оживлённые, довольные. Похоже, угощались в главном здании не одним кофе.

У входа лектор был сдан в руки Василию Геннадьевичу. То есть тот, нарисовав на лице приветливую гримасу, схватился своими худыми ручками за обе руки Стецкого и долго их не отпускал, пристально вглядываясь выцветшими глазами в лицо московского гостя. Наконец, руководящая группа двинулась в зал. Рылов пошёл следом.

Ведущие уселись в свободный президиум, а вот Александру Владимировичу пришлось поискать себе местечко.

Большое помещение голубого зала с высокими белыми потолками, способное вместить много людей, было рассчитано на комфортную работу немногих и соответственно обставлено. Не чурающийся удобного, Рылов собирался утонуть чреслами в одном из глубоких кожаных кресел, расставленных в два ряда за десятком массивных светлых столов, но опоздал – все кресла были заняты. Заняты были и почти все компьютерные стулья, загодя принесённые из комнат. Рылов уселся чуть ли не на последний свободный, в дальних рядах, почти подпирая широкой спиной стену.

Нудный Василий Геннадьевич со своими паузами и словами на вес золота затянул представление учёного гостя почти на десять минут. Наконец, Стецкого выпустили на трибуну. Он сказал в микрофон, что приятно удивлён убранством и оборудованием помещений, о которых в его время можно было только мечтать, попросил высветить на проектор свои слайды и обещал дополнительно порисовать на электронной доске. С неё и начал, размашисто записав по-английски «дата майнинг» – название лекции. Но успел перед этим внимательно осмотреть слушателей, поулыбаться первым рядам, где устроились все его старые знакомые, и покивать галёрке, выделив Рылова.

Удостоверившись, что его заметили, Александр Владимирович перевёл дух. А то он начал уже переживать, придумав поначалу, что Стецкому важно его видеть, а потом, не попав на глаза, смутившись от ложного тщеславия, перевернувшегося в детское желание спрятаться ото всех.

Подросший уровень самооценки вернул Рылову покой и способность холодного размышления.

Он порадовался за Фиму, перешедшего в категорию уважаемых людей. Не только за ум и совесть, давно признанных узким кругом знакомых, но за подтверждённый вышестоящими инстанциями статус. Раньше Фима был учёный доморощенный, каких тут много было, есть и будет, теперь – осенён благодатью столицы. Второй со времён Канторова, как сказал во вступлении Василий Геннадьевич, к месту и не к месту вспоминающий своего покойного начальника, выбравшегося из провинциального болота и доросшего до академических кругов и написания учебников.

Деловой президиум, одетый в строгие костюмы, диссонировал с укрепившимся на трибуне круглолицым седеющим евреем. Лектор был в демократическом джемпере, хоть и с галстуком на шее. И вид имел умного, а не строгого человека. Отёкшие карие глаза, сладкие полные губы, чуть влажные, словно часто облизываемы языком, отчего и лицо не кажется сухим. Глаза навыкате, усталые, с весёлыми искорками… Как-то был здесь Фима не в теме. А с другой стороны, надо же командирам что-то делать, раз царь решил дать оборонке денег. Тут юлой закрутишься. И пенсионеру Рылову найдёшь местечко в старых пенатах. И учёного еврея, над которым раньше посмеивались и выживали, приголубишь…

Такой знакомый, хоть и постаревший, образ напротив, притягивал взгляд Рылова, мешая вслушаться в смыслы произносимых слов. В голову лезли разные воспоминания, не давая сосредоточиться. Между тем тревожный подсознательный звоночек предупреждал, что шедший закадровым фоном голос нёс нужную Рылову информацию. Поднявшись до определённого уровня, внутренняя тревога переборола сбившиеся мысли Александра Владимировича, и голос профессора прорвался в сознание на середине рассказа о происхождении модного термина, не имевшего устоявшегося русского перевода.

Как полупонял Рылов, с давних пор словом «майнинг» голодные шахтёры Южной Африки называли поиск угля в отвалах ненужной капиталистам пустой породы.

Свершившаяся научно-техническая революция, с одной стороны, потенциально открыла людям скрытые от них знания, а, с другой, засыпала их таким постоянно увеличивающимся количеством лишней информации, что невольно заставила вспомнить о раскопках полезных ископаемых из гор шлака. К старому, доставшемуся от предков, понятию добавили слово «данные», уточняя, где и что ищут, и получили «дата майнинг» – обнаружение в нагромождениях информации ранее неизвестных, скрытых и практически полезных знаний, которые легко представить в наглядной форме и легко объяснить в терминах предметной области. Последнее обеспечивает доступность нового знания всем людям, в том числе, не имеющим специальной математической подготовки. Причём тропинку от прозрения через образы к новому знанию может открыть даже пустячная доработка готового инструментария или же взгляд с его помощью на имеющиеся данные под неожиданным ракурсом.

Но визуализация – это только удобный инструмент понять открытое знание, а как увидеть тот пустяк, который приведёт к открытию?

Сделав артистическую паузу с разведёнными в стороны руками, чтобы показать, что ничего нового он не скажет, лектор назвал очевидное – интуицию. Только она подскажет, как найти интересные объекты в массиве данных и как при помощи существующих методов и технологий обнаруживать то, что принесёт пользу.

Стецкий проиллюстрировал сказанное несколькими примерами своих исследований, первый из которых Рылов помнил. Когда-то давно человек из группы Стецкого соотнёс картинку из географического журнала с задачей моделирования маршрутов крылатых ракет, увидев, что в решении можно использовать тот же инструмент построения трёхмерных графов. Догадка оказалась верной. Нужный результат был получен путём несложной доработки готового метода.

В те старые времена, когда Рылов с Стецким работали в соседних отделах, Александру Владимировичу самому довелось оценить Фимины способности найти и применить готовое. Однажды Ефима Моисеевича попросили помочь Саше домучить не дающийся тому алгоритм оптимизации временной диаграммы работы нового устройства. Буквально через пару дней Фима принёс простое решение с оригинальным способом сортировки данных. В отличие от Саши, не научившегося толком работать с литературой и часто пытавшегося самостоятельно прийти к известным истинам, Фима, зная, что всё уже изобретено другими, начинал с поиска источников и умел найти. Стецкий тогда пощадил Сашино самолюбие – принёс ему американскую книжку и показал в ней то место, где был ключ к решению.

Лектор принялся исписывать электронную доску, иллюстрируя последние примеры успешного использования методов «дата майнинг». Рылову это стало неинтересно. Его собственный мыслительный процесс уже был разбужен, загружая сознание подходящими воспоминаниями. Он вспомнил Федора Канцева, одного из двух своих соседей по холостяцкому общежитию, обиженному на власть за сокрытие правды от советских людей, и много чего измышлявшего из газетных умолчаний и нестыковок с помощью подсказок «Голоса Америки» и «Немецкой волны». Хотя работать они пришли в одном потоке молодых специалистов, Фёдор был старше Саши на три года: после техникума он поработал слесарем на оборонном заводе в Новосибирске, и только потом его понесло учиться в Москву. Фёдор хорошо зарабатывал на заводе – раза в два раза больше, чем сейчас, закончив институт, и всё не мог понять: «Как так?» Постаравшись и поломав голову, при покладистости и определённой удаче, лет через пять он сможет перейти в разряд остепенённых учёных и только тогда будет получать те же деньги, которые зарабатывал слесарем. «Справедливо?!» Рылов, получавший ровно столько же, разделял его неудовольствие.

Для застенчивого Рылова общение с товарищами, особенно повидавшими побольше него, тогда много значило. Товарищество представлялось ему коренной связью, ради которой можно терпеть некоторые личные неудобства, вроде привычки Фёдора слушать радиоприёмник в полуночной тишине, когда как ни приглушай свет и голоса из эфира, они всё равно не дадут уснуть.

Фёдора первым из них осенило, что есть другой, равносильный способ увести людей от правды – перегрузить их морем всякой-разной информации, в которой немудрено утонуть, если не научили плавать. В век информации это более красивая позиция для успешных манипуляций, чем прятки и умолчания, – она даёт иллюзию свободы.